Пашков почувствовал первое приятное опьянение, и его желание убраться отсюда под благовидным предлогом ослабло, но еще не исчезло. Он уже готов был произнести заготовленную фразу, когда на сцену, освещенную разноцветными прожекторами, поднялся волосатый Яшин с бокалом в руке и начал благодарить присутствующих за то, что все они пришли, называл их друзьями и соратниками и призывал веселиться и в дальнейшем не забывать про то, что они друзья, и так далее. Говоривший, хотя и был похож на эстрадника, явно не страдал нарциссизмом и говорил не длинно. Предложив всем выпить, он спрыгнул со сцены и пошел по столикам чокаться, обмениваясь рукопожатиями, улыбками, похлопываниями по спине и поцелуями. До их столика он не добрался, так что лобызаться с ним, к счастью, не пришлось.
Они выпили еще раз, и Сошанский, длинно извинившись, снова сорвался с места, на этот раз, правда, оставшись в пределах видимости, устроившись через два столика от них.
— Я вижу, что вам тут скучно, — сказала Вертинская, подперев подбородок рукой.
— Да нет, — растерялся Пашков от неожиданного вопроса. — Просто время уже позднее.
— Время детское, — отрезала она. — Просто вам тут не нравится и в первую очередь не нравлюсь я. Правильно?
Он разозлился. Не хватало еще чтобы эта фифа его допрашивала.
— Правильно. Мне вообще не нравится, когда люди с ходу начинают хамить, пользуясь присутствием телохранителя за спиной и очень важным мужем.
— Вы, оказывается, легко ранимы. Все писатели такие?
— Всех я не знаю.
— А вот вы мне понравились. Потому и тост за вас подняла, что вы не спешили передо мной прогнуться, хотя большинство на вашем месте в первую очередь вспомнили бы именно о моем муже. Он действительно большая шишка.
— Кстати, где он? Ведь это место, — Пашков кивнул на пустой стул рядом с ней, — предназначено для него.
— Предназначено. Но он весь в делах и совещаниях. Кует счастье для всей страны.
— Может быть, еще и придет, — сказал он, невольно попытавшись утешить женщину, которая явно была огорчена отсутствием своей половины.
— Не исключено. Под самый занавес. Когда все уже напьются и начнут расходиться по домам и любовницам. Господи… Мне к кому-нибудь в любовницы записаться, что ли? Не возьмете, а? Я вам недорого встану.
Такого поворота разговора Пашков никак не ожидал. На его памяти это был первый случай, когда женщина вот так ему себя предлагала. Предложение, конечно же, нельзя было считать серьезным. Скорее, это был крик души. Но уж больно неожиданный крик.
— От такого предложения и кондрашка может хватить.
— А что такое? Не подхожу? — с вызовом спросила она.
— Почему же? Женщина вы красивая. Даже роскошная. Иметь такую любовницу каждый почтет за счастье. Да еще и при деньгах, насколько я понимаю. Но я привык сам выбирать себе партнерш. Знаете, что я подумал?
— Неужто решили рискнуть? Тогда поехали. Место найдется или придется снять номер в гостинице на часок? А потом опишите этот опыт в своей книжке. Бешеный успех я вам гарантирую.
— В другой раз. Мне кажется, вы просто завидуете своему мужу.
— Я? Это в чем же?
— Ну, может быть, зависть не совсем точное определение. Но что-то сходное. Может быть ревность? Или чувство зависимости? Он все время в делах, среди людей, к тому же полностью вас содержит. Вы же большей частью одна, а это утомляет. И дела у вас никакого нет. Даже полноценную интрижку завести не можете, потому что телохранитель через тире надсмотрщик. Вам нужно делом заняться. Тогда вы почувствуете себя нужной и материально независимой. То есть почти свободной.
— Каким делом? — с заметной тоской спросила она. — Продавщицей в магазин? Посудомойкой?
— Мне кажется, у вас большие способности. Да и образование имеется.
— Имеется. Но еще имеется и муж, который считает, что способен и обязан содержать семью, а жена создана для трех «к». Знаете, что это такое?
— Кухня, церковь и дети по-немецки.
— Вот именно.
— А хобби?
— Двадцать четыре часа в сутки?
— Тяжелый случай. Остаются только дети и работа.
— И нянька.
— Тогда только работа. Что-то типа разовых поручений, от которых захватывает дух.
— Девушка по вызову?
— Вы имеете в виду проститутку? Не думаю, что вам это доставит удовольствие. Попробуйте, конечно, но на мой взгляд все это достаточно противно.
— Да вы прямо настоящий инженер человеческих душ!
