– Я склонна думать, что да.
– Потому что, видите ли, это было бы неким ключом – культурный убийца с приятными телефонными манерами. Во-вторых – и здесь мы уже стоим на твердой почве, – этот человек неплохо знаком с Руислипом и его окрестностями. Не думаю, что ее убили там. Думаю, ее перенесли туда после, и скажу вам почему. Переулок, где ее нашли, едва ли не самое подходящее место для того, чтобы тело пролежало там незамеченным в течение всего темного времени суток. А затем взгляните еще раз вот на это.
Он достал треугольный клочок бумаги, оторванный от половины листка, на котором мисс Сильвер написала для Нелли Коллинз свое имя и адрес. Из оборванного края, один под другим, виднелись обрывки слов: «…вер», «…шнс», «…ам-стрит», – при этом второй из обрывков был сильно смазан.
Мисс Сильвер посмотрела на пятно.
– Это пятно меня беспокоит. Как это случилось?
– Я думаю, это было сделано нарочно. Слово смазано, вероятно, влажным носовым платком. Никаких отпечатков пальцев. Знаете, мы оба думали, что этот уголок попал на разбитое стекло и таким образом оторвался. Но теперь я так не думаю – я думаю, что нас пытались в этом убедить. На самом деле, я совершенно уверен, это было сделано намеренно. Потому что в Руислипе есть Каннингем-стрит и есть некая мисс Оливер, которая проживает на этой улице в доме под названием «Суассонз». Теперь вы видите, почему кому-то понадобилось смазать оторванную часть вашего «Мэншнс»? Местные полицейские остроумно связали оторванный кусок адреса с бедной мисс Оливер, которая является в высшей степени респектабельной старой девой и так расстроена мыслью, что ей, возможно, придется опознавать тело или присутствовать при дознании, что ее легко можно было принять за виновную. Бедная леди заверила меня дрожащим голосом, что никогда в жизни не слышала о Нелли Коллинз. Я ей абсолютно верю, но если бы я не узнал ваш почерк, а вы не узнали бы этот клочок бумаги, мы имели бы здесь первоклассный ложный след. А бедной мисс Оливер, возможно, пришлось бы столкнуться с дознанием.
Мисс Сильвер кашлянула.
– Именно так. За всем этим стоит какой-то ловкий ум, Фрэнк.
Он кивнул.
– Что ж, наш культурный джентльмен очень хорошо знает Руислип. Конечно, он мог просто сесть со справочником и искать там, пока не нашел что-то согласующееся с клочком бумаги, но я почему-то так не думаю. Это заняло бы слишком много времени, это не стоило бы затраченных усилий. Я думаю, его просто осенила блестящая идея, он вспомнил мисс Оливер и добавил ее для большей достоверности. В этом деле ощущается дух экспромта.
Мисс Сильвер согласилась. Он продолжил:
– Что ж, культура и Руислип; и то и другое не слишком свежий след. А затем еще леди Джослин. Здесь должна быть какая-то связь, если мы сможем ее найти.
Мисс Сильвер произнесла:
– Связь будет, я думаю, с Энни Джойс…
Фрэнк пригладил назад свои лоснящиеся волосы.
– …Которая оставила Англию больше десяти лет назад и чьи связи и досье скрыты в оккупированной Франции. Только на это надежда!
На следующий день Линделл зашла навестить Анну Джослин. Невозможно оставаться в стороне. Невозможно держаться отчужденно, когда Лилла, которая раньше даже не знала Анну, провела несколько часов, помогая ей распаковывать и разбирать вещи. Даже если больше уже не осталось работы, она, Линделл, что была когда-то у Анны подружкой невесты, должна по крайней мере зайти и повидать ее. Ноги несли Линделл неохотно. Если бы не тот факт, что ее ждут, она могла бы поддаться искушению и повернуть обратно. Нет, это вздор. Она не будет слушать подобные мысли и не позволит им влиять на нее.
На улице было очень холодно. Низкие облака выглядели так, словно из них вот-вот посыплется снег. За каждым углом подстерегал капризный ветер, жаля девушке лицо, колени, ноги в тонких шелковых чулках, стараясь сбросить с головы шляпку. Идти было недалеко, но она устала прежде, чем достигла Тентерден-гарденс.
Казалось бы, приятно войти и окунуться в тепло и золотистый свет гостиной Анны, но что-то удерживало Линделл на ледяной улице. Навстречу ей вышла улыбающаяся Анна, и они расцеловались. То есть Анна подставила прохладную щеку, а Линделл коснулась ее холодными губами, при этом болезненно содрогнувшись всем телом. До этого момента ее любовь к Анне сохранялась в сердце как нечто подлинное и бережно лелеемое, пусть даже одновременно с присутствующей в ней болью. Сейчас же при этом легком прикосновении губ совершенно неожиданно вместо любви обнаружилась пустота – на этом месте больше ничего не было. Она сама не знала, как сильно побледнела, отстраняясь, и каким отчужденно-испуганным был ее взгляд, встретившийся с вопрошающим взглядом Анны.
