— Убил я ее случайно, — повинился Слива, — думал мент подползает, не видно же ни хрена.
— Сволочь ты, — сказала она в сердцах, — эта коза мне как сестра была!
— Ну, прости, — повинился Слива.
— Идите назад по тропинке, потом свернем, — приказала женщина.
— Дай хоть обрез найду, — попросил Слива.
— Он уже у меня, — ответила та.
Слива только причмокнул — проныра ему начинала уже нравится, хотя он ее еще ни разу в лицо не видел. Они шли минут десять по тропинке, потом женщина сказала повернуть направо, плутали еще около получаса и наконец наткнулись на колья старого забора.
— Справа калитка, — сказала она сзади.
Вошли на темный двор, женщина посветила фонариком и Слива увидел прямо перед собой покосившуюся дверь погреба с огромным замком.
— Ключи от замка сверху на косяке двери, — сказала она, — вниз ведут ступеньки, там вторая дверь, ключи там же. Справа на бочке веревка, свяжи его, запирай, а сам выходи.
— А-а-а, — попытался протестовать депутат, но был заперт внутри против воли.
Слива так и сделал. У него было опасение, что «амазонка» запрет его в погребе вместе с депутатом, но этого не случилось. Вышел на поверхность, прошли в дом — хибару с низким потолком и затхлым запахом. Она включила свет и повернулась. Женщина была невысокой симпатичной с большими губами лет сорока на вид. Это по-старушечьи завязанный платок ее сильно старил. Словно чувствуя это, она сняла его и сразу помолодела лет на десять. По плечам рассыпались светлые волосы.
— Ты чего одна тут живешь? — спросил Слива, оглядывая грязное помещение.
— С козой жила, — ответила женщина, разглядывая Сливу.
Она отошла, села на скамейку, закинув ногу на ногу. Слива про себя отметил, что женщина скорее всего в молодости была ничего себе, но теперь располнела малость в бедрах, зато грудь излишняя полнота не портила.
— Где мой обрез и твое ружье? — спросил Слива.
— Твой обрез я припрятала, а ружье всегда со мной, — ответила она.
И тут же прищелкнула языком так, как будто щелкнула затвором. Слива понял, что его по дурацки провела какая-то деревенская недотепа, запугала несуществующим ружьем. Он снова почувствовал себя сильным и крутым.
— Ты тут плечи-то особо не расправляй, — сразу увидела его «воскрешение из пепла» женщина, — и не вздумай дурака валять.
— А то что? — с усмешкой спросил Слива.
Она не ответила, а только снова прищелкнула языком, но уже с другой интонацией. Сзади послышался грозный рык. Слива обернулся и увидел в дверях огромного пса — помесь ротвеллера и дворняги. Он скалил свою желтую пасть, из которой текли длинные сталактиты слюней. Слива опять растерялся.
— А ты думаешь легко порядочной девушке одной в такой глуши жить? — спросила она, прикуривая сигарету. — Всяких козлов немерено шастает в округе. С собакой спокойнее. Садись, чего ты стоишь?
Слива, косясь на собаку, присел на стул напротив женщины и зверюга сразу перестала рычать.
— А чего ты тут в глуши живешь? — поинтересовался Слива. — С твоей хваткой в столицу надо двигать…
— Была я в столице, — ответила она, — но теперь мне туда путь заказан.
— А чего так?
— Долгая история и тебе неинтересная. Расскажи-ка мне лучше как ты собрался этого депутата передать родне так, чтоб нас не сцапали?
— Пока об этом не думал, — признался Слива, — я вообще не думал его в заложники брать, как-то так спонтанно получилось. Мы когда заблудились, я вообще хотел его пристрелить.
— Это мы всегда успеем сделать, — сказала она, — мне деньги позарез нужны, хочу из страны свалить насовсем. И пол лимона меня устроят.
— А больше?
— Что ты предлагаешь?
— Ты баба хваткая, давай вместе работать, — предложил Слива.
— Не называй меня «бабой», — нахмурилась она, — один козел в Москве всегда говорил мне — ты, мол, баба, говно, не человек, подстилка сраная. С той поры не люблю я, когда меня бабой называют. Так что за работу ты предлагаешь?
— Я только недавно из колонии бежал, мне сейчас отчаянные люди нужны, чтобы денег заработать!
— Богатых брать в заложники и продавать? — усмехнулась она.
— Это только часть задуманного мной дела, — ответил Слива, — мы будем еще жирных свиней на «Мерседесах» потрошить, грабить их будем, заставим их сук бояться нас. Чтобы вся Москва тряслась, когда о нас в вечерних новостях говорили.
