– Тебе, Серега, надо залечь на дно, – отвесил он, как приговорил. – Только так, и не иначе.
Бармен подсел к приятелю, приобнял его за плечи.
– В общем, слушай. Я тебя вытащу из этого дерьма. Через три часа тебе сделают новый паспорт. На другую фамилию. Сейчас приедет фотограф, щелкнет тебя.
Сергей лишь покорно кивал в ответ.
– Поедешь в Сочи вечерним поездом, – продолжал диктовать Шурик. – Отмякнешь там в соленой водичке. И заодно отвезешь вот это.
Бармен указал на продолговатую спортивную сумку, притулившуюся в уголке гостиной.
– Наркотики? – ужаснулся Сергей.
Этого еще не хватало!
– Успокойся, не наркотики, – усмехнулся Шурик. – Эк вы все наркотиков-то боитесь… Но тем не менее – глаз с этой сумки не спускай. В Сочи тебя встретят, приветят. Прямо у поезда.
Денег дадут, поселят. А там… Там видно будет. Что-нибудь придумаем.
– А все-таки, что в сумке? – с подозрением посмотрел на Шурика новоиспеченный курьер.
– Знаешь, я бы на твоем месте не был таким любопытным, – злобно ответил бармен. – В твоем-то положении… И в поезде ты эту сумку лучше не открывай. Меньше знаешь… В общем, ты понял?
– Понял…
Под ногой хрустнула использованная ампула, но Алексей не чувствовал боли от мелких осколков, впившихся в голую пятку.
– Он умер, понимаешь! – надрывался в телефонную трубку кардиолог. – Игорь умер! Из-за меня, Гена!
У себя в квартире иеромонах Герман зашнуровывал кроссовки, прижав телефонную трубку плечом к уху. «Голос у Лехи какой-то неестественный, выпил, наверное, – машинально отметил он про себя. – Впрочем, ему больше ничего не остается, как напиться».
– Гена! – продолжал взывать полубезумный от горя доктор. – Она не хочет со мной говорить. И вообще, между нами все кончено…
– Да брось ты, время лечит, – сказал дежурную фразу утешения Геннадий, а сам думал о своем. С замиранием сердца думал, со сладостным предчувствием…
– Слушай, Гена, ты же священник! – продолжал свой бред Алексей. – Позвони ей, а? Успокой, утешь как-нибудь… Ты умеешь.
Геннадий посмотрел на часы: девять вечера. Скоро он будет в общежитии аспирантов, получит вожделенное решение хитроумной головоломки. Оттуда, из общежития – на виллу Виктора Петровича. Геннадий не терял времени даром: узнал, где расположено поместье президента компании «Евразия-Траст». Оказывается, в черте города…
Леха что-то бубнил в трубку, его голос стал неразборчивым от всхлипываний.
«Ну, с меня хватит!» – решил Геннадий, поднимаясь с табуретки в прихожей. Топнул одной ногой, другой. Кроссовки сидели, как влитые.
– Предатель ты, вот кто! – строго сказал в трубку иеромонах Герман. – Доктор называется.
Бросил умирать больного ради приманки в миллион фунтов.
Казалось, Алексей не слышал его:
– Гена! Приезжай ко мне, я не могу сейчас один, понимаешь!
– Исповедаться надумал? Тогда приходи в церковь! – отрезал Геннадий и дал отбой.
Итак, он остался один на дистанции…
Геннадию почему-то стало тоскливо и мерзко на душе.
Он стоял и все давил на кнопку вызова лифта, как вдруг металлические двери разъехались и из подъехавшей кабины на лестничную клетку шагнул Мокеев-старший.
– Привет, батя, – бросил на ходу Геннадий и протиснулся мимо отца в узкое пространство лифта. – Извини, спешу.
И нажал на цифру «1».
– Когда вернешься, сынок? – Валентин Николаевич был радостно-возбужден, он явно выпил.
– Не знаю.
Дверцы лифта стали плавно закрываться, и Геннадий успел лишь увидеть, как отец поднял вверх свой парижский дипломат.
– Приходи скорей, сынок! – донеслось до Геннадия сквозь захлопнувшиеся двери. – У меня есть для тебя великая нечаянная радость!
Лифт тронулся.
В пахнущем кожей салоне «Ауди-100», опершись локтями на руль, сидел с крайне расстроенным видом бармен Шурик. По лобовому стеклу в сгущавшихся сумерках постукивал дождик – уж который раз за этот день.
Рядом с Шуриком расположился толстый милицейский капитан – тот самый, что вещал по местному телевидению об очередных кровавых преступлениях маньяка. Служака по-хозяйски закурил, стряхнул пепел на пол. На заднем сиденье посапывал от негодования молодой старлей.
– Шурик, – лениво заговорил капитан, – скажи прямо: тебе что, наша «крыша» не нравится?
