— Джон у нас всегда отличался умом и рассудительностью, — Живчик со значением посмотрел на Виктора.
— А с другой стороны я бы очень многое отдал, чтобы прожить заново некоторые дни или даже часы, — продолжил Джон, тоже глядя на Виктора. — Вот вернуть бы меня на шесть дней назад, и я бы из твоей квартиры минут на пять раньше ушел или наоборот задержался, а может, вообще к тебе в тот день заезжать не стал. Глядишь, тогда бы и не покалечился, не валялся сейчас на больничной койке… Что ты-то по этому поводу думаешь, Витек?
— Думаю, очень жаль, что у меня нет волшебной палочки.
Часть третья. Возвращения в юность
Волшебной палочки у Виктора не было, зато имелась чудесная страница! И он никак не мог дождаться возвращения домой, чтобы взять ее в руки, разгладить, возможно, что-нибудь на ней нарисовать.
Рисовать было что. К концу вечернего маршрута он дочитал «нетленку» Александра Ивановича, и теперь голова художника была переполнена ситуациями и образами героев романа. Все это он собирался отобразить на простой бумаге. А на чудесной страничке не только отобразить, но и что-то заменить, добавив другое, свое.
За весь день не выпил ни грамма спиртного, вечером даже отказался от предложенного Михалычем пива. И дома решил не пить, хотя завтра у него и был свободный день, и Виктор мог бы, при помощи чудесной странички, сделать так, что в его холодильнике появится то же пиво, либо водка, коньяк, да и вообще — все что угодно!
Ужинать тоже не хотелось — днем, после посещения в больнице Джона Маленького, они заехали в «Блинную» на Соколе и, глядя на Живчика, Виктор взял себе то же самое, то есть, два бифштекса, запеченных в тесте, с яйцом, порцию блинов, порцию творога со сметаной, стакан чая и два стакана сока. Живчик проглотил все это, глазом не моргнув, а Виктор, как и следовало ожидать — объелся. Поэтому самое большое, что он мог осилить, вернувшись с работы домой, так это кружечку чая с лимоном. Самым же большим желанием было рисовать, рисовать!
Сначала он принялся за портреты героев романа. На обычных листах формата А4 нарисовал лицо «русалочки» Тани, ее горбоносую подружку по прозвищу Греческий профиль, Ирину с фотоаппаратом в руках, появившихся в середине романа коротышку Катюшу и Настеньку, влюбленную в Андрея. Затем очередь дошла до Андрея, его друзей — Шурика, Митлза, Адмирала, троюродного брата Лексия…, а потом — и до врагов: Терехи, Сани Петляева, Власа… Они рисовал их такими, какими представлял, а, возможно, даже вспоминал, ведь в романе события конца семидесятых происходили в тех же местах и в то же время, когда семнадцатилетний Виктор приезжал в Истру погостить у бабушки, и всех этих парней и девчат, описываемых Александром Ивановичем, он вполне мог видеть на той же танцплощадке или в том же кинотеатре…
Что касается исторической части романа, Виктор решил до поры до времени ее не касаться. Нарисовал лишь Новоиерусалимский монастырь — таким, каким помнил его в конце семидесятых. За минувшее время монастырь почти полностью отреставрировали, правда, колокольню так и не возвели, зато восстановили все башни, а над шатром появилась сверкающая золотом глава, увенчанная крестом. Когда-то Виктор умудрялся забираться на вершину шатра и даже там фотографировался. Кстати, то же самое делали и герои романа «Тайна нефритового голубя».
Главный же герой — Андрей по прозвищу Монах, влюбившийся с первого взгляда в «русалочку», только о ней и думал. Виктор придвинул к себе чудесную страницу, взялся за карандаш, но сначала решил более внимательно перечитать несколько страниц из главы под названием «Танцплощадка»:
«…Друзья продолжили резаться в карты на терраске, но Андрей сославшись, что очень хочет спать, ушел в сою комнату. Спать он, конечно, не собирался. Вместо этого открыл окно, выскользнул на улицу и бросился бежать в сторону Дома Культуры, по соседству с которым на летней танцплощадке давно уже играла музыка.
Присоединяться к танцующим Андрей не торопился. Высматривая через доски ограды „русалочку“, пошел вокруг танцплощадки. Музыканты как раз исполняли „Там, где клен шумит…“ Некоторые пары, пожалевшие рубль за вход, танцевали тут же, под тополями, другие, никого не стесняясь, целовались. Один разгоряченный мужчина в белой рубашке, расстегнутой на объемистом животе, оттолкнул оказавшегося на пути Андрея и, кряхтя, начал забираться на высокую ограду. На самом верху мужчина забалансировал, видимо, не решаясь, куда все-таки прыгнуть, но подбадриваемый криками из толпы, рухнул-таки вперед. И тут же был подхвачен под руки дружинниками.
