– Вы помните?
– Да, словно это было вчера…
И она сначала как бы задумывается, смотрит то на папку, то на меня, но в конце концов соглашается, соглашается:
– Пойдемте, только не надолго. У меня…, мне нужно…
Заверяю ее:
– Надеюсь, я не задержу вас надолго. Или может быть наоборот.
– Наоборот, это как?
Я не отвечаю. Я веду ее в сад. К тем удаленным затененным скамейкам для двоих. За развесистыми кустами нас совсем не видно из окон санатория.
Я усаживаю Инессу, беру ее за руку, имитирую дрожь:
– Я так волнуюсь.
Чувствую, что и она тоже подрагивает:
– Я от чего-то тоже.
– Значит, мы одинаково чувствуем… Инесса, я вам так много хочу сказать, но лучше пусть все расскажет мой поцелуй.
От неожиданности она не знает, что и сказать. А потом, когда я впиваюсь в ее губы, все мысли оставляют ее. Только чувства…
Она не возражает. Она не вырывается. Ее губы отвечают моим. Ее глаза закрыты. Это то, что мне нужно.
Выскользнувшая из ее руки папка с документами лежит рядом. Я дотягиваюсь до нее. Крепко сжимаю пальцами, заношу руку за спину Инессы. Расстегивая ее бюстгальтер одновременно развязываю тесемки папки. Одной рукой ласкаю ее грудь. Другой переворачиваю бумажные листы. Целую, ласкаю, читаю. Читаю, читаю…
Целую, ласкаю, читаю. Целую, ласкаю, читаю. Бред, бред, бред…
Инесса достаточно дисциплинирована и вряд ли отложит свою работу ради сомнительного разговора со мной. И нравлюсь ли я ей – это большой вопрос. Несмотря на то, что она брала у меня автограф, Инесса, по-моему, куда с большим восторгом смотрит на Розендорфа. Тот вроде бы тоже холост. И у них обоих гораздо больше общих интересов… А уж чтобы ласкать ее в санаторском саду… Целовать и читать серьезные документы одновременно… Ну, ты парень загнул!
И все-таки, все-таки я нашел реальный выход на документы «Медозы».
Утром я постарался опередить Инессу и зайти в бизнес-центр первым. Ей ведь особо спешить было некуда, так что это мне вполне удалось. В руках у меня была газета с моей статьей. Я как бы хотел сделать копию своей «Алюминиевой смерти». Во рту – жевательная резинка. Операцию по добыче интересующих меня документов я так и назвал «Жевательная резинка».
В бизнес-центре никого не было. Я спокойно открыл кожух большого аппарата, выдвинул несколько рабочих блоков. Сначала нашел один ролик, по которому при копировании протягиваются листы бумаги. Затем для страховки – еще один, ближе к выходному отверстию готовых копий. И на первом ролике, и на втором подальше от видимого края прилепил по небольшому, не бросающемуся в глаза кусочку жевательной резинки.
Это так просто. Но это должно было сработать. Однажды я видел, как в нашей редакции механик чинил похожий копировальный аппарат. Проблема с работой машины заключалась в том, что нормальные копии выходили через раз. То есть, один раз выйдет нормальная копия, другой – частично пропечатанный лист. А иногда полностью готовые копии и вовсе застревали внутри аппарата.
Механик тогда долго возился, а я ждал. Мне нужно было срочно сделать копию с одного важного документа – с договора о передаче прав на разработку алюминиевого месторождения. Концессионер Малькович отдавал бизнес братьям Карамазовым по явно заниженной цене. Этот факт указал мне тогда на одно из направлений моего расследования дела алюминиевой империи.
И вот я стоял у копировального аппарата, ждал. От нечего делать наблюдал за тем, что делает механик. А тот возился достаточно долго. Также вот выдвигал рабочие блоки, прокручивал ролики. И нашел, в конце концов. Оказалось, что все проблемы с работой аппарата происходили из-за маленького кусочка липкой ленты от упаковки бумаги. Она вместе с каким-то листом попала внутрь аппарата и там приклеилась к одному из протягивающих роликов. И вот, когда листы бумаги попадали на эту ленту, то они немного приклеивались к ней, притормаживали. Затем часть листов успевала отклеиться и пройти дальше, а часть сминалась в гармошку, и аппарат тогда автоматически останавливался. Приходилось открывать его кожух, искать внутри блоков испорченные копии, ну и выбрасывать их в мусорную корзину. А что такое испорченные копии? Это измятые листы бумаги иногда с полностью пропечатанным текстом, иногда только с его частью. Для меня внешний вид бумаги не имеет никакого значения. Главное – текст, который останется на смятых листах.
