Комедия была в полном разгаре. Простофиля полицейский принимает девушку — невиннейшее создание — за известную мошенницу, но недоразумение тут же разъясняется. Главный герой остроумно рассказывает всей честной компании о том, как однажды разыграл двух своих приятелей. Это действительно смешно. Помню, когда мы ходили в кино с Федей, он просто покатывался со смеху в этом месте, а потом еще долго цитировал наиболее забавные фразы. Настроение у меня улучшается, я уже не жалею о потраченном впустую времени и на экран смотрю с интересом.
За моей спиной раздался громкий, какой-то оглушительный хохот. В голове одновременно возникли две мысли: я подумала, что напрасно стеснялась Федора, когда он вот так же громко смеялся в кинотеатре, и мне почему-то представилось, что это Кирюхин. Смех моего соседа сзади, словно по эстафете, передался всему залу, да и сама я, заразившись всеобщим весельем, еле-еле сдерживала рвущийся наружу хохот. Сердясь на себя и на этих глупых зрителей, обернулась. Мужчина за моей спиной оказался совсем не Кирюхиным. Ничего похожего! Молодой, огромного роста — гора мышц и полное отсутствие интеллекта. Я сердито уставилась на него, показывая всем своим видом, что поведение его просто возмутительно, но мужчина не обратил на меня никакого внимания, продолжал заливаться идиотским смехом. Но вдруг смех оборвался, и вовсе не из-за моего взгляда. И не из-за сюжета — герой на экране как раз подошел к самому смешному месту. По лицу мужчины пробежала тень, черты исказились в гримасу плача, и он, так же громко и неудержимо, как до этого смеялся, внезапно разрыдался. И опять, словно по эстафете, следом за ним начал всхлипывать весь зал. Не понимая, в чем дело, я повернулась к экрану — может, что-то забыла, может, перепутала действие и трагедия уже началась?
Красавчик-герой с забавными ужимками продолжал свой смешной рассказ, девушка, его возлюбленная, вставляла остроумные реплики. Нет, ничего я не перепутала. Но…
— О господи! Как же это ужасно! — всхлипывая, проговорила женщина, сидящая рядом со мной. — Я так и знала, что этим все кончится, так и знала!
— Пустите меня к нему, пустите! — страшным голосом закричала другая женщина, вскочила, мужчина, сидящий рядом, очевидно, ее муж, стал удерживать ее, уговаривать не ходить, не смотреть, сам сотрясаясь от слез.
Почему она кричит? Почему он ее не пускает? Почему они все плачут? Какое им дело? Это не их горе! Пусть немедленно перестанут! И почему все это происходит на экране? Почему показывают в кино самый страшный эпизод моей жизни? Этот человек на экране… этот человек за столиком в кафе… нет, в больничной палате не имеет к ним никакого отношения. Это мой отец, и он скоро умрет. Четвертая стадия, сказал врач, ядовитым своим языком разбивая в прах все наши надежды. В бледно-голубой рубашке папа сидел на кушетке в ожидании приговора, который должна была произнести мама. Из лжегуманизма диагноз сообщали родственникам, и уж они становились посланцами смерти или фальшивой надежды, в которую все равно больной поверить не мог. Мы ничего не сказали, не смогли. Отец все понял и так и… Не мы его поддерживали все это время, не мы его утешали. Он нас. Шутил, рассказывал забавные случаи, этот красавчик-герой, своей возлюбленной, моей маме, своему будущему ребенку — вполне взрослой дочери — мне. Мы смеялись, изо всех сил смеялись, представляя, что Машка… что никогда, никогда они не пойдут вместе на каток, в зоопарк, слово «дедушка» вообще не войдет в ее лексикон — к тому моменту, когда она заговорит, никакого дедушки у нее уже не будет. И смех невыносимо болезненным комом застревал в груди.
Я всхлипнула и испуганно, по старой привычке, зажала ладонью рот, всматриваясь в любимые черты на экране. Эта светло-голубая рубашка так идет к его загорелому лицу, как хорошо, что мы решили совершить напоследок это путешествие. Поездка на юг может повредить, сказал злодей-доктор, но если он хочет… положительные эмоции, а впрочем… На юг мы поехали. Папа умер не в больничной палате, а вон за тем столиком, и не от рака, мучительно, медленно, а от сердечного приступа. Такого поворота доктор не ожидал, такого поворота и мы совсем не ожидали. И этот красавчик-герой на экране, этот чужой человек никак не ожидал, что события примут вдруг такой смешной поворот. Его девушка… Нехорошо, конечно, так говорить, но… его девушка… мои губы неудержимо расползаются в улыбку… его девушка на его глазах сорвалась в пропасть, и это самое лучшее, что с ней могло произойти. Смех рвется из меня. Счастливый безудержный смех. Мы все обманули судьбу, мы все избежали… всех возможных несчастий, подстерегающих человека на пути жизни. Я больше не могу сдерживаться, выпускаю свой смех на свободу, включаясь в общий, такой стройный хор коллективного хохота. Мы смеемся, смеемся жизнеутверждающим смехом.
