Происходившее с ней было до того чудовищным, что Вика не желала в него верить. Феликс, милый, любимый Феликс променял ее на какую-то старуху! Его прохладный тон, взгляд в сторону и эти жестокие слова: «Нам надо расстаться. Так будет лучше, пойми. Дело не в тебе, Зая, а во мне. Ты хорошая, очень хорошая и красивая, но я испытываю к тебе одну лишь нежность, и только. Ты всегда останешься для меня Зайкой и можешь на меня рассчитывать».
– Нет, нет, нет!!! Что ты такое говоришь?! А как же наша любовь, как же свадьба, как же мы с тобой?! Посмотри на меня, очнись! – закричала Вика, схватив его за руку, но Феликс был непоколебим.
– Жаль, что ты не хочешь меня услышать, – бросил он равнодушно.
Он ушел, оставив ее в слезах. Феликсу было все равно – Вика давно перестала для него существовать.
С той поры прошло уже достаточно времени, чтобы Вика понемногу начала приходить в себя. Раненое сердце ныло и заживать не торопилось. Ей казалось, что лучшее лекарство – это вернуть все назад. Чтобы воскресли прежние милые эсэмэски и воркования, перебирание пальцами волос, поглаживание носа перед сном, поцелуи в ушки. Хотелось, чтобы Феликс ласково называл ее пушистой зайкой, а она его – своим котиком, хотелось, чтобы рядом был кто-то родной и желанный, хотелось любить и быть любимой.
«Спокойно, – сказала себе она, – еще не все потеряно. С Феликсом явно что-то происходит. Например, предсвадебный синдром в особо тяжелой форме. Надо успокоиться и постараться его вернуть».
Именно этим Вика и стала настойчиво заниматься – возвращать уходившую любовь, а точнее, уже ушедшую.
– Феликс! У меня компьютер сломался. Помоги, пожалуйста, – плаксиво пожаловалась она, дождавшись ответа.
Судя по голосу, Феликс был сильно не в духе.
– Извини, приехать не могу. Потом как-нибудь.
– Если ты не хочешь меня видеть, я из дома уйду, ты только скажи, когда.
– Не в этом дело. Я сейчас просто не могу.
– Ну конечно, ты же со своей, с этой!.. Ты теперь всегда с ней! – сорвалась Вика. Она понимала, что в данной ситуации не стоит так себя вести – набрасываться на него с обвинениями вместо того, чтобы разговаривать доброжелательным тоном. Но эмоции! Их не так-то легко сдержать, эти эмоции.
– Нет, не с ней. Эммы больше нет, она мертва.
Послышались короткие гудки, но Вика не сразу нажала отбой. В какой-нибудь другой раз она решила бы, что это шутка, но Феликс, если уж и шутил, то не таким образом, и еще, этот его голос! У него явно что-то случилось.
«Эмма мертва», – повторила она про себя слова Феликса. Такого не бывает! Это слишком фантастично, чтобы оказаться правдой. Хотя почему бы и нет – старуха ведь практически стояла одной ногой в могиле, столько, сколько ей уже было, не живут.
Вика до конца не поверила, что разлучница ушла в мир иной, но в ее душе зародилась смутная надежда, и еще сильнее ей захотелось встретиться с Феликсом. Теперь уже для того, чтобы узнать подробности.
Феликс, объявив о своем решении расстаться с ней, взял уже собранную сумку и ушел. Вика осталась одна в пустой квартире. Она не стала смотреть в окно, бросая ему вслед прощальный взгляд. Присела на пол, там же, где и стояла, когда за ним закрылась дверь, – в коридоре, обхватила колени руками и опустила на них голову. Как же он мог так поступить?! Ушел тихо, по-крысиному, сумку тайком собрал, вечером, скорее всего, когда она принимала душ. А потом, как ни в чем не бывало, лег с ней в постель. Трус, какой же он трус! Люди расстаются – такое бывает, но не таким же образом, как это произошло у них, с ударом в спину.
Нет, Вика его не возненавидела. Она возненавидела разлучницу, «эту старуху». «Сдохни, старая сука! – повторяла она отчаянно. – Как же таких земля носит?! Такие вообще жить не должны! Она сдохнет, обязательно сдохнет!»
Квартира, в которой они жили с Феликсом, находилась недалеко от кладбища, и каждый раз, проезжая мимо него на автобусе, Вика смотрела на могилы и представляла себе, что в одной из них лежит Эмма. Она даже выбрала, в какой именно – вон в той, свежей, без памятника, усыпанной венками, близко от дороги, рядом с мусорным контейнером. Свежая, потому что Эмма все-таки пока что еще жива, а когда она умрет, то ее могила будет свежей; из окна автобуса можно было разглядеть только близлежащие могилы, а помойку дорисовала Викина фантазия, в связи с тем, что, по мнению Вики, это стало бы наилучшим соседством для разлучницы. В другой раз она видела себя на церемонии погребения Эммы. Она воображала, как стоит в толпе людей у могилы, в которую только что опустили гроб. Все бросают по горсточке земли, и Вика тоже бросает. Созерцание кладбища Вику успокаивало, и она фанатично верила, что кара небесная непременно настигнет Эмму и она скоро займет свое место под погребальными венками.
Предварительно позвонив, Феликс пришел под вечер следующего дня, какой-то отрешенный от всего, со следами бессонной ночи на сером лице.
– Я ненадолго. Нужно забрать инструменты.
– Поешь?
– Нет, спасибо.
– Хоть чаю выпей.
