— Товарищ майор! ЧП! Чрезвычайное происшествие! — дежурный по райотделу так кричал в трубку, что Иволгин поморщился и подчеркнуто спокойно ответил:
— Я, представьте, знаю расшифровку «ЧП». Теперь доложите по существу.
— Докладываю. Совершено нападение на больницу, точнее, на палату, где лежит Назаренко. Ранен наш милиционер.
— Машину! Скворцова!
— Машина послана, от Скворцова направится к вам.
Иволгин в нетерпении шагал от угла до подъезда. Машина издали известила о приближении громыханием и утробным урчанием. «Поизносился боевой конь, впрочем, как и другие «колеса» райотдела, — подумал с досадой Иволгин. — И погодка подгадала: дождь со снегом, кто кого осилит».
Предприимчивый Скворцов, оказалось, успел прихватить и Вознюка. Доехали до больницы молча, если не считать тихого, привычного ворчания водителя. Как всегда, он предрекал, что машина сию минуту заглохнет навсегда. Такое старье — инвалид первой группы, который, как известно, нетрудоспособен.
Но, разумеется, доехали. И дважды, по команде Иволгина, объехали вокруг здания больницы. Снег с дождем работали в эту ночь явно заодно с преступником: никаких различимых следов.
В приемном покое было очень светло и очень людно. Сновали, казалось, бесцельно белые фигуры. Но тут же расступились, когда в комнату вошли сыщики. В дальнем углу, на белой кушетке, зашевелился, пытаясь встать, милиционер Федоришин. Его скуластое, молодое лицо казалось очень бледным и то ли растерянным, то ли виноватым.
— Лежи, лежи, разберемся! — Иволгин первым оказался у кушетки. — Попрошу всех удалиться, кроме врача.
— Но я, дежурная, не имею права оставить пост. Наша хирургия сегодня ургентная.
— Разберемся. Пока — всем выйти.
Врач был немногим старше раненого, немногословен и убедителен:
— Пуля вошла в правое предплечье. Опасности нет. Потеря крови незначительная. Сердце работает ритмично.
— А как Назаренко?
— О ней вам лучше спросить у ее лечащего врача…
— Людей на подмогу вызвал? — только теперь поинтересовался Иволгин у Скворцова.
— Да, связался по рации, пока ехали к вам.
— Пошли. А ты, Федоришин, пока полежи, постарайся четко восстановить картину нападения. Если, конечно, самочувствие позволяет.
— Я — в порядке, товарищ майор!
— До порядка тут далеко.
У палаты их встретил сержант, явно обиженный природой-матушкой: низкорослый, хилого сложения, не блондин, не шатен, а некий уныло бесцветный. К тому же этот боец был видимо испуган. Иволгин ощутил нарастающую волну бешенства: до каких пор в милицию будут брать людей по характеристикам трудовых коллективов и по принципу: на тебе, Боже, что нам не гоже?! Доколе биться лбом в стену! Но сейчас было не до благах пожеланий.
— Сворцов, зайди в палату, переговори с врачом, убедись собственными глазами, как там Маша. А я потолкую пока с сержантом.
Толковать оказалось непросто. Сержант стрессовал: заикался, потел, повторялся. Выяснить удалось следующее.
Вдвоем, приехав, подошли к палате. Медсестра как раз вышла оттуда. Потом Федоришин спросил: «Слышишь, стонет? Нет, скорее будто зовет кого. Кликни медсестру или врача, а я — в палату». Не успел сержант сделать трех шагов, как услышал вроде бы выстрел. Кинулся назад, вбежал в палату. Только и успел заметить тень на подоконнике, она мгновенно исчезла. Включил свет. Федоришин поддерживал окровавленную правую руку. Больная стонала. Прибежали врачи, раненого увели, а он, сержант, остался на посту. Да, это он попросил медсестру позвонить в райотдел.
— Я тебя правильно понял: нападающего ты не видел, описать не можешь.
— Да я и не мог его видеть! Я — в палату, пока огляделся, он вниз сиганул. Одна тень, темная, большая.
Ясно, что подобного стража нужно бы держать подальше от любого мало-мальски серьезного дела. Но попробуй на таком основании выставить его из органов!
Федоришин уже сидел на кушетке и выглядел вполне прилично, если бы не застиранная пижамная куртка да правая рука на перевязи. Этот описал события толково. Но какого черта палату в бельэтаже охраняют только у входной двери?!
