— Ну? И чего ты добился? — спросил Северин у фотографии. — Амбиции, азарт, страсть, нетерпение, желание славы и признания… А теперь ты лежишь в гробу и всем на тебя плевать. Когда уляжется шумиха вокруг убийства, все о тебе забудут. А раз так — грош цена всем твоим прозрениям и догадкам, старый дурак. Забвение, полное забвение — вот что тебя ждет. Впрочем, как и всех нас.
Северин вздохнул, закрыл книгу и швырнул ее в корзину для бумаг, стоявшую возле стола.
8. Алеша Берсенев знакомится со смертью
1919 год, октябрь
Старенькая телега, за которой из кустов наблюдали четыре пары настороженных глаз, одиноко тряслась по ухабам дороги, жалобно поскрипывая колесами. Плотный рыжебородый мужик шел рядом, держа лошадь под уздцы, второй — в каком-то странном зеленом картузе — сидел на телеге и сворачивал самокрутку.
— Хорошая телега, — сказал Пирогов. — Может, остановить их?
Алеша вздохнул:
— Опасно. Вдруг они махновцы?
Пирогов внимательно вгляделся в мужичков и покачал всклокоченной головой:
— Да нет, не похожи. Те все в черном, наглые и уверенные. А эти просто деревенские оборванцы. Как думаете, идальго? Выйти к ним?
— Можно и выйти, — равнодушно произнес артист. — Но риск, конечно, есть.
— А, будь что будет! — сказал Пирогов и раздвинул кусты рукой.
Мужики вскинули головы на шум.
— Здорово, мужики! — поприветствовал их Пирогов, шагая к телеге. — Далеко ли путь держите?
Мужики переглянулись.
— В деревню идем, — сказал рыжебородый.
Алеша, артист и Евгений Александрович вышли из кустов. Мужики смотрели на них, раскрыв рты.
— А вы кто ж такие будете? — спросил один из них, справившись с удивлением.
— Мы странствующие артисты, — ответил за всех Пирогов. — Даем представления в деревнях и городах.
Мужики снова переглянулись.
— Издалека странствуете? — поинтересовался, прищуриваясь, один.
— Издалека, — ответил ему Пирогов. — А как до вашей деревни, далеко?
— Верст пять будет. А что?
— Не подвезете нас?
Мужик в зеленом картузе обвел четверку угрюмым взглядом и с сомнением произнес:
— Уж больно вас много. Все не уместитесь.
— Всем и не надо, — сказал Пирогов. — У нас тут один ногу подвернул, его бы посадить. А мы рядышком пойдем.
Евгений Александрович, опираясь на сучковатую палку, выдвинулся вперед, виновато улыбнулся и сказал:
— Сам не знаю, как так вышло… — И грустно посмотрел на травмированную ногу.
— Так как, возьмете нас? — осведомился Пирогов.
— Отчего же не взять. Возьмем.
Пирогов и артист подвели страдальчески вздыхающего Миронова и помогли ему взобраться на подводу.
— Ну как, Евгений Александрович? — спросил Алеша. — Вам удобно?
— Вполне, — смиренно ответил бывший учитель.
— Может, вам дерюжку подстелить? — поинтересовался Зеленый Картуз.
— Нет-нет, друзья, все в порядке, — поспешно заверил его Миронов. — Прошу вас, не обращайте на меня внимания. Вы сделали все, что могли, чтобы облегчить мои страдания.
— Ну как знаете. Н-но, пошла!
Мужик хлестнул лошадку вожжами по тощему крупу, и она снова зашевелила копытами. Артист, Пирогов, Алеша и рыжебородый мужик шли рядом с телегой. Рыжебородый искоса на них поглядывал.
Евгений Александрович пристроил больную ногу на свернутую дерюгу. Некоторое время он смотрел на затылок мужика, правящего лошадкой, затем сказал:
— Простите, вы не подскажете, какая власть сейчас в вашей деревне?
— С утра была офицерская, — не оборачиваясь, ответил мужик. — А какая сейчас — кто ж его знает.
— А вам какая нужна? — спросил рыжебородый.
Миронов повернулся к нему:
— Да нам, собственно, без разницы. Мы, будучи артистами, стоим в стороне от политики.
Мужик усмехнулся, затем звучно высморкался в пыль дороги, вытер нос рукавом и сказал:
— Оно, конечно, дело хозяйское. Но нынче и в стороне накладно стоять. Все одно к стенке поставят — не те так другие.
— Да, свинское время, — снова подтвердил Евгений Александрович. Он слегка порозовел и приосанился от гордости, что нашел общий язык с мужиками, и со скромной горделивостью поглядывал на своих молчаливо плетущихся за подводой друзей.
— Стало быть, вы своим ремеслом на жизнь зарабатываете? — спросил мужик в зеленом картузе.
— Да, — ответил Миронов.
