А еще он подумал: интересно, понимает ли она, что находится на грани безумия или, может быть, уже зашла за эту грань, потрясенная потерей сына.
– И все же я ничего не понимаю, – сказала она.
– Вот как? Я хочу сказать, у вас же такая замечательная интуиция. Вы уверены, что никогда не экспериментировали с колдовством? Понятно, не здесь, а в Мексике.
– Я абсолютно уверена в том, что даже не понимаю, о чем вы тут толкуете, – возразила она, так закатив при этом глаза, что он понял: дамочке ни в коему случае не хочется, чтобы он поверил ей на слово.
– Спиритизм, – подсказал он.
– Что?
Она даже чуть отпрянула от него. – Заговоры, проклятия. Шулерское масло, которое игроки втирают себе под мышки. Эссенция, контролирующая сознание. Свечи чанго, предназначенные для дурных дел.
Она рассмеялась. Но смех ее походил на шипение.
– Может быть, вы кого-нибудь оскорбили. Не исключено, что это связано с расписанными вами черепами. А вдруг вы нарушили какое-нибудь страшное табу? Город кишмя-кишит въехавшими сюда нелегально мексиканскими иммигрантами. Кто-нибудь мог опознать вас как ту самую женщину, которая принимала черепа из рук у его врагов. Какой-нибудь родственник мог отправиться к колдуну – и ему велели принести ваши фотографии. Техник в фотолаборатории латиноамериканского происхождения. Все сходится. Понимаете, куда я клоню?
– Куда?
– Не проверили ли вы насчет волос из гребешка и обрезков ногтей? Вы уверены, что их у вас не крадут?
– Вы меня пугаете.
– Прошу прощения. Но я просто ищу логичное объяснение.
– Насколько мне самой известно, я никогда никого не оскорбляла. Да и живу в полном одиночестве.
– Тогда, возможно, вас пытаются шантажировать. Возможно, они узнали о том, что вы богатая женщина.
При упоминании о деньгах ее глаза сузились, а губы задрожали.
Рааб давным-давно понял, что упоминание о деньгах применительно к богачам, достанься им эти деньги по наследству, будь они заработаны честно или нечестно, моментально взламывает самую продуманную линию обороны.
– А насчет богатства, это что, секрет? – с самым невинным видом осведомился он.
– Я этого не рекламирую.
– Нет ничего проще, чем выяснить это, обратившись к финансовой истории того или иного человека.
– И вы в моем случае так и поступили?
– Нет. Но если бы мы с вами решили стать партнерами в каком-нибудь деле, требующем серьезных обоюдных инвестиций, я наверняка проверил бы вашу историю, а вы наверняка проверили бы мою.
– Но у меня нет никаких партнеров.
– Ну, конечно, нет. Я просто говорю, что лично я мог бы заинтересоваться чужим финансовым положением по такой причине. А у кого-нибудь другого может и причина найтись другая.
Она смахнула прядь волос.
– Ненавижу эти картины.
Она взмахнула рукой так, словно вдруг вознамерилась сорвать их со стен и вышвырнуть.
– Я вас не упрекаю. Не сомневаюсь в том, что ваше тело не имеет ничего общего с тем, как оно представлено на фотографиях. Не сомневаюсь…
– Ничего общего!
– … что у вас красивое, сильное, здоровое тело.
– Ну, насчет красоты я не уверена.
– Вам надо быть уверенной. Вы же художница.
– Допустим.
– Я тоже художник, и я в этом не сомневаюсь. Изгиб ваших рук, изящество пальцев, округлость груди…
Она смахнула прядку волос со лба, рассерженная происшедшим и взволнованная происходящим.
– Надеюсь, я вас ничем не обидел, – сказал Рааб. – Я просто подумал, что, если уж имеет смысл потолковать о человеческом теле, то кому же, как не художникам, этим заняться?
Он был гладок как стекло, сладок как мед, его слова раскатывались по комнате драгоценными камешками, он ее, вне всякого сомнения, соблазнял.
– Ну, не знаю, – сказала она.
– Каковы, по-вашему, три самые интересные и самые важные темы для разговора?
– Что вы сказали?
Внезапная перемена предмета беседы смутила ее еще больше.
– Я размышлял об этом и пришел вот к какому выводу. Это секс, потому что только он придает человеческому телу подлинную жизнь. Это смерть, потому что она представляет собой конечный пункт для каждого из нас. И это отражение в природе высших сил, которые управляют нами и порой являются нам.
– То есть Бог, – пробормотала она.
– Ну, это всего лишь одно из имен, которые мы даем таинственной высшей силе. Но есть и другие имена.
