Патриция Хайсмит - Нисхождение

В Габесе Ингхэм впервые увидел пустыню, удаленную от моря территорию, раскинувшуюся за городом к западу, плоскую и желто-оранжевую в лучах заходящего солнца. Город был довольно большим, но дома в нем не теснились друг к другу, как в Сусе или Сфаксе. Между ними оставалось пространство, сквозь которое вдалеке виднелись пальмы с волнующимися на легком ветерке пышными листьями. Было не так уж и жарко, как он ожидал. Они отыскали второсортный отель, который, однако, оказался достаточно респектабельным, чтобы быть включенным в путеводитель Ингхэма. Иенсен попытался настоять на том, чтобы оплатить свою часть расходов, но Ингхэм не хотел позволять ему слишком тратиться. Вот будет забавно, если Иенсен на поверку окажется весьма состоятельным человеком, который решил на время прикинуться бедняком. Что ж, такое вполне возможно, подумал Ингхэм. Для начала покупается дешевый коричневый чемодан, а если прикидываться достаточно долгое время, то чемодан начинает выглядеть исконно иенсеновским. Ингхэма не слишком заботило истинное положение вещей. Он находил, что Иенсен отличный дорожный компаньон, который никогда и ни на что не жалуется, всем интересуется и с готовностью откликается на любое его предложение.

Туалет и душ оказались только в номере Ингхэма. Иенсен принял душ у него. Затем оба вышли прогуляться по городу. Продавцы жасмина расхаживали и здесь. Густой запах жасмина стал для Ингхэма запахом Туниса, как определенный запах вызывает в памяти образ вполне определенной женщины. Например, запах «Ле Данди» был запахом Лотты. Ингхэм не мог припомнить, как назывались духи Ины, хотя он несколько раз покупал их ей в Нью-Йорке. Он определенно не мог вспомнить, как они пахнут. Обонятельная память более примитивна, чем та, что хранит слова, и совершенно невозможно заставить себя вспомнить запах, так же как, например, слово или стихи.

Они отправились в бар, где пристроились за стойкой. Снова пили букхах. Затем Ингхэм выпил скотч. Транзисторный приемник на полке бара, совсем миниатюрный, надрывался вовсю, мешая разговаривать. Казалось, эти завывания никогда не кончатся. Они то прерывались, то начинались вновь, при этом нельзя было разобрать, мужской это или женский голос. Когда голос на какое-то время смолк, забренчали, вкрадчиво заныли инструменты, и вокалист на их фоне оглушительно затянул: «Да! Именно об этом я все время твержу!» Какого черта они все время жалуются? Ингхэму захотелось рассмеяться.

— Боже мой, — сказал он Иенсену, качая головой.

Иенсен слегка улыбнулся, явно не в силах перекричать этот шум.

Пол под их ногами был устлан сигаретными окурками, пылью и плевками.

— Давай пойдем куда-нибудь в другое место, — предложил Ингхэм.

Иенсен с готовностью согласился.

Наконец они отыскали ресторан, где можно было пообедать. Ингхэм не смог съесть свой кальмар, или что там ему принесли, который заказал по ошибке, из-за незнания языка. Но по крайней мере, он испытал удовлетворение, скормив его благодарной кошке.

На следующее утро они заплатили по счету и расспросили управляющего о верблюдах.

— О, хорошо, m'sieur! — И он назвал цену. Он знал, где можно было найти погонщика верблюдов.

Взяв свои вещи, они отправились на поиски погонщика верблюдов. Им пришлось задержаться, поскольку Иенсен решил дождаться того погонщика, который отправлялся в десять или десять тридцать, как ему говорили. Скрестив ноги в сандалиях, погонщики стояли в беззаботной позе, привалившись к телам своих верблюдов, которые разлеглись на песке, подогнув под себя передние ноги, на манер кошек. Верблюды выглядели куда разумнее своих погонщиков, подумал Ингхэм. На их мордах отражалась та мудрость, то знание, которое не может быть достигнуто учебой ни в какой школе. Они с любопытством уставились на него и Иенсена, как бы говоря: «Ну-ну, еще парочка сосунков». Ингхэм немного устыдился своих неромантических мыслей.

Ожидаемый ими погонщик явился верхом на верблюде, ведя еще трех в поводу. Иенсен принялся торговаться. Шесть динаров с каждого за ночь.

— Они всегда плачутся, что им нужно кормить верблюдов, — объяснил Иенсен Ингхэму, — но цена вполне умеренная.

