— Вы уверены, что это та самая женщина?
— Да. Это она.
— Гражданка Каюнова, вы знакомы с этим человеком?
Только теперь до меня стал доходить смысл его слов. В глазах становилось все темнее и темнее, что-то, словно плита из железобетона, давило на грудь.
— Вы узнаете этого человека?
Вопрос Ивицына вывел меня из забытья.
— Нет! Нет, я впервые его вижу!
— Прекрасно. Вы в этом уверены?
— Я никогда не видела его прежде! — машинально вскочила с места. — Да как вы можете такое делать? Неужели я могла знать о результате экспертизы два дня назад? Каким образом?
— Вы не знали результатов! Вы просто знали, кто на самом деле ваш муж и догадались, что экспертиза все откроет и огласит официально. И тогда вы задумали этот план. А когда результаты стали известны, вы привели его в действие.
— Нет! Это чудовищно! Вы не имеете права! — Мой голос сорвался на крик. Роберт предостерегающе ухватил меня за руку, но было поздно, я вырвалась и закричала еще громче: — Это ложь! Как вы смеете! Как вы можете это делать! Это же преступление! Вы не имеете никакого юридического права! Вы прекрасно знаете, что я ничего не делала! Я потребую официального расследования вашего произвола, я докажу, что вы подставили свидетеля! Я пойду по всем инстанциям! Где вы откопали этого типа? Он же лжет! Вы знаете лучше меня, что он лжет! Он ответит за все так же, как и вы!
— Да как вам не совестно! — перебил меня старичок, тоже вскочив с места и начав размахивать руками, выкрикивая слова высоким фальцетом. — Вы подставили меня под статью и еще смеете утверждать, что мы с вами незнакомы!
Девица в обалдении смотрела на нас, прекратив печатать. Наши крики привлекли внимание, потому что в дверь стали заглядывать чьи-то лица.
— Вы не смеете! Это ложь! Это подлость! — Мой давно сорвавшийся голос солировал в этом хаосе. И сквозь безумие боль сжала горло, все смешалось в одно мгновение — крики Ивицына: «Держите себя в руках!», Роберта: «Успокойтесь!», старика: «Это она врет», выпученные глаза девицы… Горло мое сжали стальные тиски, и все исчезло за пару секунд. Я очнулась в незнакомой длинной комнате, лежа на холодном диване. Рядом стояли Роберт и врач в белом халате. Врач держал в руках шприц. В воздухе был разлит острый запах камфоры.
— Вам лучше? — спросил Роберт, увидев, что я открыла глаза.
— Да. Что это было?
Боль почти отпустила меня, остался лишь саднящий осадок и безграничная слабость.
— Вы потеряли сознание, Ивицын вызвал «Скорую». Вам стало плохо с сердцем.
— Сердце? — Я посмотрела на врача. Он был молод и симпатичен.
— Да, — сказал он. — Но все уже хорошо. Это сильный нервный стресс. Я сделал вам укол. Теперь следует поехать домой и поспать. Всего доброго.
Врач ушел.
— Я отвезу вас домой, — сказал Роберт. — Знаете, что сказал Ивицын, когда мы перенесли вас в другую комнату на диван, ожидая приезда «Скорой»? «Надеюсь, что теперь я встречусь с ней исключительно в суде».
— Что ж, это взаимно, — ответила я.
По дороге домой в машине царило гнетущее молчание.
— Я не знал, что у вас больное сердце, — нарушил его Роберт.
— Оно никогда не было больным.
— Теперь будет. Странное дело с фотографом. Татьяна Каюнова, вы можете объяснить, почему вас поймали на такой дешевой лжи?
— Роберт, вы не имеете права.
— Ладно, я пошутил. Все понятно — Ивицын цену набивает. Теперь вам придется оплатить и то, что затратили на старичка-фотографа.
— К чему вы клоните?
— Ни к чему. Все хотят жить. Вот Ивицын цену-то и набивает. Пусть все остается как было. Я отвезу вас домой и вернусь.
— Зачем?
— Чтобы узнать сумму.
— Но я думала, что теперь…
— Я же вам популярно объяснил — инсценировка с фотографом была задумана затем, чтобы получить от вас побольше денег. И они своей цели добились.
Тут, подъезжая к моему дому, мы увидели толпу. Роберт резко затормозил, потом обернулся ко мне и побледнел.
— Это что такое?
Откуда я могла знать? Улица была перекрыта двумя милицейскими фургонами, но, странное дело, представители власти вовсе не собирались разгонять толпу. Омоновцы просто стояли возле своих машин, опустив щиты на асфальт. Толпа что-то скандировала, но стоял такой гвалт, что разобрать слов не представлялось возможным. Подъехав поближе, мы увидели, что толпа собралась возле моего подъезда…
— Роберт, но они же… они возле моего подъезда…
— Началось, — сквозь зубы процедил он, потом добавил: — Устроили митинг протеста.