Скворцов, закипая, все же сдержался, не выложил лечащему врачу того, что он о нем думает. Проявил, видите ли, заботу, перевел очнувшуюся Машу в другую палату, пожелав ей спокойной ночи. И напрочь забыл предупреждения Скворцова: информировать о малейших изменениях. Но причастность его к новому покушению на Машу, а что это было именно покушение, Валентин не сомневался, маловероятна. Некто из персонала причастен, безусловно. В палату входили врач, медсестра и няня. Сейчас не лето, чтобы оконную раму, да еще таких внушительных размеров, не взять на задвижки. Ладно, открыта была бы форточка. Но при всем том, что бандюга достаточно наследил на подоконнике с наружной стороны, нет ни малейших признаков того, что оконные запоры были взломаны.
Маша ни словом, ни малейшим движением не отозвалась на тихий умоляющий шепот Скворцова. Врач шипел на него и, наконец, попытался вытолкать из палаты. Вышли вместе. Крепко зажав левый локоть эскулапа, капитан с расстановкой, с нажимом сказал:
— Вы — безответственный человек. Надеюсь, не станете возражать. Охранять палату будут теперь и снаружи. Но, что бы вы ни предпринимали для спасения Назаренко, я обязываю вас незамедлительно сообщать о любом ее перемещении в этих стенах. В противном случае…
— Так я вас уже извещаю: Назаренко переместим обратно в зал.
— Ее состояние сильно ухудшилось?
— Боюсь, что да.
— Что же вы не действуете?
— Я, простите, выслушиваю ваши нотации.
— У нас еще будет с вами время спокойно поговорить. Простите, если был резок. Еще одно: в зале возле Назаренко будет та же медсестра, что и здесь?
— Нет, там другие сестры, две. Да вы же там были! А почему, собственно, мы говорим о медсестре? Она — квалифицированный работник. И сестра, знаете ли, не обязана ночь напролет сидеть возле больной, находящейся в сознании. У нее — не только эта палата.
— Да нет, нет, мы не поняли, вероятно, друг друга. Назаренко сразу же и перевезем?
— Я сейчас распоряжусь.
— Разрешите, я помогу.
— Каталку нужно передвигать с осторожностью, вам же кобура сбоку помешать может.
— А я здесь не вижу ни одного ухаба… Эх, прокачу!
Врач повернулся, чтобы распахнуть двустворчатые двери палаты. Вознюк все еще высматривал у окна. Скворцов, тревожась за Машу, был сразу по трем причинам рад ее переезду. Во-первых, в зале, судя по оборудованию, она получит самую экстренную медицинскую помощь. Во-вторых, там круглые сутки яркий свет, люди. Охрану легче организовать. И, наконец, можно вызывать эксперта, надо поработать с окном, отыскать следы.
Иволгина Скворцов нашел в кабинете заведующего отделением — высокого, элегантно выглядевшего даже в ночное время, даже в халате, седовласого и чернобрового старика. И весьма был удивлен тем, как толковал происшедшее этот невозмутимый эскулап. Да, всего вероятнее, в отделение пытались проникнуть наркоманы. Конечно, это такой народ, на любую крайность пойдет. Контрвопрос, заданный Скворцовым самому себе: не слишком ли много опасных случайностей на одну голову?! Удар Федосюка был профессионально точен, отклонение менее чем в сантиметр дало шанс на спасение Маши. А едва этот слабый лучик стал разгораться, его пытались погасить из распахнутого в мрак окна.
Физиономия Иволгина выражала внимание и, как на мгновение показалось Скворцову, даже согласие с этой, вполне логичной версией. Но, переместившись всего на шаг вправо, Валентин увидел глаза майора. Среди немногих сыскных поучительных наблюдений Иволгина, которыми одаривал он крайне редко своих подчиненных, было и такое: из внешних признаков более всего доверяй глазам человека, ибо они менее всего способны к притворству и лжи. Взгляд самого майора в эти секунды находился за пределами кабинета. В угро когда-то в шутку определили этот взгляд: лазерный.
Осмотр окна изнутри и снаружи мало что дал. Косой дождь неплохо поработал, да и теперь продолжал неумолимо уничтожать следы, которых не могло не быть, но увы, уже практически не было. Кроме извлеченной из плеча Федоришина пули и заключения эксперта: окно было открыто изнутри. Следов и на раме, и на стекле было, до зубовного скрежета Скворцова, много: сразу после нападения, судя по сумбурному рассказу очумелого сержанта, кто-то из медперсонала, кажется, врач закрыл окно, подходили же к окну многие, как бы притянутые магнитом. Ищи-свищи! Безусловно, рука, помогающая преступникам, потянулась к окну в минуту, когда Маша спала. А если не спала? Если видела ту самую руку?
Не найдена была пуля заранее известного калибра: ведь Федоришин, и это было доказано и запротоколировано, успел выстрелить в преступника. Если же допустить, что Федоришин не промахнулся, следы ранения непременно обнаружатся. Нужно ждать утра. И, увы, невозможно дать команду о прекращении дождя.