— Я не инженер. Инженер создает. Ученый исследует. Я же только пытаюсь описывать, да и то не всегда удачно. Так что это определение больше подходит Творцу. Всевышнему. Сейчас же я просто пытаюсь вам помочь, но, кажется, напрасно теряю время.
— Извините. Может быть, вы и правы. Но я не представляю себе такой работы. А вы?
Тут Пашков почувствовал, что может ступить на жидкую почву. В трясину. Один неверный шаг — и он пойдет ко дну. Но он уже чувствовал вдохновение, вкус удачи. Эта женщина создана явно не для того, чтобы следить за чистотой воротничков мужа и своевременной варкой сосисок. В ней есть напор, есть азарт. Красота, в конце концов. Из таких получаются Мате Хари. Эта женщина способна побеждать мужчин, очаровывать их и… И безжалостно уничтожать. Пашков вдруг это понял со всей отчетливостью. В ней нет сострадания к людям. Нет жалости. Только голый эгоизм и жажда острых ощущений. Он подумал, что о таком агенте можно только мечтать. Загвоздка лишь в том, что сам он никогда и никого не вербовал, и только из книг знал, как это делается. Что он сейчас должен сказать? Я вас беру на работу? Я вас вербую? Принимаю в шайку? Что? Станьте моим осведомителем? А она в ответ хрясь его по морде! Или стоит отложить разговор? Но тогда возникнет ли еще столь же благоприятный момент? Вряд ли.
И он рискнул, ожидая в ответ чего угодно.
— У меня есть одно соображение. Мне нужен кое-какой материал для книги. Скажу сразу — труднодоступный. На первых порах много платить я не смогу. И, вообще, мне нужен надежный и отчаянный человек.
— Значит, вон оно как бывает, — проговорила она.
Пашков посмотрел ей в глаза. Страх у него неожиданно пропал. Он уже усвоил ее манеру строить диалог. Сначала она говорит нечто резкое, а потом — прямо противоположное. И он не ошибся.
— Хорошо. Я согласна. Давайте попробуем. Это может оказаться занимательным. По крайней мере, не скучным.
— Тогда давайте за это и выпьем. За сотрудничество.
К столику вернулся Сошанский.
— За что пьем? — спросил он с ходу.
— Ты опоздал, Костя, — лукаво ответила Вертинская.
— Неужели я пропустил что-то важное? — с комическим испугом проговорил Костя и простонал, делая вид, что готовится упасть на колени. — Ну хоть скажите, против кого дружите!
— Кто не успел, тот опоздал, — прокомментировал довольный Пашков. Ему сегодня определенно везло. — Скажите, Ирина Витальевна, а кем работает ваш муж?
— Вы не знаете? — с искренним удивлением спросила она, переводя взгляд то на него, то на Сошанского.
— Ну откуда он может знать, если видит тебя первый раз? Павел Викторович руководит отделом стратегического анализа в администрации Президента.
Сошанский произнес слово «президент» именно так, с большой буквы. На памяти Пашкова с таким пафосом он говорил только о виски «Рэд лейбл» и об автомобилях марки «феррари». Похоже, что в определенных ситуациях Костя становился ярым государственником.
— Кстати, вот и он. Легок на помине.
Пашков проследил за направлением взгляда приятеля. Между столами шел подтянутый сухопарый мужчина с глубокими носо-губными складками и с лицом аскета, на котором терялись глубоко посаженные глаза. Пашков всегда опасался или, по крайней мере, сторонился людей с такой внешностью, которые начинали с непременной строгости к себе, а заканчивали непомерными требованиями к окружающим, становясь настоящими тиранами для своих подчиненных. В общении подобный тип тоже, как правило, не бывал приятен. Их манера говорить законченными рублеными фразами, больше похожими на строевые команды, не способствовала непринужденному общению.
— Что-то ты рано, — с плохо скрытой язвительностью проговорила Вертинская, протягивая мужу руку, которую тот поцеловал в области запястья, легко согнувшись в полупоклоне, что свидетельствовало не только о хорошей физической форме, но и о привычке к подобным упражнениям.
Костя, вновь начавший царить над столом и взявший на себя обязанности тамады, привычной скороговоркой познакомил только что подошедшего с Пашковом, и Вертинский любезно провозгласил тост за литературу и за ее неразрывный союз с народом.
Дальше вечер покатился по накатанной колее. На сцене появился известный певец, часто мелькающий на экране, щеголяя приверженностью к голубой культуре, потом его сменила безголосая певица, компенсируя недостаток вокальных данных роскошной фигурой с хорошо развитым бюстом. Солидные мужчины потянулись к сцене танцевать, ведя перед собой своих партнерш. Вертинский тоже пригласил свою жену.