Ингхэм не садился на верблюда с того времени, как шестилетним мальчиком прокатился однажды верхом в зоопарке. Он испытывал страх перед качкой и пытался не думать о возможном падении — девять футов вниз, до песка, — так что, даже если упасть, ничего страшного. Верблюд вскинул Ингхэма, и они тронулись в путь. Проехав пару сотен ярдов, он решил, что это не так уж и страшно, как он опасался, хотя раскачивание из стороны в сторону в такт неровной верблюжьей походке заставляло Ингхэма чувствовать себя довольно нелепо. Он предпочел бы стремительный галоп, на манер Лоуренса Аравийского.

— Эй, Андерс! — крикнул Ингхэм. — Каковы наши планы?

— Мы направляемся в сторону Ченини. Это маленький городок, в который мы заглядывали вчера вечером.

— Это в десяти километрах отсюда?

— Полагаю, что так. — Иенсен обратился к ехавшему впереди погонщику, затем повернулся к Ингхэму: — Мы не можем целый день двигаться по пустыне. Нам надо подыскать где-нибудь пристанище, где можно укрыться с одиннадцати до четырех.

Пустыня перед ними становилась все обширнее.

— Где? — спросил Ингхэм.

— О, положись на него. Он обязательно найдет укрытие, как пчела по запаху.

Так оно и оказалось, хотя было уже одиннадцать сорок, когда они добрались до маленького городка — или просто кучки домов, — и Ингхэм страшно обрадовался привалу. Он повязал голову носовым платком. Голову Иенсена покрывала старая полотняная кепка. Городок имел название, но оно выскочило у Ингхэма из головы сразу же после того, как он его услышал. Здесь был ресторан с небольшим магазинчиком, где стоял автомат с надписью «Кока-кола» для продажи напитков в бутылках, но льда не оказалось, а только тепловатая вода. Ленч — горох с кусочками несъедобной колбасы — принес сам владелец ресторана. Иенсен и Ингхэм ели за маленьким столиком. Их металлические стулья нетвердо стояли прямо на песке. Ингхэм не мог себе представить, как тут можно жить, хотя здесь проходила своего рода дорога — едва заметная колея по утрамбованному песку, по которой мог проехать «джип» или «лендровер». Они запили свой ленч букхах. Бутылку откуда-то принес Иенсен. Он сказал, что единственное, чем они здесь могут заняться, так это соснуть часок-другой.

— Если только ты не захочешь почитать. А я могу сделать набросок. — Иенсен вытащил из рюкзака рисовальный планшет.

В этот день они сделали еще пару привалов. Иенсен заговорил с погонщиком, обсуждая с ним место предстоящего ночлега. Погонщик знал небольшую пальмовую рощицу, хотя это место нельзя было назвать оазисом. Они прибыли туда к семи часам. Солнце только что село. Горизонт стал оранжевым, а пейзаж — пустынным, но здесь, под деревьями, ютилось несколько старых, ветхих лачуг, наводивших на мысль, что это место вполне почитаемо погонщиками верблюдов и их клиентами. Ингхэм не стал спорить. Ему все казалось просто чудесным. На небе зажглась Венера.

Утром, по дороге от отеля к погонщикам верблюдов, Иенсен купил банку бобов и сардины. Ингхэму было все равно — есть еду холодной или теплой, однако Иенсен разжег свою походную печку. Он пригласил погонщика разделить с ними трапезу, но тот вежливо отказался и извлек откуда-то собственную еду. Он также отказался от предложения Иенсена выпить букхах.

Перед тем как взяться за еду, погонщик немного почитал в отблесках печи из маленькой книжицы.

Глянув на погонщика, Иенсен сказал Ингхэму:

— Необходимо обладать воображением, чтобы получать удовольствие от выпивки. Вот, уселся со своим Кораном. Знаешь, они либо пьют как ненормальные, либо воротят нос… Как ты их называешь?

— Трезвенники, — подсказал Ингхэм. — Он не слишком-то дружелюбен, а?

— Может, он считает, что не сможет надуть меня, поскольку я немного понимаю по-арабски. Но у меня такое чувство, будто у него какое-то горе.

— Неужели? — Ингхэм представлял себе, что арабы всегда более или менее одинаковы и что никакие внешние события на них не влияют.

После ужина, который они ели из общего котелка, ложками, Иенсен и Ингхэм улеглись поверх одеял и закурили, повернув лица в направлении заката. Пальмовые деревья наполовину скрывали их. Между ними стояла бутылка букхах, для устойчивости зарытая поглубже в песок, чтобы не терять вертикального положения. Ингхэм пил в основном из фляги Иенсена с водой. Звезд на небе становилось все больше и больше, и они теперь походили на несметную россыпь бриллиантов. Не было слышно ни единого звука, только легкий шелест пальмовых листьев от дуновения ветерка.

В тот самый момент, когда Ингхэм собрался заговорить, он увидел падающую звезду, прочертившую длинную траекторию вниз по небу.