Эва Дуарте пыталась попасть в труппы буэнос-айресских театров, пробиться на радио, подрабатывала на съемках фильмов, снималась для порнографических журналов. Она жила в самых дешевых пансионах и ложилась в постель с любым, кто мог составить ей протекцию. Она без колебаний отказывалась от обеда, чтобы купить новые чулки, и стоически переносила обильно выпадавшие на ее долю унижения, но, как показала ее дальнейшая жизнь, никогда их не забывала!
Первым более или менее постоянным любовником Эвы стал издатель Эмилио Корстулович. Но Эва быстро поняла, что самые полезные для мечтающей об известности девушки – это фотографы и продюсеры, и впредь стала подбирать себе любовников только из их числа. Впоследствии близкие знакомые Эвиты той поры утверждали, что она была весьма хитрой и расчетливой, холодной особой, обуреваемой исключительно жаждой власти и богатства, а отнюдь не любовью или характерной для Латинской Америки страстью. Тем не менее Эва была способна так очаровать мужчину, что он ради нее был готов на все. И она успешно этим пользовалась: так, очередной любовник – владелец театра, дал ей роль в одном из спектаклей, а сменивший его в постели Эвы хозяин мыловаренного завода снабжал ее дорогими косметическими средствами. В конце концов Эве удалось затащить в постель человека, который устроил ее ведущей программы на радио. Эва наконец получила реальный шанс стать звездой, и она его использовала. Она стала весьма популярна у своих слушателей, большинство которых составляли обитатели беднейших кварталов и захолустных деревенек.
Пробившаяся из низов силой своего характера, прошедшая через тяжелые испытания упорная и жесткая молодая звезда аргентинского радио показалась сотрудникам германской разведки подходящей кандидатурой. В начале 1944 года Эве устроили встречу с Пероном. Опытный ловелас заинтересовался обаятельной миловидной женщиной. Оставалось только помочь ей крепко влюбить в себя Перона. И спецслужбам снова понадобилось ожерелье. Одна лишь проблема: ожерелье по-прежнему находилось у другой Евы – Евы Браун. Выкрасть у фройляйн Браун ожерелье было бы безумием: ее влияния на фюрера побаивались все бонзы Третьего рейха. Однако от бдительного взгляда спецслужб не ускользнуло, что ожерелье перекочевало к сестре Евы Браун – Грете. Впрочем, грабить жену адъютанта Гиммлера и сестру любовницы фюрера также не представлялось возможным: официально в рейхе с уголовной преступностью было покончено.
После войны нуждавшаяся фрау Грета очень хотела избавиться от внушавшего ей неподдельный ужас подарка несчастной сестры. Но идти к ювелиру она опасалась и поделилась своими сомнениями на исповеди со священником. Пастору Упиту без особого труда удалось уговорить фрау Грету передать ожерелье церкви для оценки его стоимости с последующей выплатой достойной цены».
* * *
«Теперь вы знаете все, что должны знать, брат Пабло, – сказал пастор Краузе. – Все, что должны знать для исполнения обязанностей Чрезвычайного инквизитора. Сегодня дневник пастора Упита будет отправлен в секретный архив монастыря Святой Сабины, а вы отправитесь в Аргентину. И обратите внимание на тот факт, что пастор Упит погиб в тот момент, когда считал, что его миссия Чрезвычайного инквизитора успешно завершена. Сделайте из этого факта надлежащие выводы: наш враг опасен, невидим, коварен и непресказуем.
– Я готов, святой отец! – не колеблясь, заявил брат Пабло.
– Тогда действуйте! – сказал пастор Краузе, вручая ему тетрадь в кожаном переплете – такую же, как дневник пастора Упита, только переплет был совсем новый. – С этого момента вы официально вступаете в права Чрезвычайного инквизитора, и за все свои действия вы будете отчитываться и нести ответственность только перед капитулом вашего ордена и понтификом. Теперь о деталях: вы сначала уедете в Барселону, где займете должность помощника секретаря архиепископа Барселоны. В этой должности вы пробудете не более месяца: должность будет ликвидирована, и вам предложат место помощника эконома дома архиепископа Буэнос-Айреса. Таким образом, не позднее чем через два месяца вы должны появиться в Аргентине. Эконом падре Амаро в курсе вашей миссии. Кстати, только он знает, что вы являетесь Чрезвычайным инквизитором, поэтому он предоставит вам полную свободу действий, и при малейших затруднениях смело обращайтесь к нему. Автомобиль уже ждет вас, брат Пабло. Если вы, не медля, отправитесь в Цюрих, то успеете на поезд до Генуи. Оттуда через четыре дня отправляется пароход в Барселону через Марсель. И да поможет вам Бог!