— И как? На пропитание хватает?
— Ну с голоду пока не умерли, — с улыбкой ответил Миронов.
— Ясно. Харчами платят али как?
— Когда как. Иногда харчами.
— А в городе, наверное, и деньгой звонкой случается получить?
— Иногда случается, — сказал Миронов. Но тут же, смущаясь, добавил: — Впрочем, редко. Весьма редко.
— Да-а, — протянул мужик. — В наше время много не заработаешь. Скоро своим трудом зарабатывать совсем разучатся. Будут только друг у дружки отбирать. У кого ружье, за тем и правда. Так ведь?
Евгений Александрович вздохнул:
— Вы правы. Тяжелое время. Античеловеческое.
Зеленый Картуз обернулся и посмотрел на рыжебородого. Тот незаметно кивнул.
— Тут неподалеку ручей, — сказал рыжебородый. — Надо бы лошадь напоить. Вы как, не шибко торопитесь?
— Нет, — ответил Миронов.
— Тогда свернем ненадолго. Заодно и сами передохнем.
Держа лошадь под уздцы, рыжебородый свернул подводу на едва заметную лесную тропу. Минут пять шли молча.
— Тпру! — сказал вдруг мужик в зеленом картузе.
Лошадка остановилась.
— Что случилось? — встревожился Алеша.
— В самом деле, почему встали? — спросил, утирая пот с толстого, усталого лица, Пирогов. Он повертел головой и недовольно добавил: — Я что-то не вижу тут никакого ручья.
— А его тута нема, — сказал мужик в зеленом картузе.
— Как нема? А где же он?
— А нигде.
Щербато усмехнувшись, мужик достал из-под полы обрез и наставил его на Пирогова. Рыжебородый последовал его примеру, и теперь уже два обреза смотрели воронеными дулами на путешественников. Артист потихоньку полез рукой в карман, но рыжебородый приметил это.
— А ну, вынай руку из кармана! И подойди к другим. Живо!
Артист повиновался.
— Господа, — жалобно заговорил Миронов. — Но это же глупо. Нам с вами нечего делить. Я взываю к вашему разуму!
— Тебя забыли спросить. А ну, господа хорошие, выворачивай карманы! — Зеленый Картуз направил обрез на артиста. — Ты первый, шляпа!
Артист вынул из кармана револьвер и положил его на телегу. Рыжебородый присвистнул.
— Таперича отойди! — прикрикнул он.
Артист отошел. Мужик взял револьвер и взвесил его на ладони.
— Добрый «маузер», — одобрительно сказал он. Откинул барабан, посмотрел на медные головки патронов и защелкнул его обратно. — Добрый «маузер», — повторил он. — С полным барабаном. — Мужик ткнул револьвером в сторону Пирогова. — Теперь ты.
Пирогов вынул из кармана амбарный ключ и сморщенную маленькую картофелину и положил все это на телегу.
— Одежу тоже сымай, — приказал мужик.
— Не понял.
— Сымай, говорю, одежу.
Пирогов насупился; нехотя стянул с себя бархатный камзол и положил его на подводу, оставшись в грязной белой рубашке.
— Теперь ты, хлопчик.
Алеша выложил из карманов носовой платок, огрызок яблока, несколько медных монеток.
— Шо? Это все?
— Все, — кивнул Алеша.
— Фуражку клади.
Алеша снял фуражку и положил на дерюгу.
Зеленый Картуз покосился на кучку вещей, лежащих на дерюге, и дернул уголком рта:
— Негусто. Что ж вы такие бедные, господа артисты? А еще говорили, что вам звонкой монетой платят.
Артист и Пирогов посмотрели на Миронова. Евгений Александрович покраснел и дрогнувшей рукой поправил очки.
— Друзья, это я так, к слову… — промямлил он.
— «К слову», — передразнил его мужик. — Надо ж понимать, чего можно говорить, а чего нельзя. Ну что нам теперь с вами делать?
— В самом деле, — хмуро и тихо сказал Миронову Пирогов. — До седых волос дожили, а не знаете, что за свои слова нужно отвечать.
Евгений Александрович потупился. Он выглядел совершенно несчастным.
— Ну ладно, ребята, — забасил Пирогов. — Вы забрали все, что у нас было, — это ваш улов. У нас возражений нет. Теперь мы можем идти?
— Нет, не можете. Стойте здесь, а нам с кумом надо перекинуться парой словечек.
Рыжебородый подошел к Зеленому Картузу и стал тихо с ним переговариваться. Однако, несмотря на предосторожности мужиков, путешественникам было слышно каждое их слово.
— Что будем с ними делать? — спросил рыжебородый.
— Отпускать нельзя, — ответил Зеленый Картуз. — Паны из благородных, офицерам пожалуются.
— Пожалуются, — подтвердил рыжебородый. Он покосился на путешественников и сказал: — Придется здесь оставить.
