диванчике. Смит сидел за столом: рукава рубашки закатаны, мускулистые руки скрещены на груди, поза какая-то напряженная.
– Кофе хотите? – спросил он вдруг. Мы отказались и молча ждали продолжения. – Итак, Амстердам… – произнес он и замолчал, потом вытряхнул сигарету из пачки и закурил, не обращая внимания на мой неодобрительный взгляд.
Я попросил его открыть окно, он сказал, что оно не открывается, и опять умолк.
– Я договорилась о встрече с реставратором в Амстердаме. – прервала молчание Аликс. – Думаю, он может пролить свет на нашу пропавшую картину.
Смит поинтересовался, каким образом, и Аликс объяснила, что этот реставратор занимается аутентификацией картин Ван Гога.
– По фотографиям?
– Нет. Но он может поделиться какими-нибудь соображениями, когда был сделан портрет, как он соотносится с другими автопортретами Ван Гога…
Смит выпустил длинную струю дыма.
– По-моему, это пустая трата времени.
– Я так не думаю, – напряглась Аликс.
Смит пожал плечами, и я спросил, проверял ли он наличие картин Ван Гога на рынке.
– Ты вроде говорил, что поддерживаешь связь с людьми, отслеживающими черный арт-рынок, если я тебя правильно понял.
– По нулям, – ответил он коротко.
– И что дальше? – спросила Аликс. – Это все?
– Возможно… Скорее всего, да. – Лицо Смита оставалось непроницаемым. – Может, это и к лучшему. Сэкономите деньги на дорогу.
– Погоди-ка, что? – спросила Аликс. – Ты предлагаешь нам не ехать?
– Даже настоятельно советую. Пустой номер. Дело… закрыто.
– Но ты же сам это предложил!
– Это было до того, как мы начали расследование. Понадеялся на удачу. Но теперь… Слушайте, мы отследили все ниточки, какие только могли, поговорили с нужными людьми, нашли отпечатки пальцев Талли – и самого Талли – это было нечто. Это сделала ты, Алексис, и это была чертовски хорошая работа. Но Талли мы выжали досуха, и уперлись в тупик. – Смит поправил очки на носу, посмотрел вверх, затем вниз – куда угодно, только не на нас.
Он что, лжет? Что-то скрывает от нас?
– Я думал, вы надавили на Талли – заставили его отправить электронное письмо клиенту, чтобы узнать его местоположение, – сказал я.
– Да, мы так и сделали. Но ничего не вышло. Звонок не удалось отследить. Как и электронное письмо. – Он с силой раздавил окурок. – От Талли ждать больше нечего. Забудьте про него.
– Что ж, мне все еще интересно узнать мнение реставратора, – сказала Аликс и встала. – Если вы не против.
– Что это вам даст, кроме его мнения? – пожал плечами Смит.
– Так значит, ты не собираешься встречаться со своими контактами в Амстердаме? – спросил я.
– Нет. – Смит тоже поднялся на ноги. – Мне очень жаль. Но никто из моих знакомых ничего не слышал ни о вашем Ван Гоге, ни о каком Ван Гоге вообще.
– Итак, что ты хочешь сказать? Что ты выбываешь?
– Послушайте, я сделал все, что мог, – вздохнул Смит. – И вы сделали все, что могли. Мы с самого начала знали, что это игра наудачу, большая игра, но пришло время отказаться от нее. Всем нам.
– Если ты потерял к ней интерес, то я нет, – проговорила Аликс.
– Дело не в потере интереса. Я же говорю, это дохлый номер. Тупик. Нужно уметь проигрывать.
– Мне все равно, что он там наговорил, я полечу! – заявила Аликс, когда мы вышли на улицу. – Билеты у нас заказаны. Его билет я сдам, и черт с ним!
Таймс-сквер, где находился офис Смита, – идеальное место, где Аликс могла выговориться: никому не было до нас дела.
– Он решает выйти из дела, а мы, значит, должны, типа: «Хорошо, большое спасибо!» – Неоновые вывески у нее над головой словно подчеркивали ее слова, а светодиодная лента новостей, огибающая Таймс-сквер, 10, казалось, передавала их по телеграфу.
Я тоже не понимал внезапной перемены в настроении Смита.
Аликс предположила, что он занялся новым клиентом. Я сомневался, хотя, может быть, причина была в этом. С нас он денег не брал, а деньги ему, вероятно, были нужны.
– Но мы бы ему заплатили! – сказала Аликс. – Он же не просил!
К нам бочком приблизилась одинокая Минни Маус; фотографироваться мы не стали, но Аликс вручила ей несколько долларов. Нас тут же окружили Человек-паук, Бэтмен и полуголый ковбой с гитарой – нелегальные иммигранты пытались заработать на кусок хлеба с сосиской. Я взял Аликс под руку и повел ее к метро.
На переполненной платформе она снова заговорила, на этот раз о реставраторе, с которым собиралась встретиться в Амстердаме:
– Он сказал, что у него есть что-то, связанное с автопортретом Ван Гога. И он покажет мне это в Амстердаме. Так что я в любом случае поеду.
– Ни секунды не сомневался, – ответил я. Что касается меня, то встречи с арт-дилерами, о которых договорился Маттиа Бюлер, были более чем достаточной причиной для поездки.
– И почему Смит вдруг так пренебрежительно отнесся к Талли, нашей единственной ниточке к клиенту, а может быть, и к картине? – задумалась Аликс. – Как ты думаешь, Смит его спугнул или что?
– Понятия не имею. Вряд ли мы когда-нибудь узнаем.
Поезд с ревом подъехал к станции, и мы зашли в вагон.
– Ну и ладно, не нужны нам ни Смит, ни Талли, – раздраженно проговорила Аликс. – Мы сами можем все выяснить!
Я не был в этом уверен, но знал, что лучше не спорить с Аликс, когда она настроена решительно.
– Эта картина была однажды потеряна, а потом нашлась, – сказала она. – Значит, вполне может отыскаться снова!
Это тоже показалось мне спорным; и вообще история с исчезновением была темной, но выяснить, какой путь проделала эта картина, прежде чем попасть в наши края, не представлялось возможным, и я решил пока не поднимать этот вопрос.
Париж
Август 1944 года
Она пробиралась по закоулкам Парижа тайком, как воровка. Еще две явки, еще две найденные работы. Не было времени как следует прятать ни одну из них.
Участвуя в движении Сопротивления, она в течение последних трех лет выполняла множество заданий: уничтожала телефонные линии, подземные кабели и немецкие склады боеприпасов. То были действия более опасные, но менее срочные. Стало известно, что немцы грузят в поезда награбленные произведения искусства и антиквариат и уничтожают то, что не надеются вывезти до того, как войска союзников войдут в город.
Небо внезапно озарила сине-белая вспышка, высветив затемненные здания. Впереди она увидела несколько немецких солдат, сгорбившихся и сбившихся в кучку, как крысы. Она нырнула в переулок, подождала, пока осветительная ракета погасла, и пошла дальше. Она знала город, а немцы – нет. Это был ее город, а не их.
Дальше путь
