Молочков в натуре значительно отличался от Молочкова плакатного. Мешки под глазами на фотографии отсутствовали, скрытые умелым ретушером. Тяжелый взгляд на плакате казался честным и светлым, а тяжелая, малоподвижная фигура — осанистой.
— Итак, вы свободный журналист, — сказал, сделав шаг навстречу и осклабившись, Молочков. — В каком издании предполагаете поместить мое интервью?
— Все зависит от того, каким оно получится.
— Ну уж вы постарайтесь. Судя по тому, какие люди за вас просили, вы хороший журналист. Ну так какие вопросы вас интересуют?
— Вы не поверите, но это ваша жизнь.
— В каком смысле? — насторожился Молочков. В чем, в чем, а в реакции ему не откажешь.
— В прямом. Видите ли, мне в руки совершенно случайно попала информация о том, что на вас оформлен заказ. Вы понимаете, о чем я говорю? — спросил Пашков, видя остекленевший взгляд собеседника.
— Кто заказчик?
— Можно только предполагать, но сейчас это неважно. На меня вышел человек, которому поручена организация этого дела.
— Что вы хотите за исчерпывающие сведения?
— Лично я — чтобы меня оставили в покое. Того же, я думаю, хочет и тот человек, потому что предполагает, что исполнением заказа эта история для него не кончится. Впрочем, возможно, кроме этого, он еще захочет получить некоторую компенсацию, но это уже не мое дело. Больше того. Я думаю, что делать это ему совершенно не стоит.
— Разумно. Что дальше?
— Вы можете прямо сейчас с ним встретиться и наедине, с глазу на глаз, обсудить ситуацию.
— Он здесь?
— Конечно нет. Он нас ждет в другом месте.
— А откуда я знаю, что вы не заманите меня в ловушку?
— Странный вопрос. Вы знаете тех людей, которые устроили нам встречу. Ваша охрана видела мой паспорт и меня самого. На мне нет грима и наклеенных усов. — Пашков с силой провел ладонью по лицу и показал ее — чисто. — Так неужели вы полагаете, что я стал бы рисковать собой ради того, чтобы заманить в ловушку человека, к которому у меня нет личных претензий?
— Да, не похоже. Далеко ехать?
— На машине минут пятнадцать. Только я бы вам посоветовал взять что-нибудь попроще вашего «ЗИЛа». Уж больно в глаза бросается.
— Хорошо, я учту. Подождите меня за дверью.
Пройдя половину расстояния, отделяющего его от выхода, Пашков остановился и попросил:
— Не могли бы захватить с собой бутылку водки?
— Это еще зачем?
— Для меня. Почему-то мне кажется, что после всего этого мне захочется напиться.
— Сделаю.
Ждать пришлось минут пять, за которые в кабинет Молочкова вошли и вышли два человека.
Вместо неприметных «жигулей», на которые рассчитывал Пашков, они поехали на «опеле», который, по правде говоря, тоже уже не мог считаться слишком заметной машиной. Молочков вместе с телохранителем сели сзади, а Пашков рядом с водителем. Всю дорогу он чувствовал на своем затылке тяжелый взгляд.
На четвертый этаж они поднялись пешком. Пашков впереди, за ним настороженный кандидат, а замыкал их маленькую процессию телохранитель, не вынимающий рук из карманов. Вообще говоря, его присутствие не предполагалось, но без него Молочков вряд ли согласился бы подняться в квартиру, так что вопрос можно было считать исчерпанным. Хотя его фигура привносила в ситуацию излишнюю драматичность и нервозность.
В квартире вовсю шел ремонт. Пятеро рабочих клеили обои, клали плитку в ванной и отдирали дверные косяки. Повсюду валялись обрывки бумаги, стояли мешки с раствором, банки клея и краски, одна комната почти целиком была заставлена упаковками с плиткой и картонными коробами с дверьми и плинтусами. Они втроем, стараясь не запачкаться, под предводительством Пашкова прошли в дальнюю комнату, которую он в ближайшем будущем предполагал использовать как свой кабинет. Тут уже была повешена новенькая дверь, все еще затянутая предохранительной пленкой.
— Ну и где он? — недовольно спросил Молочков, останавливаясь посреди комнаты и озираясь.
— Отойдите к стене, — быстро скомандовал ему телохранитель, опасливо косясь на окно и доставая из кармана пистолет.
Молочков послушно шагнул в россыпь чего-то белого, не побоявшись испачкать дорогой ботинок. Оно и правильно — жизнь дороже.
В коридоре раздались шаркающие шаги, на звук которых телохранитель сразу среагировал, и в дверном проеме появился рабочий — в перепачканной спецовке, в газетной треуголке на голове и с заляпанным известью лицом. Увидев направленный на него пистолет, тот замер.