Песня закончилась под свист и аплодисменты, как раз, когда Андрей вернулся к началу своего обхода. И здесь-то он обнаружил девушку, которую искал, а рядом с ней — запомнившихся по пляжу подружек, и двух парней. Рыжеволосого Тереху он знал, второго — высокого с короткой стрижкой видел впервые.
Парни оставили своих подруг, быстро перемахнули через ограду и, скрываясь от дружинников, смешались в толпе танцующих. Девушки, болтая о чем-то, закурили. Андрей бочком приблизился к ним, делая вид, что очень интересуется происходящим на танцплощадке, на самом же деле, весь обратился в слух. Оказалось, что „русалочку“ зовут Таня, а ту, что была с фотоаппаратом — Ирина.
Не успели девушки докурить, как покинувшие их парни вернулись и вручили Тане и второй ее подружке, хоть и симпатичной, но слишком уж горбоносой, по контрамарке. После чего снова перемахнули через ограду, Андрей даже слегка позавидовал, как ловко и безбоязненно они это сделали.
— Ладно, дорогие мои, идите, один танец я как-нибудь пропущу, — услышал он голос Ирины. — Но ты, Оленька, передай своему Петле, чтобы он лично мне контрамарку принес. А то обижусь.
Выбросив окурки, Таня с Ольгой направились к входу на танцплощадку. Андрей проводил их взглядом, не зная, что лучше: бежать к кассам за билетом, рискнуть и перелезть через ограду или остаться на месте, благо танцы вскоре должны были закончиться.
Вдруг он понял, что оставшаяся в одиночестве Ирина, пристально на него смотрит. Андрею стало неловко, словно прилежному школьнику, попавшемуся на списывании. Но девушка вдруг улыбнулась ему и заговорщически подмигнув, показала глазами на забор, мол: „Чего растерялся? Давай, лезь!“
Андрей согласно кивнул и ухватился за доски ограды. В итоге произошло то, чего он боялся — не успел спрыгнуть на дощатый пол, как мужчина с красной повязкой на рукаве схватил его сзади за шею и, наклоняя вперед, расталкивая народ, повел на выход.
— Чтобы на глаза мне больше не показывался, шельмец! — рявкнул дружинник, отвесив напоследок Андрею крепкого пинка.
Музыканты исполнили „Иволгу“, потом „Я готов целовать песок“; медленный танец сменял быстрый. Андрей стоял в темноте парка, подпирая спиной старый тополь и с завистью смотрел на людей за оградой. Среди них была Таня, и любой мог пригласить ее на танец, положить руки ей на талию и почувствовать прикосновение ее рук, мог говорить с ней, возможно, даже обнять. Он понимал, что влюбляется. Да что там влюбляется — уже влюбился!
Наконец танцы закончились, и музыканты попрощались со всеми до завтрашнего вечера. Среди валившей с танцплощадки толпы Андрей легко различил идущих парами Ольгу в обнимку с Петлёй — так, кажется, называла его Ирина, и Таню с Терехой, руку которого она то и дело сбрасывала со своего плеча. Самой Ирины видно не было.
…В прошлом году этот самый Тереха вместе с тремя дружками обступили его и Шурика у кинотеатра и потребовали деньги. Денег у них не осталось — потратили на билеты, зато в кармане у Андрея был нож „Белка“. Он не успел опомниться, но каким-то образом, нож очутился в руках у Терехи, а лезвие угрожающе уперлось ему в живот. Что тут было поделать? Пришлось терпеть, пока Терехины дружки шарили по его и Шурика карманам…
„Почему же именно с этим гадом идет сейчас Таня!“ — возмущался про себя Андрей, в некотором отдалении следуя за двумя парочками — сначала через темный парк, потом по освещенным фонарями улицам Истры. В парке, уверенный, что его не заметят, он приближался к ним так близко, что даже улавливал суть некоторых рассказываемых Петлей анекдотов, на которые Тереха всяких раз реагировал громким ржанием. На улицах, где фонари горели через каждые пятьдесят метров, Андрей был вынужден увеличить расстояние.
Петля с Ольгой то и дело останавливались и целовались. Таня со своим кавалером тоже, вроде бы, целовались, но Андрею хотелось верить, что они просто поджидают отставших.
Они приближались к северной окраине города. Эту часть Истры со старыми аккуратными деревянными домиками, окруженными яблонями и вишнями, Андрей любил больше всего. Здесь, на прибранных, всегда малолюдных улочках тишину нарушали лишь облаивающие прохожих собаки.
На одном из перекрестков парочки разошлись. Продолжать слежку за Таней и Терехой стало проще. Он понимал, что шпионить вот так не очень хорошо, и в тоже время испытывал от этого своеобразное удовольствие. Несколько раз Тереха останавливался, рывком прижимал к себе девушку и целовал ее в губы. Она почти сразу отстранялась и, отпихнув его, вытирала рот ладонью.