— Против чего?
— Против вас и таких, как вы. Есть другой вход в дом?
— Нет.
— Что ж, в квартиру мы не попадем. Нас разорвут в клочья, как только мы выйдем из машины.
— Но милиция…
— Что милиция? Она даже пальцем не пошевельнет, вы же видите!
— Что же делать?
— Откуда я знаю?! Я вас давно предупреждал!
Пока мы стояли, нас заметили, со стороны толпы полетели какие-то угрозы, от машин отделился один омоновец и направился к нам.
— Проезжайте!
— Мы живем в этом доме, — сказал Роберт, — именно в этом подъезде.
Омоновец пристальней вгляделся в меня и спросил:
— Вы Каюнова?
— Да.
— Подождите.
Он отошел к своим и что-то им сказал. Посовещавшись минут десять, человек пять омоновцев подошли к машине.
— Выходите, мы попробуем вас провести.
— Идите все время за мной, — шепнул Роберт. Омоновцы окружили нас, когда мы вышли.
— Приезд мировой кинозвезды на Каннский фестиваль, — съехидничал Роберт.
Толпа насторожилась. Мы сделали несколько шагов по направлению к подъезду. Я стала различать надписи на плакатах: «Убирайтесь!», «Убийцы, мы вам покажем!», «Фашисты!», «Смерть Каюнову!». Я почувствовала смутный ужас. Как только мы двинулись, меня узнали в ту же секунду. Толпа, притихнув на мгновение, словно вздохнула, потом издала дикий вопль и бросилась ко мне. И в ту минуту начался ад, который буду помнить до конца своих дней. Омоновцы из машин бросились в толпу. Началась бойня. Ко мне тянулись какие-то руки, скрюченные, словно сведенные судорогой пальцы, искаженные злобой лица — выливалась животная ненависть толпы… Роберт прижал меня к себе, и в кругу омоновцев мы стали рваться к подъезду. С оглушительным ревом сирен приехали еще несколько милицейских машин. Я плакала от ужаса.
— Бегите к подъезду! — крикнул омоновец и толкнул нас вперед.
Мы с Робертом пытались бежать, но на нас уже набросилось несколько человек. Скрюченные пальцы вцепились мне в волосы, в одежду, в лицо и стали рвать. Кровь потекла по груди, по лицу, голова была словно в огне — кто-то рвал мои волосы. И тогда я закричала. Я стала дико кричать и метаться из стороны в сторону, пытаясь вырваться из окружения тех, кто хотел разорвать меня на куски. Помню до мельчайших подробностей мой крик. Словно это была не я, а незнакомое мне обезумевшее от ужаса и боли человеческое существо. Сквозь боль послышался шум бьющегося стекла и скрежет металла — это разбили машину Роберта. Кто-то вырвал меня из толпы, с силой втолкнул в подъезд, я упала на пол вестибюля. Я не успела обернуться и разглядеть лицо своего спасителя. Одно знаю — это был не Роберт. Внутри холла, за пределами досягаемости толпы, сидело несколько омоновцев. Они сидели в креслах, спокойно разговаривали и смеялись, а их начальство пило из термоса кофе. Протиснулся в двери Роберт. Одежда его была в плачевном состоянии — костюм разорван, галстук исчез. Под глазом всеми цветами радуги переливался синяк. Я лежала на полу лицом вниз. Роберт бросился ко мне (у меня не было сил подняться. Когда я упала на пол вестибюля и осталась лежать так, никто из омоновцев даже не повернул в мою сторону головы), он закричал:
— Я вас ненавижу! Они разбили мою машину! Слышите? Все это произошло из-за вас! Из-за вас они разбили мою машину! Я вас ненавижу!
Он кричал так, словно я была во всем виновата. Но тем не менее подняться с пола он мне все-таки помог. Я разбила оба колена, лицо мое было исцарапано, пряди волос вырваны, синяки на руках, и почти уничтожена одежда — блузка превратилась в клочки, юбка — в полосы, у туфель сломаны каблуки, сумку я потеряла. Да, еще были разбиты часы.
Наконец один из омоновского начальства соизволил обратить на нас свое внимание.
— Запритесь в квартире. Двери никому не открывайте и никуда не выходите. Окна занавесьте.
Мы поднялись наверх. Я сделала перевязку и переоделась.
— Теперь я не смогу уйти от вас до ночи, — сказал Роберт. — Черт, вот уж не повезло, так не повезло!
Мы остались сидеть в квартире. Под окнами бесновалась толпа. Подъезжали новые милицейские машины. В дневных и вечерних новостях по первому каналу передали заключение экспертизы дословно. В вечерних — меня обвинили в подлоге. К ночи разогнали толпу. Около десяти вечера Роберт смог уйти. Он обещал с утри поехать к Ивицыну договориться и гарантировал, что все будет в порядке. Сразу же после его ухода явился Ивицын собственной персоной.