— Вот это и есть тот самый человек, — проговорил Пашков, чувствуя сухость во рту, — который вам расскажет, кто и как вас заказал.
Матвей зло посмотрел на Пашкова. Такого развития событий он не ожидал. Но и деваться было уже некуда, учитывая направленный ему в живот ствол пистолета и вообще всю ситуацию.
— Проходи сюда. А мы, — Пашков повернулся к телохранителю, — подождем за дверью. Все это, я думаю, нам знать совершенно не обязательно.
Повинуясь разрешающему кивку хозяина, телохранитель вышел следом за Пашковым и встал неподалеку от двери, держа ее под прицелом, и готовый в любую секунду принять самое деятельное участие в скрытом от его глаз рандеву.
Через пять минут Пашков начал испытывать нетерпение. Ему хотелось в туалет и одновременно пить, чтобы смыть противную сухость во рту, но вид настороженного телохранителя с пальцем на курке позволял только время от времени посматривать на часы, и по ним встреча двух высоких сторон продолжалась двадцать одну минуту.
Молочков вышел первым. Лицо его было непроницаемым и спокойным. Второе обстоятельство вполне устроило телохранителя, и он убрал оружие в карман.
— Спасибо, — сказал Молочков, подходя к Пашкову и кладя ему ладонь на предплечье. С близкого расстояния его лицо еще меньше внушало приязнь. Красно-фиолетовые прожилки, крупные поры, нечистая кожа и красноватые пятна на пожелтевших белках производили довольно отталкивающее впечатление. На мгновение Пашков представил, как должно быть противно тому неизвестному Вове, который должен с ним заниматься сексом несколько раз в неделю.
— На здоровье.
— В случае чего обращайся, — переходя на «ты», сказал Молочков и пошел на выход. Телохранитель двинулся за ним.
Постояв несколько секунд в нерешительности, Пашков глубоко вздохнул и прошел в комнату. Предстоял непростой разговор с Матвеем. А тот стоял к нему спиной и смотрел в окно. Через плечо глянув на вошедшего, он сообщил с непонятной интонацией:
— Отъезжают.
— Накрылась моя бутылка, — сказал Пашков, подходя к окну.
— Так ты за бутылку старался?
— Ну да.
— Сказал бы сразу — я бы с собой прихватил.
— Теперь уж чего… Ну и как поговорили?
— Хорошо. Встреча прошла в теплой и дружественной обстановке. Стороны обменялись рукопожатиями. Зачем ты это сделал?
— После акции тебя должны были грохнуть. Так мне кажется.
— Ну, это еще бабушка надвое…
— Может быть. Но только теперь уже ничего не изменить.
— А знаешь, как мне его хотелось грохнуть? Прямо руки чесались. Такая рожа противная…
— Ты бы руку не успел протянуть, как его охранник в тебя бы пулю всадил.
— Да? — криво усмехнулся Матвей и выхватил из-под спецовки пистолет.
Пашков инстинктивно отшатнулся.
— Неужели ты постоянно с ним ходишь?
— Почему постоянно? Вот поговорил с тобой сегодня и решил прихватить на всякий случай. Уж больно голос у тебя был напряженный.
— Спрячь. Так до чего вы договорились?
— Ну заказчика он тут же вычислил. Еврей какой-то… Штейнберг, что ли.
— Штаймер.
— Вот именно. И, как я понимаю, жить этому Штаймеру осталось не так много. А тогда и ко мне никаких претензий не будет. Кстати, кто он?
— Его компаньон.
В коридоре раздались тяжелые, приближающиеся шаги. В комнату вошел тот самый телохранитель. В руках у него была здоровенная бутыль смирновской водки.
— Это вам, — сообщил он Пашкову, ставя бутыль на пол. — А это вам. — И через всю комнату кинул Матвею пачку долларов в банковской упаковке.
— Передайте от нас спасибо.
— Даю вам добрый совет, парни. Забудьте вы про эту историю.
— Уже забыли, — пообещал Матвей.
— Вот это правильно. Ну и еще один. На прощанье. Не попадайтесь мне больше на глаза.
И ушел, нарочито громко топая по коридору.
— Как делить будем? — спросил Матвей, взвешивая пачку в руке.
— За нас уже все разделили. По заслугам. Пойдем-ка в кухню. Мне почему-то нестерпимо хочется выпить. Там хоть табуретки есть.
— И посуда тоже. А то из этого сифона и захлебнуться недолго.
После того как они выпили, Матвей закурил и сказал, развалившись на табуретке и небрежно опершись локтем о заляпанный подоконник:
— А хорошую мы операцию провернули.
