Они сидели с мамой на кухне в их с Корниловым однокомнатной квартире. Сидели с мамой, как когда-то давным-давно, когда Аня еще ходила в школу. В их доме кухонька тоже была самым уютным местечком. Они всегда любили вдвоем посидеть, попить чайку. Отец ужинал с ними и быстро уходил, чтобы не пропустить «Время» или футбол. А мама подпирала ладонью щеку, макала сушки во вторую, а потом и в третью чашку чая. И Ане казалось, что это методичное макание сушек — такая же полезная и бесконечная домашняя работа, как стирка или чистка картошки.
Мама любила поговорить. И многие ее истории Аня знала наизусть с детства.
А вот, оказывается, о чем-то даже и не удосужилась ее спросить. Только сейчас, после долгой разлуки, оказалось, что есть тысячи вещей в маминой жизни, о которых Аня не имела ни малейшего представления.
Аня за это время сильно повзрослела. И интересовали ее теперь совсем другие нюансы.
За день устали сильно. Сначала привезли вещи домой. Потом пообедали. А уж после поехали гулять по городу. Добрались на метро до Невского и пошли. В Питере родители не были давненько. И теперь ничего не узнавали. С детской непосредственностью смотрели, широко раскрыв глаза, на уютные кафе и фирменные бутики, на вылизанные пешеходные зоны и отреставрированные здания.
Вскоре Алексей Иванович попросился в «музэй». Договорились встретиться с ним через три часа у памятника Пушкину на площади Искусств. И он отправился в Этнографический. А Аня с мамой пошли в Пассаж. Здесь надо было купить маме товаров по списку, на который деньги откладывались полгода. В результате смертельно устали все. Но мужчины — существа малохольные, как безапелляционно заявила Анина мама, заботливо прикрывая одеялом ноги мужа. Это потому Алексей Иваныч на разговоры уже сил не имел. Прилег на кровать и захрапел, прикрывшись газеткой. Они тихонько закрыли к нему дверь и уселись на кухне друг против друга, подперев щеки ладонями. Аня выставила на стол бутылку любимого маминого крымского портвейна, припасенного специально для этого случая. Налила в бокалы.
— За встречу, мамуля! — Они чокнулись. Мария Петровна пригубила, удовлетворенно зажмурила глаза и прогудела «М-м-м!». Все-таки умела она получать от жизни удовольствие.
— Хорошо! Ты на меня очень похожа, Анюта. Иногда — ну просто вылитая я двадцать лет назад. Но я была совсем другая. Я вперед лезла. Все мне было мало. Казалось, что что-то такое ждет впереди, какая-то самая-самая жизнь.
К чему-то все время готовились, пели, стихи писали. Весело было.
— А папа? Почему ты за него вышла? — постепенно подталкивала к нужным воспоминаниям Аня.
— А за кого еще выходить? Молчит, ни на что не жалуется, вопросов не задает. Мне его, Анька, так иногда жалко. Аж да слез. Ну до чего несчастный он, Лешка. Одинокий. Посмотрела бы, если бы чужой был, подумала бы, что никто его бедолагу не любит. Так ведь нет. И ты его любишь, и я за него горой… Да только ему как будто прививку в детстве сделали от любви. Не заражается, не болеет…
— Мам, а ты никогда не хотела в город уехать? Когда на своих пленумах была, разве тебе не хотелось в Москве жить, в Питере?
— Да как тебе сказать… — Мария Петровна задумчиво склонила голову набок, что-то вспоминая. — Меня не города, меня люди занимали. А все разъедутся, на что мне этот город?
— Ну как… Тоже ведь заводов полно, между прочим. А там народу — тьма тьмущая. Неужели не хотелось? А, мам?
— Так даже если б захотела, все равно же не успела бы. — Мамин энтузиазм сменился усталостью. — Я, Анюта, ничего не успела. Ты родилась. И сразу всем горениям пришел конец. И я спасибо только судьбе говорила. Не жаловалась никогда. Такая дочурка — о чем еще мечтать. Хозяйство. Пеленки. Бабок, нянек нет. Лешка на работе, потом в огороде. Стирка, глажка.
— Ну зато я у тебя есть! Этому-то ты рада? — Аня улыбнулась и поцеловала маму в щеку.
— А то… — Мама в ответ потрепала ее по щеке. — Знаешь, я иногда подумаю — все равно жизнь загублена, тут уж останавливаться не надо было. Надо было второго рожать, третьего, все сейчас одиноко бы так не было. Кто-нибудь бы рядышком и остался. Ты Анюта, внуков мне поскорее давай. Не бойся. Заберу. Будешь жить, как жила. Еще просить будешь обратно — не отдам. Не тяни ты с этим. Дай мне поиграться, клубничкой их покормить, в лес на полянку поводить. Молодая была, все не до этого было. А сейчас ну так хочу, хоть волком вой!
— Ну ты скажешь — жизнь загублена. Так я еще чего доброго испугаюсь и вообще никаких тебе детей не рожу. Почему загублена-то? Мне даже, мамочка, как-то обидно.