— Мне деньги нужны, — сказала она, — а слава мне не нужна, и пол лимона, которые мы получим с этого депутата мне дожить за границей жизнь вполне хватит.
— Ну что ты на западе купишь на свои сраные пол лимона? — вскипел Слива. — Дом какой-нибудь на Гавайях и пару машин. Мы год попотрошим округу и уедем миллиардерами!
— Я тебя не знаю вообще, — сказала она, — какой ты в деле? Ты депутата увел в болото, чуть сам вместе с ним на дно не пошел лягушек кормить. Украл такого человека, а плана как деньгами завладеть и самим в живых остаться у тебя нет. Как ты хочешь Москву потрошить?
Слива рассердился, даже попытался вскочить, но зверюга зарычал и он плюхнулся на свое место.
— Ладно, — сказал он, успокаиваясь, — а у тебя план есть?
— У меня есть, — ответила женщина, — слушай.
Она придвинулась к Сливе и стала ему горячо шептать на ухо свой план. Слива чувствовал ее горячее дыхание, обалдевал от ее логики и понимал, что ему в жизни, если он хочет выжить, больше не обойтись ни без этого горячего дыхания, ни без этой логики. Когда она закончила говорить, то обхватила его шею руками и своими большущими губами всосала его губы в себя. Зверюга больше не рычала и Слива с удовольствием отдался сладострастным поцелуям своей новой знакомой. Это было незабываемо!!!
Она поднялась с пола первой, поправила на себе одежду и сказала:
— Теперь можно чего-нибудь и перекусить…
— Тебя как хоть зовут? — спросил Слива, застегивая штаны и откровенно любуясь ей.
— Даша, — ответила она.
— Даша, — повторил он, — ну ты даешь!!!
— Научилась давать, — запросто ответила она, — почти десять лет на Тверской стояла!
— М-м-м, — выл в погребе в это время, народный депутат, стараясь вытолкнуть онемевшим языком засунутый в рот кляп, — м-м-м.
Ему было холодно, голодно и страшно хотелось в туалет, но под себя этого он делать не мог по морально-этическим нормам, привитым ему с детства. Но, наконец, физиология пересилила морально-этические нормы, слуга народа зажмурился от унижения и сходил под себя как в раннем детстве, много-много лет назад.
Первым делом после перестрелки в офисе Антон Сергеевич и Арбуз отвезли Бутмана в больницу, где знакомый Антону травматолог наложил фиксирующую повязку на сломанную ключицу бухгалтера, а Арбузу обработал и перевязал его рану. Константин Маркович во время перевязки плакал и порывался позвонить жене с дочкой, чтобы предупредить их о грозящей опасности и попросить уехать из города на некоторое время. Антон набрал ему номер и Бутман высказал все, что хотел, своей жене Рахиль. Она подчинилась мужу и вместе с дочерью стала собираться в своему папе в его загородный дом. После того как все вышли из белоснежных покоев больницы, Бутман стал расшаркиваться и, судя по всем повадкам, собрался домой и даже попытался сбежать. Но Арбуз догнал его и насильно затолкал в автомобиль.
— Что вы от меня хотите? — пропищал Константин Маркович, который за сегодняшний день испытал точно такой же стресс, какой испытал, наверное, и во время своего рождения из утробы матери.
Того первого в своей жизни стресса, к счастью, он не помнил, а этого, сегодняшнего, к несчастью, не мог позабыть.
— Мне нужно знать все о смерти Сливянских и их дочери Ольги, — произнес Антон Сергеевич, который сидел на заднем сидении рядом с нахохлившимся, как воробей, Бутманом.
— Я ничего такого не знаю об их смерти, что могло бы быть интересным, — хмуро ответил бухгалтер, близоруко щуря глаза, оттого что очки его были потеряны в офисе.
— Кладбищенский сторож мне рассказал о том, что ты говорил ему сразу после похорон Ольги, что в их смерти виноват Слива, — сказал Антон Сергеевич.
— Я тогда был ни в себе, мало ли чего я мог наболтать! — немногословно ответил Бутман.
— Может наподдать ему для ума? — предложил Арбуз, который сидел за рулем и вел машину одной рукой.
— Зачем? — пожал плечами Антон Сергеевич. — Мы просто отдадим его обратно хозяину его фирмы, пусть его снова повесят вверх ногами, только уже не за ноги, а за другое место. Поворачивай.
Бутман моментально представил себе весь ужас ситуации возвращения к Арсению Павловичу, представил как он снова висит подвешенный «за другое место» вниз головой и завопил:
— Не надо! Не надо поворачивать! Я не хочу больше висеть вниз головой! Моя фамилия все-таки Бутман, а не Бэтмен! Я вам расскажу все, что вас интересует! Что рассказывать нужно?
