Лаббок и Джексон, оттерев его плечами, ввалились в квартиру первыми. Походили они сейчас на двух слонов. Лаббок застыл посредине гостиной, а Джексон наскоро осмотрелся в квартире, сунув нос и в кухню, и в ванную.
– Вот, значит, как живет городское дно, – сказал он.
Риальто следил за ними. В руке у него был ключ – и он жалел о том, что это не нож и не пистолет. Как бы ему хотелось избавиться от этих ублюдков – избавиться раньше, чем они возьмутся за него как следует.
– В ногах правды нет, Майк.
Произнеся это, Джексон сел на диван и бесцеремонно развалился на нем. Лаббок тут же занял единственное кресло, оставил на выбор хозяина несколько одинаковых стульев с жесткой спинкой. Стулья окружали журнальный столик у окна. На столике стояла пишущая машинка и в беспорядке лежали перепечатанные и недопечатанные отчеты.
– Над чем-нибудь работаешь или только малолетками торгуешь? – спросил Джексон столь же непринужденно, как если бы осведомился о том, как поживает матушка собеседника.
– Сутенерства мне не пришьете, – ответил Риальто тоном официанта, объявляющего, что в меню нету омлета с трюфелями.
– Ты соврешь, недорого возьмешь, верно? Ты ведь человек хладнокровный. Поглядеть только, как расселся перед нами! Врет – и не краснеет, – сказал Джексон.
Лаббок подхватил тему:
– Нам прекрасно известно, что ты мошенник, вымогатель и сутенер.
– И все это разом, – добавил его напарник.
– Но мы не знали, что у тебя хватит наглости стать наемным убийцей.
– Ну и ну, – пробормотал Риальто с изумлением и напускной веселостью.
– Ты что, не слышишь меня? – спросил Джексон.
– Я что-то услышал про наемных убийц, но решил, что ослышался.
– Понимаю, как тебя огорчает подобное обвинение, – начал Джексон.
– Тебя, старого сводника, – добавил Лаббок.
– … поскольку ты решил, что никто тебя даже не заподозрит, – продолжил Джексон.
– Кто тебя, мудака, надоумил сменить ремесло? – поинтересовался Лаббок.
– Решил на старости лет заделаться киллером, – завершил "обвинительное заключение" Джексон.
Риальто судорожно дернулся; тошнота поднялась из глубины живота и подступила к горлу, грозя задушить его или, поднявшись еще выше, выплеснуться наружу из пустой глазницы. Он закашлялся и самым тщательным образом прочистил горло.
– Ну, вы меня и ошарашили, – сказал он. – Я следил за вашими рассуждениями, да только где мне за вами угнаться? Значит, я, по-вашему, наемный убийца? Угостите меня той травкой, которой вы накурились.
– А Кении Гоча ты знаешь? – спросил Джексон.
– Я бы так не сказал.
– А ты навестил его в хосписе сегодня утром?
– Заскочил ненадолго.
– Выходит, ты его знаешь.
– Мы с ним ни разу не обменялись и парой слов.
– Ради всего святого! Этот парень облевал тебя своей кровью! Неужели это нельзя назвать знакомством?
– Мне показалось, будто он хочет что-то сказать. Вот я к нему и наклонился.
– И что же он сказал?
– Ничего.
– А чего это тебя туда понесло, Майк? – спросил Лаббок, перехватывая инициативу допроса.
– Я пообещал родственнику Кении Гоча – его кузену, да нет, так, седьмая вода на киселе, – что навещу его. С моей стороны это было актом христианского милосердия.
– Этот парень умирал от СПИДа, – сказал Джексон.
– От саркомы, – уточнил Лаббок.
– Что ж, это его, как я понимаю, и прикончило, – сказал Риальто.
– Нет, Риальто, прикончило его не это. Его прикончили лезвием. Хирурги называют это лезвие валь-вулотомом, – объяснил Джексон. Он погрозил Риальто указательным пальцем. – Его держат двумя пальчиками, чтобы проникнуть в самые укромные местечки. И острый он, как бритва, которой подбриваются поблядушки.
– А теперь такими штуковинами вообще не пользуются, – добавил Лаббок. – Антикварные изделия. Ты собираешь антиквариат, а, Майк?
– Ради Бога, откуда мне знать про эту чертову штуковину? – Риальто понимал, что голос его стал визгливым, что в нем послышались нотки страха, да и под мышками у него уже все вспотело. -Я этой штуковиной и пользоваться-то не умею.
Джексон молниеносно вскочил с дивана. Пронесся по комнате, как вихрь, выдвигая один за другим ящики, открывая полки и хватая с них все, что подвернется под руку. Он промчался на кухню, собрал в две полные пригоршни домашние инструменты Риальто и всевозможные кухонные ножи, вернулся в гостиную и вывалил все на столик под самым носом у хозяина.
