– Кокаин?
– Ну не зубной же! Но я не хочу, травка – другое дело…
– А давно вы с Инком? – справился «важняк».
– Вечность уже.
– Послушайте, Тая, я просто хотел спросить про тот несчастный случай здесь в мае, вы тогда вместе были?
– Ага, он меня тогда только-только склеил.
Хороша вечность, хмыкнул про себя Турецкий.
– И что тогда произошло, вы можете мне рассказать?
– Травку курили, шашлык жарили, Кацман передозу поймал, уток с лодки стреляли…
– И лодка взорвалась?
– Не лодка и не взорвалась, – замотала головой девушка. – Инк сам пива в движок налил, обкуренный был, мотор и отвалился вместе с этой… задней стенкой.
– Кормой?
– Точно. Ну поплавали мы чуть-чуть, кто-то, кажется, головой треснулся, а вы что, журналист?
– Вон смотрите, уже ваши друзья возвращаются, – ушел от ответа Турецкий. К берегу действительно причалили лодки, из которых с визгом и хохотом вывалило человек десять молодых людей.
– Инк! – Тая бросилась к невысокому плотному парню лет двадцати – двадцати пяти (чем-то он походил на Бутыгина, но лицо было какое-то рыхлое и безвольное), тискавшему пьяную вдрызг девицу. – Инк, смотри, какого я тебе натурщика нашла для биппера.
– Полсотни за сеанс, и приходи завтра, – по-барски смерил Турецкого взглядом Бутыгин-младший и потащил пьяную девицу к домику, а Тая, недолго думая, запрыгнула на руки другому: здоровяку с широкой надписью на спине спортивной куртки «Кацман».
Голова была какая-то ватная. За руль садиться, пожалуй, рановато, решил Турецкий, пусть травка как следует выветрится, да и объяснения Таи по поводу лодки его не слишком удовлетворили. У деревянного причала возился пожилой лодочник, только что доставивший золотую молодежь на берег. Он снимал моторы, вычерпывал воду, выгребал из лодок многочисленные пивные бутылки и прочий мусор.
– Добавляют они вам забот, – посочувствовал «важняк», присаживаясь на деревянные ступеньки рядом с лодочником.
Тот был к разговору явно нерасположен:
– Мне за это деньги платят, – только и буркнул он в ответ и тут же чертыхнулся вполголоса, соскабливая со скамьи растоптанный банан.
– Хорошо у вас тут. – Турецкий блаженно потянулся, шумно вдохнув носом пахнущий хвоей и мокрой травой воздух. – А что, клев есть?
– У плохого рыбака, сами знаете… – Лодочник выбрался на причал и уселся, закуривая. – Вы, смотрю, неместный, что-то не видел вас раньше.
– Из Москвы. В командировку приехал, думал и отдохнуть заодно, рыбку половить, а рыбаков-то среди наших и не оказалось.
– На комбинате, что ли, рыбаков нет? – недоверчиво переспросил лодочник.
– На комбинате, может, и есть, а в прокуратуре нет. А мне у вас недели две торчать как минимум.
Лодочник как-то подозрительно на него посмотрел и чуть отодвинулся:
– А документик ваш можно попросить?
«Важняк» предъявил корочку, и лодочник ее внимательнейшим образом изучил.
– Из Москвы, значит? – Документ его, кажется, удовлетворил. – И что там, в Москве?
– Стоит Москва, а вот рыбку половить негде.
– Да, у нас тут хоть комбинат и дымит, а все почище будет. – Лодочник слегка подобрел и недвусмысленно покосился на пачку «Мальборо» в руках Турецкого, «важняк» намек понял, тут же предложил сигарету.
– Оно-то конечно. Не зря начальство всякое к вам ездит. Вершинин, говорят, все выходные тут пропадал.
– А вы Вадим Данилыча по Москве знали или как?
– И по Москве тоже, – немного приврал Турецкий.
Он вбросил приманку и ждал реакции – реакции не последовало. Лодочник нисколько не смутился, ни искры в глазах, ни лишнего вдоха. Если кто-то и планировал здесь покушение на Вершинина, этот – ни сном ни духом.
– Да, настоящих рыбаков почти что и не осталось, – вздохнул лодочник, видимо, о Вершинине.
– Почему? – возразил Турецкий. – Все говорят Бутыгин – классный рыболов…
– Не, – махнул рукой лодочник, – Бутыгин – тот не рыбак! Поводок сам навязать не умеет, комель топит, сколько ему ни говорил: не пугайте вы рыбу, Эдуард Сидорович, все одно; подсекать так и не научился по-человечески. Ему бы эхолот и шашку динамитную, тогда, конечно, ушел бы с уловом. Вот Вершинин был мастер. Бывало, и снасть сам всегда приготовит, и наживочку подберет под сезон, под рыбу, под погоду даже. Какого он сома на жареного воробья взял прошлым летом! Два часа его водил. Другой бы к машине на берегу прицепил да выдернул, а Вадим Данилыч сам так его умотал, что мне потом только раз веслом стукнуть пришлось – уже и не дергался.
