В неподвижности Бонза пребывал недолго. Поднял голову и вытаращил глаза. Отбросил сигарету и разинул рот. Увеличение монокуляра было мощным, и я хорошо видела его лицо. Изумление и страх застыли на нем, сделали уродливым.
Телевизор стоял в стороне и не был мне виден, но в том, что он включен, сомневаться не приходилось. Ужас или восторг зрителей в таком случае для автора имеют равноценное значение. Досыта налюбоваться произведенным эффектом время не позволяло — надо было срочно начинать «ковать железо».
Прилепив к микрофону мобильника приборчик, через который мой голос прозвучит — тьфу, чтобы не сглазить! — голосом Тамары, я набрала номер. Ивлев ответил. Имени я ему называть не стала, он и так понял и с криком: «Это невозможно!» — бросил трубку. Сила его эмоций меня удивила. Его делами можно заниматься только здравомыслящему человеку. Хотя… С похмелья возможны и не такие кошмары.
В динамиках что-то грохнуло и зазвенело, будто на пол высыпали кучу стеклянных осколков, и сквозь шум прорезался голос, помянувший нечистого.
— Надо ковать железо, — напомнила я себе и еще раз набрала номер его телефона.
— Поговори со мною, Сергей, не бросай трубку, — попросила я, дождавшись ответа.
— Ты кто? — спросил он сдавленным голосом, и я почувствовала жар на щеках от последовавшей за этим отборной матерщины.
— Давай я все объясню тебе позже, дорогой, — употребила я словечко, которое Тамара в прослушанной мной записи часто использовала.
— Что тебе нужно?
— Хочу предупредить, дорогой, потому что жалко мне тебя, несмотря на то, что ты пытался со мной сделать. Только постарайся успокоиться и выслушай внимательно, не перебивая. Не будешь перебивать, дорогой?
— Говори, — прохрипел он, — не буду.
Я заговорила быстро, но плавно. Именно так читала стихи Тамара. Эта манера мне нравилась.
— Тебе, Сергей, грозит опасность. Ты не догадываешься? Дело ваше близится к концу, и нужда в тебе делается все меньше. Ведь ты при всех своих достоинствах и способностях являешься всего лишь исполнителем. Делаешь дела, которыми человеку, живущему здесь постоянно и не собирающемуся менять место жительства, заниматься, скажем так, не с руки. Ты слушаешь меня, дорогой?
— Говори! — повторил он, но уже легче, и задышал, засопел в трубку.
— Вместе с тем, ты являешься свидетелем. Свидетелем нежелательным, потому что само дело — деликатное, и есть немало веских причин, чтобы опасаться его огласки. Ты же участвуешь в нем, значит, знаком со всеми деталями.
Сергей, дорогой, — простонала я, будто терзаемая тревогой, — ну подумай сам, ты в этом городе совсем чужой, а значит, поддержки здесь не имеешь. Бессилен ты здесь, вот что. Более того, ты беззащитен перед Андреем. И исчезни ты вдруг, кто озаботится поисками? Выход у тебя один — Степанов…
— Ты сука, кем бы ты ни была, — перебил он меня, взявшись за ум, — я тебе не верю!
— Сергей, дорогой, и не надо, — противно мне стало от таких стонов, но что поделаешь, приходилось выдерживать манеру Роминой. — Не верь, пожалуйста. Но пусть неверие не помешает тебе быть чуточку осторожнее и внимательнее. Ладно?
Я просила его и думала, что в самом скором времени устрою красноречивую демонстрацию злых намерений его соратника.
— С чего вдруг ты так заботишься обо мне? — задал он вполне здравый вопрос, на который любая женщина ответит без труда и колебаний.
— Мне тебя жалко, дорогой, несмотря на все то, что ты пытался со мною сделать.
— Все, что делал, я сделал. Почему ты говоришь — пытался? — заблажил он опять, и я нажала на кнопку отбоя.
Здесь же, в «бардачке», неподалеку от моей руки, была еще одна кнопка, нажав которую я могу в куски разнести скопцовскую «девятку». Но время для этого еще не настало.
Следовало бы еще раз позвонить Бонзе. Теперь уже под видом Степанова. Позвонить и обматерить теми словами, от которых у меня покраснели щеки и которые Павел Иванович, наверное, не произносил никогда в жизни. Несерьезно. И не сумею я так, язык не повернется.
Настроение у меня было такое, что приходилось удерживать себя от озорства, успокаивать мыслью, что еще ничего окончательно не сложилось, исход только намечается, что все еще настолько зыбко, что может расстроиться от пустяка, предвидеть который невозможно. Есть в народе примета: для того чтобы не сглазить события, не разрушить их желательный ход, не следует никому рассказывать ни о них, ни о, тем более, своих планах или надеждах. Как быть, если Гром вдруг потребует от меня отчета? «Буду молчать! — решила я. — В крайнем случае, слезно попрошу проявить ко мне доверие».