– В чем дело, Лин? Ты же замерзла. Подойди к огню и обогрейся. Чай готов. Я сейчас принесу чайник.
Когда она вернулась, Линделл уже сняла перчатки. Наклонившись к огню, она подставляла руки теплу. Необычайное ощущение нереальности наполняло ее сознание. Приятная комната, тепло, цветы в лаликовской вазе, знакомый чайный сервиз: серебряный чайник в стиле королевы Анны и яркие чашки с цветочным орнаментом, окаймленные яблочно-зеленой и золотой полосками; Анна в своем голубом платье и жемчуге, с сапфировым кольцом на руке, подарком Филиппа, – все находилось как бы в стороне от нее, в каком-то ярком вакууме. Ничто не проходило к ней оттуда, ничто не передавалось туда от нее.
Она медленно отвернулась от огня, выпила чай, который подала ей Анна, и отломила кусочек кекса. И затем, так же внезапно, это ощущение прошло. Ей опять стало тепло и хорошо в этой комнате, с обогревающим ее огнем камина и Анной, наливающей вторую чашку чая. Это было похоже на выход из ночного кошмара, но она не очень-то доверяла собственному облегчению. Она пила чай и слушала Анну, которая рассказывала, как быстро они обосновались на новом месте.
Вскоре Линделл сказала, ради чего пришла. Она не была уверена, что сможет это сделать, но знала, что это должно быть сделано. Потому что если она этого не скажет, то никогда уже потом не сможет выбросить это из головы, а такие мысли отравляют тебя, если ты держишь их взаперти среди своих мыслей, они отравляют все.
Она поставила чашку на край серебряного подноса.
– Где ты укладываешь волосы, Анна? – просто и прямо спросила она.
Анна Джослин выглядела чуть удивленной.
– Я сделала себе перманентную завивку в Уэст-Хейвене, когда прибыла в Англию. Мне кажется, я тебе говорила. Они делают это совсем не плохо. Конечно, строго говоря, мне не следовало делать завивку, потому что это портит естественные локоны, но мои волосы долго были в жутком состоянии, без надлежащего ухода, а мне не хотелось разгуливать в таком виде, дожидаясь, пока они придут в норму.
Линделл поставила чашку, но продолжала держать руку на краю серебряного подноса, водя пальцем по выгравированному там узору.
– А где ты причесываешься в городе?
– А почему ты спрашиваешь? Хочешь порекомендовать кого-то?
– Нет… просто спросила. Ты знаешь парикмахерскую под названием «Фелис»?
Вот, слово произнесено! Самое трудное – первый шаг. Когда он сделан, дальше пойдет легче. Но она не могла заставить себя взглянуть на Анну. Она смотрела на край серебряного подноса. Капля чая упала туда и высохла. Она образовала маленькое коричневое пятно на блестящей поверхности серебра.
– Не знаю… – сказала Анна. – Кажется, я видела это название. А что?
– Мне как-то довелось проходить мимо. Мне показалось, что я видела, как ты туда заходила. Это было в среду на прошлой неделе.
– Ну, возможно, я и зашла – не знаю. Я захожу во все эти заведения. Я до сих пор не подобрала себе подходящей пудры и подходящей помады и прочего. Все это так трудно, не правда ли?
Линделл подняла глаза. Они видели как в тумане, но Анне Джослин этот сокрушенный взгляд казался обвиняющим.
– Анна… я должна сказать тебе… я думаю, что должна…
Тонкие брови Анны приподнялись.
– В чем дело, дорогая? – сладким голосом проговорила она.
Сладость была похожа на сахарин, она пресыщала и оставляла после себя горький вкус. Анна была рассержена. Но Линделл не отвела взгляд и теперь уже не могла остановиться, что-то вело ее вперед.
– Мне показалось, что я видела, как ты вошла в парикмахерскую, и вошла за тобой. Я не хотела, чтобы ты думала, что я видела тебя и прошла мимо, поэтому я вошла внутрь…
Анна смотрела на нее блестящими от гнева глазами.
– И, вероятно, мы встретились и долго беседовали – в этом твоем сне!
– Нет – тебя там не было.
– Как удивительно!
– Я прошла через магазин при входе. Там были две женщины. Продавщица искала что-то на полке позади прилавка. Никто меня не заметил. Я подумала, что, возможно, ты в одной из кабинок, поэтому прошла в салон. Там была еще одна дверь, в конце. Я открыла ее, не знаю почему. Она вела в коридор с лестницей, идущей вверх, и к другим дверям. Из-за одной из них пробивался свет – она была не совсем закрыта. Я услышала, как ты говоришь: «Вы могли бы с тем же успехом позволить мне самой написать Нелли Коллинз. Она совершенно безобидна». И какой-то человек ответил: «Не вам судить об этом». А я повернулась и выбежала на улицу.