– А что, вы всегда с Вершининым рыбачили? – как бы невзначай справился Турецкий.
– Да где там, все больше Лехе Абрикосову доставалось, за что-то Вершинин Лешку больше других выделял.
– Может, Лешка рыбак был никакой, вот Вершинин его и выбрал, чтоб его улов был всегда больше, – предположил «важняк».
– Не-е-е, Лешка тоже был спец, а все одно Вершинин кого хочешь обскакал бы.
– А почему был спец? Уволился, что ли, Лешка?
– Сгинул человек, – размашисто перекрестился лодочник. – Любил в бутылку заглядывать, – видно, и сгубила его беленькая.
– Давно?
– Да почти что в одно время с Вершининым. В аккурат за день до того сказал, печень болит сильно, поеду в район в поликлинику, да больше и не объявился. Может, лечится до сих пор, а может, и прибрал его уже Господь к себе, грешника. Я тогда обрадовался, думал, с Вершининым поплыву, а не судилось. А вы что же, рыбак или так себе?
– Любитель, – вздохнул Турецкий, – хоть и не умею толком. Спиннинг люблю, мирных на мой темперамент скучновато ловить, а хищников – это по мне.
– Если, конечно, деньги есть на хорошее удилище, – понимающе закивал лодочник, – на катушечку подходящую, блесны опять же… У вас углепластик или деревянный?
– Клееный бамбук, – похвастался «важняк». – Катушка японская, а блесен я не люблю, только в крайнем случае, мне интересней на малька.
– А груза какие берете?
– Грамм тридцать, метров на пятьдесят – шестьдесят хватает.
Лодочник задумчиво посмотрел на воду и с досадой на беснующуюся в беседке молодежь.
– Если есть охота, можно хоть сейчас с лодки побросать, – предложил он. – Вообще в этом году с рыбой что-то не то творится, но если навык есть… Вон там за перекатом на уклею щук брали, небольших правда, килограмма по три. Сейчас как раз осенний жор начался. И снасть подберем, у меня, конечно, не ахти какая…
– Да нет, спасибо, – максимально вежливо стал отказываться Турецкий, – после дождя в мутной воде ловить большое умение надо, да и с лодки не хочется, плаваю я не очень. Мне вон девушка рассказала, как они в мае искупались из-за того, что лодка треснула, сейчас вода, может, и похолодней будет…
– Подумаешь, искупались, – презрительно сплюнул лодочник. – Метров десять проплыли, больше разговоров. Вот если б кто удить на этой лодке пошел, была бы беда. Хороший рыбак он же на веслах, аккуратненько к месту идет, чтобы шума поменьше, а уж обратно уставший, конечно, мотор спускает. Если б он на средине реки поломался, да так, как у этих, что лодка течь дала, тогда, конечно, плыть метров триста, можно и не доплыть.
– И что, правда, мотор, оттого что пиво на него пролили, сломался? У вас же тут начальство всегда, неужто на приличный мотор денег жалеют? – задал, по сути, главный вопрос Турецкий и получил ожидаемый уже ответ:
– Да не, при чем тут пиво?! Лешка чего-то не так скрутил, видать. Жаловался, жаловался: стучит мотор, подшипник треснул – менять надо, шатун перекашивает, заклинить может… Поменял называется.
Турецкий поморщился и безнадежно махнул рукой:
– Как всегда! Ремонту на сто рублей не сделали – лень! – загубили лодку на сотню тысяч.
Лодочник согласно закивал:
– Лодку-то починили: отрезали кусок кормы и приварили новый. И движок даже со дна подняли, Иннокентий водолаза знакомого притащил, но его разворотило вдым. Сдали в лом.
– Понятно…
– Петрович, иди к нам, пивка тресни! – заорали мажоры из беседки. – И ты, Алк, давай тоже к нам!
Турецкий с лодочником дружно сделали вид, что не слышат.
По дороге в город Турецкий почувствовал легкое недомогание, и даже не то чтобы недомогание – так, потянуло на дремоту. В другой раз не обратил бы внимания, не юноша, в конце концов, человек в возрасте, а по утрам после посиделок с Грязновым и не то бывает. Но в этот раз он разозлился. На цыпочку Таю с ее травкой, но больше всего на Бутыгина-младшего, и не столько за «сеанс – полтинник», и не за презрительный взгляд, которым наследный принц его оценивал, не за Алка, а за то, что не смог поставить сучонка на место. Турецкий ерзал на сиденье, будто из него торчали пружины, как из старого дивана, устраивался то так, то эдак, пока, наконец, не осознал истинную причину своего раздражения. Не в мажорах дело – в Циклаури и в Рыжове. В том, как своенравная девчонка отнеслась к его поручению: проследить, чтобы с Лемеховой все было в порядке. И с бывшим мужем что-то не так – возникло у Турецкого стойкое предчувствие. Что-то не так с этим старым перцем! Ни хрена Циклаури от него не добилась как пить дать.