Фильм заканчивается, звучит траурная музыка, но никого она не может теперь обмануть. Мы, зрители, разом, как по команде, поднимаемся со своих мест, переглядываемся, улыбаемся друг другу улыбками посвященных в главное таинство — какое, мы уже и не помним, но это совершенно не важно, — и дружно выходим из зала.
Опустошенная, изнемогшая от сильных эмоций, я иду по улице, долго иду, вновь и вновь пробуя на вкус пережитое счастье. В чем оно состояло? Пытаюсь вспомнить, но в голове просто вакуум какой-то, ни одной мысли. Да и какая разница? Лучшее, что могло со мной случиться, случилось.
Лучшее… Да нет, просто я посмотрела хороший фильм, только и всего. Способность думать и помнить потихоньку возвращается ко мне. Странно, что в прошлый и позапрошлый раз этот фильм не произвел на меня такого сильного впечатления, показался довольно пустым, а под конец неприятным и тяжелым… Нет, странно не это, странно другое. Я ведь не фильм так воспринимала, а переживала эпизод своей жизни, самый трагический, самый невозможный… Смотрела фильм, а проживала заново последние месяцы жизни моего отца, его болезнь, его смерть. Так почему же я испытывала при этом такое невероятное счастье?
Мы тогда с мамой в прямом смысле слова сходили с ума. Только родилась Машка, я развелась с Ильей. Папа давно чувствовал по утрам неприятное жжение в желудке, а после моего развода — ему с самого начала категорически не нравился Илья, но его уход он воспринял как страшное предательство, — отцу стало хуже. Пошел в поликлинику, сдал анализы. Его положили в онкологию на более углубленное обследование — и тут нас шибануло диагнозом: рак в четвертой стадии, метастазы, операция невозможна. Кстати, Илья в той ситуации повел себя совсем не как предатель, а как добрый, надежный друг. У него были какие-то связи, он смог добиться, чтобы папу перевели в лучшую в нашем городе клинику, сделали новое обследование, назначили лечение. Но мы все понимали, что это бессмысленно. И тогда маме пришла в голову счастливая мысль — убежать. Да, мы ведь действительно сбежали тогда в отпуск, и были, пусть очень недолго — всего восемь дней, по-настоящему счастливы…
Нет, и тогда мы просто себя обманывали, не были мы счастливы, нисколько! Мы ни на минуту не забывали, что отцу осталось жить считаные дни — может, пару недель, может, пару месяцев. И о том, какие ему предстоят невыносимые мучения, тоже не могли забыть ни на минуту.
Мучений, правда, удалось избежать — отец умер от сердечного приступа, почти мгновенно. Мы сидели в приморском кафе на террасе. Я отошла заказать еще кофе, а когда вернулась, отца уже не стало.
Но при чем здесь этот фильм? Такой заурядный, такой никакой? Почему он навеял все эти воспоминания? Да нет, не навеял — я заново, словно наяву, все это пережила. И герой, он совсем не похож на моего отца, да и по возрасту скорее ему в сыновья годится, а когда я смотрела фильм, видела в нем папу. Совершенно ясно, и даже не сомневалась, что это он. Глупость какая-то!
Глупость и гадость! И это необъяснимое, неприличное счастье, которое я испытала в конце. Не знаю, что на меня нашло.
Нашло не только на меня — весь зал, все зрители испытывали, судя по всему, нечто подобное. Абсолютно неадекватная реакция, массовый психоз какой-то!
Но как меня занесло в этот кинотеатр? Почему мне вдруг на ночь глядя взбрела в голову дурная мысль отправиться к черту на кулички смотреть фильм, который никогда не нравился? Кажется, на этот вечер у меня были совсем другие планы. Ну да, я собиралась показать Федору диск и посоветоваться… Теперь я все вспомнила, окончательно вспомнила. Пришло сообщение от Кирюхина, я должна была с ним встретиться в фойе кинотеатра и… И не встретилась. Потому что опоздала, а потом совершенно забыла о встрече.
Я резко повернулась и пошла назад, надеясь, что не все зрители вышли из зала и я смогу его отыскать. Но тут запищал мой телефон — пришло новое сообщение. Оно было опять от Кирюхина. В цветистых выражениях он просил прощения за то, что не смог прийти на эту встречу. Так что же это получается? Его в зале не было? Зачем же я тогда его ждала, зачем смотрела этот дурацкий фильм?
