– Обманул?
– Он ведь обещал на вас жениться?
Она задумалась, потом не слишком уверенно сказала:
– Вообще-то, нет.
– А кольцо?
– Вы что, за нами следили? – вскинулась она.
– Я сотрудник ФСБ, – важно сказал Громов. – Голицын находится у нас в разработке.
– Он что, преступник?
– Да.
– Убийца? – шепотом спросила Виолетта.
Ему очень хотелось сказать, что Голицын убийца. Даже больше – маньяк. «Да-да, девочка. Ты чуть не стала жертвой маньяка, а я тебя спас».
– Нет, он на другом специализируется, – с сожалением произнес Громов.
– Неужели алименты не платит? – ахнула Виолетта.
«О, Господи! Сколько же можно меня искушать?! – он аж вспотел. – Голицын – злостный неплательщик алиментов. И она навсегда моя». Верх все же взял профессионализм.
– У него нет детей, – с сожалением сказал он. – Он вор.
– Вор?
– Элитный вор. Картины, бриллианты. Антиквариат.
Лучше бы он этого не говорил. Виолетта приободрилась:
– Ах, вот оно что...
– Он преступник, – сурово сказал Громов. – И вы должны нам помочь его разоблачить.
– Что сделать? – ее и без того огромные глаза округлились.
– Вас бросили. Обманули и бросили.
– Да?
– Он же дал вам понять, что собирается жениться?
– Ну, в общем-то, да.
– Вот и отомстите ему!
– А как?
– Мы что-нибудь придумаем. Вы готовы с нами сотрудничать?
– Сотрудничать?
Она, кажется, даже не понимала, что ее вербуют.
– Я дам вам его адрес. Вы явитесь к Голицыну и напомните, что он обещал жениться.
– В общем-то, не обещал.
– Вы чувствуете себя обманутой или нет?
– Наверное, чувствую, – не слишком уверенно сказала она. – Я просто испугалась. Думала, что он утонул.
– Он же вами пользовался, – нажал Громов.
– Да?
– Не изнасиловал, случайно?
Она хихикнула. Потом сказала:
– Вообще-то это было приятно. Он классный мужик. Мне с ним было хорошо.
– В Питер мы полетим вместе, – решительно сказал Громов.
Ее мозги надо основательно прополоскать. Он готов был работать с Виолеттой день и ночь, чтобы достичь нужного результата. В кои-то веки ему повезло.
– Отныне вы моя сотрудница, – важно сказал Громов.
– Что, и зарплату будете платить? Как вас, кстати, зовут?
– Валерий.
– Можно на ты, Валя?
Он чуть не заплакал. Ну почему Валя? Да что же это такое?!
– Меня, похоже, еще и парень бросил, – деловито сказала Виолетта, нажимая на кнопки мобильного. К ней вернулась способность соображать, и она начала оценивать потери. – На звонки не отвечает. Сама виновата. Отбила ему вчера эсэмэску: «Милый, прости, я полюбила другого».
– Выходит, ваша жизнь разбита.
– Давай на ты, ладно? Делать-то мне что надо?
– Мы это решим в Питере.
– Учти: спать я с тобой не буду, – предупредила Виолетта.
– Это не входит в мои должностные обязанности, – проскрипел он.
– Какой ты смешной! Я устала и хочу баиньки.
Она решительно встала. Он тоже поднялся:
– Я провожу.
– Спокойной ночи, – сказала Виолетта у своего номера и захлопнула перед его носом дверь.
«По крайней мере, не сказала: «Я тебе позвоню». И назад мы летим одним рейсом. Надо позаботиться, чтобы у нас места были рядом. Через пару месяцев она ко мне привыкнет. Сначала мы будем встречаться по работе, а потом...»
Его мечты забуксовали. Он не знал, что делать с такими девушками, как Виолетта, когда двери в рай, наконец, откроются. Голицын мог бы его проконсультировать, но он был почти труп. Мысленно Громов его уже убил руками прекрасной Виолетты. А потом спас ее от тюрьмы и женился на ней. Но вот загвоздка! Что делать дальше?
«Я его сначала спрошу, а потом убью. Он мне должен сказать, в чем секрет? И научить мазать спину кремом для загара».
Валерий Громов рассуждал, совсем как ребенок. И в его обиде на Георгия Голицына было много детского. Розовощекий мальчик Валя, аккуратно зачерпывающий воду ладошкой, дулся на хулигана, без раздумья бросающегося в волны. Улегшись вечером в свою одинокую постель, он мог себе это позволить. Представив, как он с Виолеттой, взявшись за руки, бегут к морю, Громов счастливо улыбнулся и коротко вздохнул от избытка чувств. Виолетта звонко смеялась, и к нему не скоро пришел сон. Но все-таки пришел.