А?
– Нравится, – еле слышно прошептал бармен.
– Мы ведь с тобой всегда ладили, Шурик, – укоризненно продолжал капитан. – Думаю, поладим и на этот раз.
– Обяза-ательно поладим, – с угрозой пропел старлей за спиной бармена.
– Короче, Шурик… – капитан положил ладонь на колено бармену. – Нам срочно, просто кровь из носу, нужен лох. С товаром.
– Где ж я вам его возьму? – уныло спросил Шурик. – У меня все курьеры наперечет, проверенные. Других не держим.
– А ты поищи хорошенько, – елейно посоветовал старлей.
Капитан вздохнул.
– Шурик, я зря говорить не буду. У меня чутье… Под меня копают, это точно. А тут еще этот маньяк… На днях комиссия МВД приезжает, всех нас будут шерстить. Подстраховаться бы. Так что… Надо кого-то сдавать, Шурик. Иначе сдадут всех нас. На съедение эмвэдэшникам.
Шурик с мольбой посмотрел на своего визави:
– Скажите… Вы не можете подождать пару дней?
Капитан снова вздохнул.
– Нет, Шурик, не могу. Нам надо дружить, Шурик.
Бармен невидящим взглядом смотрел в лобовое стекло. Запоздалая птица, тяжко взмахивая намокшими крыльями, спешила в укрытие. Будет спать до рассвета…
– Сочинский поезд, вагон номер десять, четвертое купе, – деревянным голосом продиктовал бармен.
– Я знал, что ты парень хоть куда, Шурик!
Капитан с довольным видом хлопнул Шурика по плечу, обернулся к старлею:
– Успеваем?
– Успеваем…
Хлопнули дверцы «Ауди-100», послышался звук отъезжающего милицейского «уазика». А Шурик все сидел и смотрел перед собой немигающим, тяжелым взглядом.
Сквозь моросящий дождик до слуха Сергея доносился гнусавый голос репродукторов, но он даже не вникал в смысл объявлений. Бывший архитектурный дизайнер-технолог прилип лбом к влажному стеклу купе, различая сквозь сумерки редкие фигуры носильщиков, пассажиров и провожающих на противоположной платформе.
Он первым, задолго до отправления, поднялся в вагон сочинского поезда, будто стремясь обрести здесь убежище. Покой. Поставил рядом с собой тяжелую продолговатую сумку. Сел.
Да, состояние покоя наступило, но безрадостным было это состояние. С горечью думал Сергей, что вот сейчас он уже мог бы сидеть в аэропорту, пить пиво, ожидая посадки на рейс до Вены. А там – волнующие дни архитектурной выставки, лауреатство, многочисленные интервью. Все то, что предвещает блистательную, стремительную карьеру, феерическую жизнь…
Счастье. Счастье, заслуженное трудом и талантом.
Неужели еще вчера все это было возможно? Да, было. Да что вчера! Еще сегодня, какихто несколько часов назад. Как же произошло, что он сам, своими руками, разрушил свое будущее? И ради чего?
Не иначе, как это гипноз. Психоз. Умопомрачение. А, может, его разум помутился из-за чудовищного, неимоверного перенапряжения последних дней, недель, месяцев? И вот он уже не дипломант международного конкурса, восхитивший мировую общественность своим фантастическим проектом. Он – убийца, вынужденный скрываться от закона, бежать куда прикажут – лишенный всего, ставший игрушкой в руках мафии. Ничтожеством. Шестеркой. В том, что его старинный приятель Шурик принадлежит к мафии, Сергей теперь уже не сомневался.
В его кармане лежал фальшивый паспорт, фальшивыми были тонкие усики и дурацкая челка, фальшивыми были очки без диоптрий… А он сам?
Сергей постоянно чувствовал, что кто-то незримый беззвучно смеется где-то под потолком, и вроде бы даже не один, а целый хор гогочет над ним, одураченным и лишенным всего.
«Ой, развели лоха! Ой, лох! Лошина!»
Бесы. Это бесы. Прав Генка – Сатана реально существует. Но где же Господь? Помоги мне, Господи, не покинь…
К веселой, галдящей толпе провожающих и отъезжающих на южное море граждан и гражданок подкатил милицейский уазик, именуемый в народе «канарейкой». Капитан выпростал свои грузные телеса, юркий старлей хищно следовал за ним.
– Граждане, просьба соблюдать тишину! – возгласил капитан. – Всем незамедлительно отойти от вагона! В вагоне находится опасный преступник!
Толпа подалась прочь от распахнутой двери тамбура, в которой маячила проводница.
– Это тот самый маньяк? – послышался возбужденный голос женщины.
– Возможно, – многозначительно отвечал капитан.
Старлей тихо беседовал с проводницей.
– В вагоне кто-нибудь есть?
– Да, двое или трое, – испуганно отвечала проводница.