«Не выйдет, — подумала я. — Если Гром спросит, придется выкладывать все как на духу. Я и так во многом испытываю его терпение, обращаюсь с ним слишком вольно. Он прощает мне такое поведение, потому что добиваюсь я все-таки неплохих результатов».
— …результат, — послышался из приемника голос Бонзы, — пить надо меньше.
Он бубнил что-то неразборчивое под стук и звяканье. Убирался. Умеет этот человек брать себя в руки.
— …Андрей, скотина, мы еще посмотрим…
Смутила я его. Пусть дозревает.
Следовало бы сменить настройку приемника, чтобы принимать сигналы от микрофонов, которые я разместила на дверных косяках. Тогда можно будет слушать происходящее во всех закоулках дома. Но оставаться здесь означало рисковать быть узнанной Ивлевым. Вдруг его вынесет ненароком на улицу? И он вполне может обратить внимание на «Ниву», мимо которой равнодушно прошел уже два раза. И не столько на машину, сколько на меня в ней. Не ложиться же мне при его появлении на пол, между сиденьями.
Хорошего настроения как не бывало. Передо мной встала проблема, требующая незамедлительного разрешения — следовало немедленно уезжать, пока Ивлев не обратил внимания на знакомую машину, и в то же время нельзя этого делать ни в коем случае, чтобы не потерять контроля над событиями, которые начнут разворачиваться именно отсюда. Положение, в подобных условиях требующее участия в деле помощников.
Я вспомнила про Базанова.
— Кого вам надо? — услышала я в трубке его неприветливый голос.
— Тебя, Ворон.
— Ну, наконец-то! — почти завопил он. — Нельзя же пропадать так надолго! «Пластилин» я вмазал, а как обращаться с ним, ты не знаешь. Просто взять и надавить на кнопку — так недолго и дров наломать, кошка ты черная!
— А почему не позвонил?
— А что, если ты не одна в данный момент и звонок мобильного для тебя окажется «не в жилу»? Мало ли какие могут быть обстоятельства. Интим я, конечно, исключаю.
— Cовершенно напрасно, — возразила я, смеясь. — Кошка, она и в машине — кошка. Хотя, Артемий, мне, признаться, не до смеха. Давай, только кратко, насчет своего «пластилина», а потом примешь от меня новую заявку.
— Срочную? — осведомился он. Я не ответила — прикусила губу от досады. Не хотелось ни шутить, ни отшучиваться. — Ну да, когда это наши заявки не срочными были, — ответил он за меня. — Слушай. На бак я ничего не ставил. Размазал все под передним сиденьем. Количество таково, что при подрыве водитель и его сосед отправятся к праотцам с гарантией. Сидящие сзади — под вопросом. Но контузия им обеспечена. Обеспечен также пожар и через несколько минут — взрыв бензобака. Так что тем тоже не поздоровится. Что еще?
— Самое главное! — возмутилась я. — Угроза прохожим, домам. Не просить же бандюг в поле отъехать на момент проведения акции.
— Это было бы лучше всего. Рванет, в общем, несильно и почти направленно, но, сама понимаешь, осколки стекла, может быть, металла… Немного. Ты вот что…
— Хорошо, Артемий, мне все понятно. Теперь послушай меня. Я быстро… Нужно поменять мою машину на любую другую. Пока меня по ней не узнали. Становится опасно. Как бы не устроили мне, — я, бравируя и испытывая некоторую неловкость от своей бравады, рассмеялась, — как бы не устроили Багире козью морду.
— Ну, насчет морды ты…
— Подожди, — остановила я на полуслове его очередную шутку, — комплименты моим способностям к самообороне выслушаю от тебя позже. Нужно поменять мне машину, это действительно срочно. Сейчас, на этой, я не могу работать так, как хотелось бы. А дело пошло к концу, если не отстраниться.
— Ну и намеки у тебя, — рассмеялся он. — Ладно, не злись. Мы с тобой все-таки в паре.
— Как насчет машины? — вернула я его в деловую колею. — Ты ее мне вынь да выложь, если в паре мы с тобой.
— Договорились. Говори, куда подъехать.
Удивил он меня. Достал машину как из-за пазухи. Неужели Гром предвидел такую необходимость и все приготовил заранее?
— Только педали на ней дублированы ручным управлением, чтобы я, одноногий, управиться мог. Не запутаешься?
— Н-ни за что, Артемий. Вот только скорее бы!