— Да все равно ничего бы не вышло. Верно, — махнула рукой Мария Петровна. — Я же была секретарем комсомольской организации завода! Завода железобетонных изделий… Железобетонным секретарем… Анюта, ты даже не можешь себе представить, что это такое! Какая это ответственность! Сотни человек, за которых ты отвечаешь! Меня же уважали! К директору завода, в партком без стука входила! Съезды, конференции! Столько людей интересных… А потом все закончилось. Я думала, тебя в садик отдам и вернусь… Но ты все болела. Недоношенная же родилась… А комсомол жил-жил, да вдруг взял и сдулся! В 86-м еще съезд был, и все! На заводе петь перестали! Концерты готовить перестали! Даже приезжать к нам в гости комсомольцы перестали! Как будто бы петь теперь уже никому не надо! И все вялые, как червяки дождевые. Нанюхались они, что ли, гадости какой-то. Как жизнь из людей ушла! Я говорю: «Ты же молодая, что ж ты на короткую дистанцию не пробежишь за родной завод?!» А она мне: «А почему я должна за него бежать? Я за него посплю лучше или кофе попью. Можно?».
— Это кому ты говоришь-то? — спросила Аня, подливая в мамин стакан.
— Да, девице одной, неважно… — отмахнулась мама и подняла бокал. — Ну давай, доча, за тебя! За твое счастье! Будь счастливенькой, лапочка моя!
— А я что, недоношенная родилась разве? — как бы между делом поинтересовалась Аня. — Что-то я этого раньше не знала…
— Да по весу вроде бы и доношенная… А какие-то там признаки они нашли недоношенной. Одна одно говорила, другая другое. А как болеть ты стала, так все обрадовались, что причина есть. Вот потому и болеет.
— Так ты что, мам, сама-то не знаешь, что ли, доношенная или нет?
— Нет… Не знаю, Анюта… Со счета сбилась, календарик такой у меня был маленький, потеряла где-то. Меня и акушерка все спрашивала. Ну они же умеют сроки сами определять. Она и написала, как ей показалось… Да дел было тогда много. Летом еще лагерь студенческий у нас разбили. Мы программу готовили. Каждый вечер концерты, конкурсы. Ой, ужас что… Я же, — мама прикрыла рот ладонью, — смешно сказать, наивная была такая, никак не могла понять, что меня так мутит. Как на мясо сырое посмотрю, так тошно. Мне Люська сказала как-то: «У тебя, Маша, рак наверно. Поезжай к врачу». — Мама засмеялась, приложила ладошку к полной груди и долго еще тряслась от беззвучного грудного хохота. — А ты родилась потом два девятьсот. Меня еще и похвалили, что не раскормила… Ой, не могу, вот ведь дурочка была…
— Да уж… — поддержала Аня. — Никакой осведомленности. Как я у тебя вообще появилась с такими знаниями…
— А тут, чем меньше знаешь, тем …
— …плодотворней труд, — вставила Аня.
— Во-во… А мы ничего не знали…То одна подружка что-нить шепнет, то другая. А как оно на самом деле, одному черту известно…
— Мама, — Аня чувствовала, как громко стучит у нее сердце. Но все не решалась задать свой вопрос. Проговаривала его в голове. Но вслух никак не получалось. — Ты ведь такая хорошенькая была… В тебя, наверное, влюблялись…
— Всякое бывало, Анюта. Ну нравилась, конечно. Я вон свои фотографии погляжу, так и мне самой нравится.
— А ты папе никогда не изменяла? — Аня постаралась превратить вопрос в шутку, чтобы не было это похоже на допрос. Просто разговор двух подруг. Что с того, что одна из них повзрослевшая дочь…
— Ну что ты!!! — возмущенно отстранилась Мария Петровна. И глаза ее пылали искренним отвращением. — Аня! Как можно! Я хоть на него и ругаюсь, бывает, так ведь все равно друга вернее у меня нет. Зачем обижать хорошего человека? Раз решили жизнь вместе жить, так и живем, без обмана! А ты почему спрашиваешь? Сама-то не изменяла? Такому-то мужику! Даже не думай, Анька!
— Да нет, мамуль! Ну ты что… Это я так спросила…Но ведь пока ты за папу замуж не вышла, у тебя какие-то романы были?
— Да ничего серьезного… Так…Ерунда.
— Знаешь, — глядя в бокал, сказала Аня, — я хочу сказать тебе одну вещь. Только ответь мне, пожалуйста, честно. Это для меня очень важно, мама! Я встретила одного человека, который говорит, что он мой отец. — Она в упор посмотрела на мать. — Это правда?
Мария Петровна усмехнулась. Сокрушенно вздохнула всей грудью. Поджала губы, отчего лицо ее приобрело суровое выражение… Посмотрела Ане в глаза кристально-трезвым взглядом и голосом глубоко уставшего человека сказала:
