В массовке происходит рокировка. Те, кто стоял возле могилы, отступают назад, освобождая место тем, кто еще не попрощался с покойником. Разговорчивая собеседница подается вперед. Я остаюсь на месте, закуриваю сигарету. Люди начинают расходиться, и скоро возле свежего, заваленного венками холма остаются только самые близкие Воронову люди. Альварес присоединяется ко мне.
— Видишь того попа? — без предисловий спрашивает он, указывая подбородком на фигуру в желто-черном балахоне.
— Вижу. И что?
— Это и есть тот чудак, который монастырю восемьдесят тонн баксов отстегнул. Представляешь? Как только я понял из разговоров людей, что это и есть отец Михаил из Андреевского храма, нарочно поближе к нему подобрался, чтобы на него посмотреть. Странно, на вид он вполне нормальный, на идиота не похож.
— Кстати, а лицо-то у него голое. Он безбородый, хоть и поп, — замечаю я.
— Я заметил, что у него на шее и на подбородке пятнышки розовые. Как от старого ожога. На этих местах щетина не растет. Если он отпустит бороду, то станет похож на ободранного козла. Зато он волосатый. Это тебе архиепископ правильно сказал. Уж не думаешь ли ты, что он имеет отношение к нашему расследованию?
Сейчас я думаю больше про то, что я услышал, когда стоял в толпе. Можно ли из этого что-то выжать или нет?
— Еще я заметил, что не все его родственники горячо любят друг друга, — продолжает Вано, который хоть и отбрыкивался от поездки на кладбище, все-таки хорошо поработал как сыщик. — Видишь вон ту женщину? Такое впечатление, что она там как изгой. Она и стоит особняком.
— С чего ты решил, что они с покойником родственники?
— Она похожа на него. Только не пойму, кем она может ему приходиться? Для сестры слишком молодая, для дочери старая.
— Это сестра. Просто у них большая разница в возрасте. Ее зовут Светлана.
— Откуда ты знаешь?
— Узнал. Я ведь тут тоже даром времени не терял. Слушай, надо бы с ней как-нибудь покалякать. А ну-ка повернись ко мне сынку!
Альварес послушно поворачивается, я придирчиво оглядываю его. Нет, на кавалера Вано определенно не тянет. Как его жена только терпит этакого охламона? Придется мне.
— Ты, Вано, пока свободен. Только не исчезай далеко. Ты мне можешь понадобиться в любую минуту. Лучше возвращайся в офис и жди меня там. А я попробую познакомиться с этой особой.
Радуясь предоставленной отлучке, он быстренько сматывается. Я остаюсь на месте и гадаю, каким боком подъехать к сестричке Воронова. Что-то мне подсказывает, что с кладбища она пойдет одна. Хорошо, если я окажусь прав. Если же она будет в толпе, то поговорить мне с ней не получится.
Мне везет, ситуация складывается в мою пользу. Она не только не уходит вместе со всеми, но дольше всех задерживается. Я подхожу ближе. Скоро кроме нас двоих у могилы никого не остается. Краем глаза наблюдаю за «объектом». Светлана выглядит как нормальная тридцатилетняя женщина в свои тридцать лет. Не красавица, но и не страшненькая. Она на любителя. Кому-то может нравиться, кому-то не очень. По ее виду, нельзя сказать, что она уж очень грустит. Скорее просто задумчива. Краем глаза замечаю, как она пару раз украдкой посмотрела в мою сторону. Заметила. Самое время для начала беседы. Желательно начать с чего-нибудь этакого. Творческого. Если меня только не ввели в заблуждение насчет ее профессии. Не глядя в ее сторону декламирую, хоть и чтец-декламатор из меня неважный:
«Рождаемых число ряды усопших множит,
Бессмертной жизнью тешится мечта.
3а гробом жизни нет и быть ее не может,
Идет за жизнью смерть, за смертью пустота.
Воскреснуть мертвому природа не поможет,
Она и без того по горло занята».
Светлана поворачивается ко мне теперь уже в открытую.
— Хорошие стихи, — говорит она. — Кто автор?
— Честно говоря, не помню. Стихи я запоминаю гораздо лучше, чем имена их создателей.
— Хорошие стихи, — повторяет она. — Вот только с вашей стороны было неэтично их читать над могилой священника. Особенно вот это: «Воскреснуть мертвому природа не поможет, она и без того по горло занята». Вряд ли бы это все ему понравилось. По поводу воскресения Леня придерживался иного мнения.
— Леня?
— Да, это его настоящее имя. Мирское, как они говорят. А вы его хорошо знали?
— Не так, чтобы очень знал. Скорее наоборот. Был раза три в церкви, когда он службу правил. Один раз на исповеди. Я сюда зашел проведать могилу брата. Он у меня давно умер. Возвращался и узнал от людей, что хоронят отца Гедеона. Решил немного задержаться, чтобы отдать ему последнюю память.