Пастор Краузе благословил брата Пабло, осенил крестным знамением и прошептал:
– Ad maiorem Dei gloriam, inque hominum salutem».
* * *
Ковригин приехал в офис к Таврову следующим утром, захватив с собой обещанные документы.
– Тут все материалы поквартирного опроса, – сказал Ковригин, открывая папку. – Оставить папку я не могу, но часок посижу здесь у вас. Вы угостите меня кофейком, а сами снимете копии с того, что покажется вам интересным.
– Я так понимаю, Ваня, что ты рассчитываешь на ответную любезность с моей стороны? – усмехнулся Тавров.
– Об этом позже, Валерий Иванович! – отмахнулся Ковригин. – Сначала я поделюсь тем, что заинтересовало меня. А там уж вы с вершин, так сказать, своего уникального опыта выскажете свое мнение. Хорошо?
– Возражений нет, – согласился Тавров.
– Значит, так, – начал Ковригин. – Пургина не ожидала нападения. Но подкрасться незаметно на таких широких и длинных лестничных пролетах практически невозможно. Значит, это был человек, которого она как минимум раньше встречала в своем подъезде. Логично?
– Вполне, давай дальше.
– Нападавший скрылся где-то в квартирах, поскольку единственный выход из подъезда, кроме двери и окон, – это люк на крышу. Но люк заперт на замок и опечатан еще со времен «борьбы с терроризмом». Я сам лично смотрел: бумажка с печатью старая, покрыта пылью и паутиной, – уверенно заявил Ковригин. – Так что на основании фактов можно уверенно утверждать, что напавший на Пургину живет в том же подъезде.
– Не «уверенно», а «со значительной долей вероятности», – поправил его Тавров. – Не все так однозначно… Ладно, пока я с тобой согласен, переходи к подозреваемым. Я так понял, что ты уже взял кое-кого на карандаш.
– Теперь о подозреваемых, – продолжил Ковригин, раскрывая листок бумаги с таблицей. – Вот, собственно, поквартирный список жильцов. Самые подозрительные, разумеется, – это ранее судимые и ведущие асоциальный образ жизни. Таковых в подъезде пятеро: разведенная мать двоих детей Пронягина Марина Николаевна, 1973 года рождения, нигде не работающая. Лет пять назад собирались привлечь ее за содержание притона, но детей пожалели, а она попритихла. Сожительствует с уроженцем Махачкалы Ахмедом Еглаевым, 1978 года рождения. Еглаев имеет официальную регистрацию, работает водителем маршрутного такси. Чем обращает внимание: в квартире проживают якобы «приехавшие в гости родственники» Еглаева. Похоже, что хозяйка организовала нечто вроде гостиницы для гастарбайтеров, но от соседей жалоб нет: многие помнят, как еще несколько лет назад гости Пронягиной такие пьяные разборки устраивали, что соседи лишний раз боялись из квартиры выйти! А эти мусульмане, не пьют, так что соседи рады-радешеньки.
– Понятно с Пронягиной, давай дальше.
– Дальше… Петров Юлий Иванович, сосед Пургиных из квартиры справа. Имел в советское время судимость по 89-й: работал на табачной фабрике, вынес коробку с папиросами «Беломорканал». Реальный срок получил за неоднократные жалобы соседей на хулиганство. Махровый алкаш, до белой горячки допивался. Но сейчас вроде попритих: здоровье уже не то. Еще два парня-алкаша с третьего и четвертого этажей… и на втором еще наркоман. Но у них нет мотива: деньги Пургиной не тронуты. Насчет ожерелья не все ясно. Пургин сказал, что это было любимое украшение его жены. А что же тогда прятали в бархатной коробке на бывшей даче Пургиных? И еще: если украшение ценное и находилось в момент нападения на Пургиной, а затем было похищено нападавшим, – в таком случае все эти личности понесли бы похищенное к местному барыге. А тот человек хитрый, тертый: он снятые с трупа вещи никогда не возьмет. А Пургина того гляди трупом станет… Ну, не на бутылку же возле магазина они золотое украшение обменяли! Хоть они и алкаши, но о приблизительной ценности старых золотых украшений представление имеют.
– Ну а наркоман? – спросил Тавров. – Ведь ему во время ломки не до реальной ценности, лишь бы уколоться и забыться.
– Это верно! – согласился Ковригин. – Только он давно на игле, доходяга такой, еле ходит… Он на свой второй этаж еле вползает, а уж на пятый… Дом старый, потолки высокие: считай, что восьмой-девятый этаж панельного. А лифта нет.
– То есть ты всех этих подозреваемых сразу отводишь? – слегка удивился Тавров. – И кто же тогда наиболее подозрительный, если не «асоциальные элементы»?