Еще раньше я заметил, что мусор из коридоров и бизнес-центра убирают вечером. А это означало, что все оказавшееся за день в мусорной корзине можно будет до вечера свободно осмотреть или даже забрать. Кто обратит внимание на пропажу части испорченных бумаг из мусорной корзины? И что очень важно: такая работа копира не вызовет у Инессы подозрений. Ведь его, по ее же словам, уже несколько раз регулировали. Регулировали, регулировали и все еще не дорегулировали…
Я погладил аппарат:
– Ну, милый, не подведи…
Иду к Анне.
Утром я оставил Анну завтракать в ее «Янтаре». Сам пошел к «Самсону».
Уже завтра Анна уезжает, и мне бы не торопить время, но я со смаком похрустываю сочным перчиком с нетерпением поглядываю на часы. Вот сейчас Инесса входит в бизнес-центр. Вот делает первую копию. Вот та застревает. Инесса открывает кожух, находит испорченный лист. Выбрасывает в мусорную корзину. Снова запускает аппарат. Следующая копия проходит нормально. И еще одна. И опять лист застревает…
Она долго, очень долго будет делать свои копии. Я снова и снова поглядывал на часы. Надо занять себя чем-нибудь. У Анны в ее санатории сейчас начнутся процедуры. А я, я пойду дочитывать записки Запалина. Там осталось всего несколько страниц и я, наконец, полностью разберусь в том, что же это здесь за страсти такие курортно-санаторные.
Медленно прошелся по аллеям парка. Когда на всякий случай убедился, что за мной никто не следит, свернул в нужную сторону. И вдруг показалось, что в кустах мелькнула пестрая одежда цыганки. Я остановился, вглядываясь, вслушиваясь. Но больше ни одного движения. И ни одного звука с той стороны.
Показалось. Именно показалось… Снова привиделась мне цыганка. А это, наверное, просто бабочка пролетела, сверкнула пестрыми крылышками на лучике солнца. Только и всего. Я пошел дальше.
Вот и моя крапива. Мой клен. Моя скамейка. Тетрадь на месте:
«Проболел семь лет. И вот уже несколько месяцев, как чувствую себя нормальным, достаточно здоровым человеком. Наслаждаюсь по-новому открывшейся жизнью. Хочется забыть мучительные годы болезни. Но, но, но… Они почему-то упорно не забываются.
Из головы никак не идут некоторые мысли. У выздоровевшего меня остались вопросы. Даже и не знаю к кому. К врачам? К обществу? К себе?
Был ли у меня шанс вылечиться раньше, чем за семь лет? Без сомнения был. Но кто виноват, что этого не произошло?
Вина врачей однозначна. Подавляющее большинство тех, к кому я обращался, ставило неверный диагноз или назначало неправильные лекарства. Чего стоили антибиотики Егоровой и иже с ней врачей. А вредный мне пектин. А неправильная диета в санатории. А бесполезное лечение проктита, баланапостита, эпидедимита, а также таких несуществующих болезней, как синдром раздраженного кишечника и дисбактериоз, которые на самом деле являются лишь симптомами, следствием других болезней – желчекаменной, панкреатита и т. д., осложненных иммунодефицитом, а еще точнее – дефицитом щелочных минералов. В организме во время болезней, нервных перегрузок образуется дефицит кальция, и нужно просто дать очень дешвый препарат, а врачи назначают токсичные лекарства и… убивают.
Врачи лечат частные проявления общей болезни. И тем самым только усугубляют ее. Станочник на заводе штампует детали. А они штампуют диагнозы и рецепты. Не обращая внимание на отклонения:
– Почему болит справа? Не берите в голову. Этого не может быть, это вам кажется. Такое бывает…
Бывает…
Врачи выписывают ненужные лекарства. Это могут быть просто новые или модные лекарства. А могут быть и те, что им настойчиво рекомендовала та или иная фармацевтическая компания. И врачи в благодарность за бесплатные семинары, за мелкие подарки в виде блокнота и авторучки, но иногда и за процент от рецепта, выписывают, выписывают ненужные, бесполезные, не самые эффективные, но, как правило, весьма дорогостояшие лекарства.
Но и это не так страшно – страшнее, когда они проводят ненужные операции. Великий хирург Мечников предлагал удалять прямую кишку для поддержания здоровья и долголетия. И в 20-м веке такие операции проводились. В Великобритании «только один хирург крупного медицинского центра В.А. Лейн между 1900 и 1920 годами удалил толстую кишку у сотен англичан с запорами».
Вырезали и вырезают невоспаленный аппендицит или желчный пузырь, которые могли бы еще поработать на здоровье хозяина. Женщинам на раз удаляют вены на ногах, мужчинам в паху.