— Какое странное совпадение. Леня тоже был моим братом.
— Примите мои соболезнования. Я думал, что вы просто прихожанка. Наверное, вам очень грустно?
— Грустно мне? — удивляется она, но потом, подумав, соглашается. — Да, хорошего мало. Это точно. Но больше я грущу оттого, что мы так и не смогли найти с ним общий язык. И теперь уже никогда не найдем.
— Меня зовут Сергей, — представляюсь я. — А вас?
— А меня Светлана. Светлана Серпокрылова.
Ага, значит она на фамилии бывшего мужа. Видно, что ей нравится носить такую фамилию, которую она выговаривает с какой-то даже гордостью. А ведь она могла и не называть ее, я ведь свою не назвал. Только имя.
«Серпокрылова? Что-то я такое слышал. Это с театром часом никак не связано?» — собираюсь сказать я, но вовремя спохватываюсь. Я же ведь только что сказал, что у меня плохая память на имена.
— Давайте я вас немного провожу. В такие минуты людям лучше не оставаться наедине с собою.
— Как хотите, — покорно соглашается она. — Как хотите.
Никуда не торопясь, прогулочным шагом мы идем к кладбищенским воротам, словно по аллеям парка культуры и отдыха. Разговариваем. Тема все та же — смерть, которая не имеет никакого отношения ни к живым, поскольку они еще живы, ни к мертвым, поскольку, когда она к ним приходит, они уже перестают существовать. На выходе, я предлагаю ей зайти куда-нибудь, помянуть ее брата. Не особо ломаясь, она дает себя уговорить. Может оттого, что нашла меня привлекательным, а может оттого, что ей просто хочется излить кому-то душу и посторонний человек в данной ситуации подходит как нельзя кстати.
Мы со Светланой Серпокрыловой находим пристанище в первом попавшимся на пути кафе, единственным преимуществом которого является его пустота в данное время суток. Ей я заказываю сухого «Мартини», большую порцию, для себя только сок и кофе — на улице, после дождей, опять всю ночь и утром был мороз, на дорогах гололед, и мне не очень хочется попадать в ДТП с содержанием алкоголя в крови.
На втором стакане язык Светланы развязывается и она, не дожидаясь от меня наводящих вопросов, рассказывает о своем бывшем бисексуальном муже — режиссере и о своих отношениях с братом-священником.
Любят женщины поболтать, любят. Факт общеизвестный и комментарию не подлежит. Это как раз тот случай, о котором поэт Вадим Степанцов писал в своих стихах: «Как жаль, что женщины земли не разбираются на части, а то б на рандеву пришли, башку долой и все залазьте». Однако в моем случае этот недостаток автоматически превращается в большое достоинство, ведь я-то не собираюсь с ней амуры крутить. Мне нужна информация, голова Серпокрыловой, слава богу, там, где нужно и все что от меня требуется — это держать уши открытыми. Что с удовольствием и делаю.
В работе муж Светланы, Андрей Серпокрылов — человек очень последовательный, чего не скажешь о делах его личных. Здесь беспорядок полнейший. Как Светлане удалось затянуть его в ЗАГС, для всех, в том числе и для нее самой, до сих пор остается тайной за семью печатями. Хотя лучше бы она этого не делала. Не было бы потом возни с разводом и прочей бюрократией. Едва расплевавшись с женой, Серпокрылов нашел себе новое увлечение — молодого актера, но и с тем долго не зажился — их отношения закончились громким скандалом, актер ушел не только от Серпокрылова, но и из театра. Светлана рассказывает все это с плохо скрытым злорадством. По ее словам в настоящее время парень переживает не лучшие времена, пытаясь погасить душевный пожар зеленым вином.
Что же до брата Светланы, то здесь ее рассказ отчасти совпадает с тем, что я уже слышал на кладбище. Меняется лишь полярность оценок. В частности, она рассказывает и о том, как нехорошо поступил с ней батюшка, оставив ее практически без крова над головой. После смерти матери им на двоих достался родительский дом, в котором жил Воронов со своей семьей, так как Светлана то болталась по гастролям, то жила у мужчин. После оказалось, что пока она жила вместе с Серпокрыловым на съемной квартире, батюшка каким-то образом ухитрился выписать сестренку и дал объявление о продаже дома. Когда же Светлана потребовала свою долю, то получила от ворот поворот. Тот приход к отцу Гедеону вместе с мужем, во время которого последний был сброшен с крыльца, и был связан с решением имущественных проблем — они потребовали от батюшки денег, тем более, что деньги были нужны для постановки нового спектакля и организации заграничных гастролей. Ничего хорошего из этого не вышло. После Светлана собралась подавать на брата в суд, но все никак руки не доходили, тем более, что батюшка по доброте душевной все-таки купил для сестры комнату в коммуналке.