На следующий день после возвращения из Питера Катя Семенова позвонила своему постоянному клиенту, господину депутату. Депутата звали Николаем Алексеевичем, и его лицо прекрасно знала вся страна. Он был неизменным участником всевозможных ток-шоу, круглых столов, предвыборных и послевыборных дебатов, не брезговал никакими телеканалами, даже нефедерального значения, его голос чуть ли не каждый день звучал по радио, в передачах как серьезных, так и не очень. На экране и в эфире Николай Алексеевич казался человеком значительным и большого ума. На деле же он был маленького роста, красноносый, лопоухий, постоянно потеющий, и даже костюм за несколько тысяч долларов – другие Николай Алексеевич не носил – казался на нем дешевкой.
Что касается ума, то к эфирам депутата тщательно готовили. Екатерина Семенова давно уже обратила внимание, что он никогда не отвечал на заданный вопрос. Начинал вещать издалека и, в конце концов, переводил разговор на нужные ему темы. Не слушая никого, ни ведущего, ни оппонентов, Николай Алексеевич в итоге выдавал то, на что был нацелен, и любил, когда последнее слово оставалось за ним. Этот агрессивный стиль поведения почему-то импонировал руководству всех без исключения каналов, поэтому Николай Алексеевич постоянно был на экране.
Он ездил на огромном джипе, разумеется, с мигалкой, как человек значительный, постоянно опаздывал на какие-то встречи, по крайней мере, говорил, что опаздывает, называл ее Катенькой и все время норовил дотронуться. Задеть плечом, ласково провести по руке, погладить по спине. Она предпочла бы видеть его только на экране и слышать только по радио, но у Николая Алексеевича было много денег, и он утверждал, что любит живопись. По крайней мере, довольно убедительно изображал эту любовь, и раз он был человеком государственным, депутатом и патриотом, то говорил, что предпочитает русскую живопись.
– Не понимаю я всяких там Пикассо, – заявил Николай Алексеевич, вытирая потный лоб и лоснящиеся щеки огромным клетчатым платком. – Мазня, она и есть мазня. То ли дело наши. Посмотришь – душа радуется. Велика Россия, – неизменно добавлял он.
Кате иногда казалось, что даже в постели, завершив половой акт, Николай Алексеевич, прежде чем натянуть трусы, говорит:
– Велика Россия.
Или:
– Богат талантами русский народ.
Это были коронные фразы Николая Алексеевича, завершающие любой эфир. С ними нельзя было поспорить, а вырезать из программы непатриотично, народ-то действительно богат, увы, только талантами, а Россия и в самом деле велика, черт бы ее побрал, это сколько же дорог надо построить, чтобы жизнь в ней более или менее наладилась!
Поскольку в живописи Николай Алексеевич разбирался хуже всех ее постоянных клиентов, на картину Васильева галеристка Семенова решила развести именно его.
Встречу она назначила в том самом ресторане, где образовался их альянс с «дядей Борей». Она пришла вовремя, Николай Алексеевич, разумеется, опоздал.
– Запись затянулась, – пожаловался он, садясь напротив. – Народ тупой, все время кричали с места.
– А что писали? – из вежливости спросила она.
– Какую-то муть, – махнул он потной белой рукой и, коротко вздохнув, открыл меню. – Ну-с, что там у нас сегодня? Надо себя побаловать. Повар у них замечательный, француз. – Патриотизм Николая Алексеевича на сферу услуг не распространялся. В быту он предпочитал все иностранное: машины, кухню, одежду, если уж отдых, то за границей, хотя всем объявлял, что летит в Сочи. – Устал я от политики. Весь день крутишься, как белка в колесе, а какова благодарность? Благодарности никакой.
Она с неприязнью смотрела на красное потное лицо, на рот с мелкими, желтоватыми зубами. «Побаловать» Николай Алексеевич себя любил. Она прекрасно знала, что у него кроме законной жены есть молодая любовница, красавица с роскошным телом, и обе его дамы даже немножко дружат. На этом и был основан ее расчет. Две женщины, поделившие между собой нелегкий труд создания имиджа и скрашивание досуга кормильца, не потерпят третью. А вдруг она посягнет и на то, и на другое? Захочет ВСЕ? От любви никто не застрахован, кратковременное помутнение рассудка может случиться с каждым, даже с человеком государственным.
Жена Николая Алексеевича была школьной подругой ее соседки, Светланы Павловны, поэтому Катя Семенова многое знала о личной жизни народного избранника.
– Тяжело вам приходится, Николай Алексеевич, – сочувственно сказала она.
Он тут же поймал мяч.
– Зови меня просто Колей. Сколько уж мы с тобой знакомы, Катенька? – подмигнул ей Николай Алексеевич. – Давай за это выпьем.