Садовые ножницы, отвертка, пассатижи, кухонные ножи, машинка для очистки яблок, штопор и еще пара-тройка предметов.
– А тебе ничего особенного уметь и не надо. Попрактиковаться с любым из этих предметов, которые найдешь в каждом доме, и хорош. А потом зайти в больничный киоск, купить лезвие, завернуть его в носовой платок, отправиться в хоспис, подняться в палату, наклониться над больным, достать лезвие и направить его вот сюда… – Он побарабанил Риальто по животу, потом по груди, где безумными ударами стучало сердце, а потом – по основанию шеи… – Или сюда. Нажать. И перерезать сонную артерию.
– В аккурат сюда…
Джексон все обстукивал и обстукивал Риальто, тот моргал, в ноздри ему набивался запах собственного пота, здоровый глаз болел, а из-под стеклянного вытекали слезы.
– Послушайте, – вяло запротестовал Риальто.
– В наручники мерзавца!
Джексон с отвращением отвернулся от него.
– Сперва предъявим обвинение, – сказал Лаббок.
– Просто не могу себе представить, зачем они это сделали, – сказал Рааб, положив «дипломат» себе на колени и щелкнув замками.
– Сделали что?
Дженни Миллхолм смахнула прядку со лба.
Сегодня она нанесла на лицо безупречный макияж, накрасила губы матовой помадой и оттенила ее яркой, «нарисовала» глаза и вообще придала себе вид, который она сама, вне всякого сомнения, считает обольстительным, подумал Рааб.
– Сфабриковали ваши снимки.
И он осторожно выложил на столик крупные, восемь на десять дюймов, фотографии.
Она подалась вперед, прижав локти к бокам и скрестив руки на животе под грудью, благодаря чему грудь поднялась выше положенного и стало видно, что лифчика на ней нет. Она внимательно всмотрелась в фотографии, никак не комментируя увиденное; дышала она теперь однако же все тяжелее и чаще; шею, грудь и щеки у нее залила краска.
– Какая гадость, – выдохнула она в конце концов, как будто выплевывая изо рта нечто и впрямь отвратительное.
– Ну вот, – невозмутимо произнес он. – Вы оказались правы. Кто-то действительно отретушировал сделанные мной снимки. И на этом не остановился.
– Приделали к моему лицу тела старых жаб.
Он с наигранным вниманием обратился к фотографиям, как будто ей сейчас открылось нечто, чего он до сих пор не заметил.
– Тела ведьм, это вы хотите сказать?
– Я в таких вещах не разбираюсь.
Он огляделся по сторонам, посмотрел на разрисованный череп, на картины с призраками, демонами и чудовищно торчащими фаллосами.
– Но вы ведь наверняка об этом читали? Ведьмы. Колдуны. И все в таком роде.
– Конечно, читала. Да и кто про это не читал? Но я никогда не изучала этого.
– Тогда, судя по вашим работам, вы обладаете потрясающим проникновением в суть данной темы.
Она отодвинула от себя фотографии, слегка нахмурилась, не понимая, что может означать этот комплимент. Двусмысленный и на редкость опасный комплимент.
– А как вам удалось раздобыть эти снимки?
– Когда мне нужно, я умею проявлять необходимую настойчивость. Я потребовал, чтобы мне выдали все материалы, имеющие хоть какое-нибудь отношение к вам. Я дал технику понять, чтобы он не нарывался на неприятности.
– Но кому придет в голову обойтись так с моими снимками? Этот человек должен знать меня, не так ли?
– Должно быть, что-то в фотографиях вызвало у него такие ассоциации. Возможно, ваши картины на заднем плане.
Он от души веселился. Так просто манипулировать человеком, который заранее убежден в том, что против него существует заговор. Достаточно слушать его внимательно и исподволь навязывать его фантазиям нужный тебе сценарий, но все же без излишней назойливости, чтобы ему не пришло в голову, что ты на самом деле втайне над ним потешаешься.
Он подумал о том, убедила ли она себя окончательно, что он является заказчиком или посредником при давнишнем похищении детей из деревни в окрестностях Чихуахуа. Рассказывая ему о похищении и о смерти сына, она взглянула на него вполне однозначно. И если теперь, опознав его, она решила с ним расправиться, то интересно, хватит ли у нее смелости привести в исполнение план, который она, несомненно, вынашивала на протяжении десяти последних лет? А еще он подумал: интересно, оказался ли ее сын одним из мальчиков, убитых и оставленных на обочине похитителями, вынужденными спасаться от индейцев, или же он попал в число немногих уцелевших – и проданных затем, чтобы все предприятие не обернулось сплошными убытками?