– Какие же?
– Некоторые считают своим повелителем и предметом своего поклонения Сатану.
Подавшись вперед, он прикоснулся кончиком пальца к ее телу, к верхней точке ложбинки между грудями.
– Я мог бы помочь вам, если кто-то и впрямь практикует против вас злые чары. – Палец согнулся в крючок и затеребил вырез блузки. – Я волшебник не из последних.
Она едва заметно пожала плечами. При этом с них соскользнула блузка и обнажились груди.
– Полагаю, нам, следовало бы сделать несколько настоящих снимков. Сфотографировать вас такой, как вы есть.
– Нет, – сказала она, однако послушно поднялась с места, когда он взял ее руки в свои, и позволила ему раздеть себя. При этом она дрожала всем телом. И вот на ней не осталось ничего, кроме ожерелья, представляющего собой крошечные скуль-птурки из слоновой кости, и сандалий.
Он сделал тридцать шесть снимков, разместив ее сперва на полу в квадрате света, падающего из дверей французской веранды, потом стоящей на цыпочках, потом на боку и, наконец, лежа на диване.
Он заставлял ее принимать угодные ему позы. Заставлял сгибать колени и раздвигать ноги, выставлять вперед лобок и поддерживать его обеими руками. Он преодолевал ее нежелание в поисках поз, в которых ее подавленное естество предстало бы в наиболее извращенном, противоестественном и постыдном виде.
Ее глаза сверкали. Она часто облизывалась, проводя по губам языком так, словно они были обожжены. Она то бледнела, то краснела – в зависимости от позы и связанных с ней ощущений.
Какое-то врем спустя он разделся и сам. Встал на низкий сундучок и потребовал, чтобы она подошла к нему спиной и, протянув руки назад, поласкала. Затем развернул ее лицом к себе, а сам отвернулся, нагнулся и потребовал, чтобы она поцеловала его в анус.
Он едва не расхохотался, когда она издала первый всхлип восторга. Во всем его сатанизме было нечто бесконечно потешное.
Искусно разыграв вспышку безумия, она уклонилась от вагинального акта. Теперь она уже увидела то, что ей необходимо было увидеть, – зловещую мету, которую оставляет дьявол на телах колдунов и ведьм, причем в самых укромных местах. Ту самую мету, о которой поведал ей помощник похитителей, – родимое пятно в форме паука цвета спелой ежевики с внутренней стороны одной из ягодиц у входа в анус, – восьминогого паука, четыре ноги которого были разведены во все стороны.
Лаббок и Джексон доставили Риальто в голливудский участок и заперли в камеру, вопреки беспрестанным воплям задержанного о том, что он не является наемным убийцей.
С какой стати, тщетно вопрошал он, было бы идти на столь страшный риск – ведь убийцу непременно обрызгало бы зараженной кровью?.. И этот, как они там сказали, вальвулотом! И вирусы умирающего!.. С какой стати было ему идти на верную смерть?
– Ладно, допустим, я действительно наемный убийца, – орал Риальто. – Что, правда, невозможно по определению. Всякий скажет вам, что я падаю в обморок при одном виде крови. Даже когда порежусь во время бритья…
– Пользуйся электробритвой, – вставил Лаббок.
– … но хорошо, допустим, что все так оно и есть. Так неужели же, осознавая смертельный риск заражения, я не принял бы мер предосторожности?
– Каких, например?
И оба детектива уставились на Риальто так, словно им и впрямь было страшно интересно послушать.
– Послушайте, да такой больной – он же наверняка был слаб, как котенок. Он бы и пальцем не шевельнул, если бы его начали душить подушкой. А, что скажете?
Лаббок с наигранным отчаянием посмотрел на напарника.
– Подумать только! А вот мне бы такое в голову не пришло.
– Ничего удивительного. Такие мысли приходят в голову только наемным убийцам, – ответил Джексон.
– Но этот старик даже до такого своевременно не допер, – сказал Лаббок. – А вот человек погиб. А в горле у него застряло лезвие. А этот был с ним наедине в палате, да еще утверждает, что успел поговорить перед смертью.
– Я не утверждал, что я успел с ним поговорить. Мы так и не поговорили.
Заперев Риальто в камере, детективы вернулись к себе в офис малость передохнуть. Было около полуночи, у обоих выдался трудный день.
– Ты ведь не веришь, что этого сукиного сына грохнул Риальто? – спросил Лаббок.
– Конечно, не верю. Риальто и мухи не обидит, – ответил Джексон. – Но раз так, то остаются сиделка Бакет и/или неизвестный, неизвестная или неизвестные.
Свистун готовился отойти ко сну.