Было видно, что ему неудобно, но, поколебавшись, Феликс принял предложение. Усевшись за стол, он медленно размешивал сахар в чашке, задумчиво опустив глаза. В кухне повисло тягостное молчание, и Вика, чтобы как-то разрядить обстановку, стала предлагать ему то печенье, то мед, хотя и знала, что Феликс откажется. Так и вышло, но обычного бурного отказа не последовало – сладости он проигнорировал молча, словно и вовсе их не увидел. Вика налила себе чаю и со вкусом густо намазала печенье медом.
– Это правда? – не выдержала Вика. – Правда, что она умерла?
У нее язык не поворачивался назвать Эмму по имени, про себя она честила ее всякими бранными словами, но при Феликсе их озвучивать не стала.
– Да. Меня по этому поводу к следователю вызывали.
– К следователю?! Но зачем?
– Эмму убили.
– Как это?! Когда?! – От волнения она пролила чай, вскрикнула, подула на пальцы и принялась вытирать темно-желтую лужицу, грозившуюся струйкой стечь на пол.
– Ее отравили в эту субботу. Я пришел, чтобы попросить тебя составить мне алиби.
У Вики в памяти мгновенно всплыли события того дня. Но почему все это произошло именно тогда?
– Как ее отравили? – севшим голосом спросила она.
– Следователь сказал, что в гостиной Эммы был накрыт столик на двоих. Две кофейные чашки, в одну из которых подсыпали яд. Они подозревают меня, но я к ней не заходил, кофе не пил, и, о, боже, не убивал ее! У меня нет алиби. В тот день у меня было паршивое настроение, и, чтобы развеяться, я бесцельно гонял по Кольцевой. Знаю, у тебя в субботу был выходной. Скажи, что я был здесь, в этой квартире, и ты меня видела.
– Ну, я не знаю, – помялась она, соображая, как же ей выйти из этой щекотливой ситуации.
– Пожалуйста, Вика. Я знаю, что я – подлец, я так низко поступил с тобой. Но прошу, помоги мне!
– Хорошо. Я сделаю это ради того хорошего, что между нами было.
Феликс взял бог весть сколько времени валявшийся на балконе пластиковый ящик с инструментами, поискал недостающие отвертку и пассатижи, нашел, бросил на Вику подавленный взгляд, хотел было привычно поцеловать ее, но остановился, не сделав этого.
– Пойду я, – сказал он.
– Иди.
Когда за Феликсом закрылась дверь, Вика достала из ящика с гигиеническими принадлежностями завернутое в салфетку кольцо. То самое, с рубинами и бриллиантами, работы Павла Аркадьевича. Слава не ошибся – кольцо пришлось ей впору. Оно, как родное, сидело на ее безымянном пальчике, завораживая девушку своей красотой.
Вика давно заметила, что все, чего она хочет, всегда воплощается. Даже самые невероятные и дерзкие ее мечты сбывались. Нет, она не обладала волшебной палочкой, по мановению которой мгновенно материализовалось все то, что она загадывала. Дело обстояло иначе. Вика чего-то страстно хотела и ярко представляла в воображении свою сбывшуюся мечту. Порою она чего-то долго ждала и не получала этого. Чем нетерпеливее она ждала, тем дольше ей приходилось ждать. В этом случае мама ей всегда говорила: если смотреть на чайник, он никогда не закипит. Так и было: Вика прыгала вокруг чайника, поминутно заглядывая под крышку, и лишь когда она забывала о своем желании, оно воплощалось в жизнь.
Она хотела, чтобы Эмма умерла, и даже выбрала для нее могилу? Пожалуйста – заказ выполнен! Правда, похороны еще не состоялись, и вряд ли она будет на них присутствовать, но это уже не столь важно – не очень-то и хотелось! Все, как всегда, сбылось и, как всегда, не совсем так, как она себе представляла. Осторожнее надо обходиться с мечтами, как говорит ее мама.
Зачем эта старая сучка умерла именно в субботу и именно на даче, да еще и за чашкой кофе?! Другого места и времени не нашла? Зачем потребовалось подставлять ее, Вику? Мало того, что она разрушила Викино счастье, так еще и напоследок умудрилась ей свинью подложить!
* * *
Работа в лагере Вике не понравилась – мама действительно очень точно описала его атмосферу. Но Вика не сбежала после первой смены, как пророчила ей мать, из упрямства она оттарабанила все три и вернулась выжатая, как лимон. То лето она запомнила надолго, ибо никогда еще так сильно не уставала. Единственной отдушиной в том жутком педагогическом террариуме были беседы с Эммой Львовной. К одиннадцати вечера, когда малыши засыпали, Вика шла к Эмме Львовне на чашку кофе. Эмма Львовна любила хороший заварной кофе, но могла выпить и дрянной. Она разогревала электрический чайник, доставала сомнительного производства растворимую «Арабику» и сласти, какие бог послал. Вика приносила печенье и конфеты, те, что щедро дарили ей дети. Гулял приятный летний ветер, сквозь высокие сосны прокрадывались лунные лучи, и под мерное стрекотание сверчков они вели приятный неторопливый разговор. Вика, как на духу, делилась с Эммой Львовной всем сокровенным, рассказывала обо всем, о чем думала. Эмма Львовна никогда ее не перебивала, ни за что не осуждала и ничего не советовала. Она вообще давала советы очень редко, только когда об этом ее просили. Начинала их всегда так: «Я могу ошибаться, но мне кажется…» «Как это она может ошибаться в такой простой житейской ситуации, ведь она такая умная?! Это же не бином Ньютона», – думала Вика. Она поражалась фантастической деликатности этой женщины. У самой Вики эта черта характера явно хромала. Мама ей всегда говорила, что у нее не хватает чувства такта – вместо того, чтобы промолчать, Вика в глаза скажет все, что думает.
