– Я за рулем.
– Не бойся, я тебя отмажу. Пей, сколько хочешь. Законы для быдла, не для нас. Эх, Катенька! Люблю я лететь по родной Москве мимо всех этих пробок к Белому дому или к себе на виллу и видеть, как лохи в своих жестянках зубами скрипят. А сделать ничего не могут, – он счастливо рассмеялся. – Завинтили мы их такой пробкой, что дернуться никто не посмеет. Ругают, знаю. На каждой кухне и мне в том числе косточки перемывают. А сделать ничего не могут. Ну, выпьем! Шампанского, Катенька. За красивую жизнь!
– А если перебродит? – она подняла свой бокал и посмотрела на поднимающиеся кверху пузырьки. – Перебродит и рванет.
– Не рванет, – уверенно сказал он. – Не то время.
«Времена всегда одинаковы», – хотелось возразить ей, одной из тех самых лохов в жестянке, часами ждущих, когда по Кутузовскому проедет очередной кортеж. Фраза была банальной, и результат от того, что она ее скажет, оказался бы нулевой. А ей сегодня нужен результат.
– Вот ты думаешь, напился, дурак, и мелет всякую чушь. – Его взгляд вдруг сделался трезвым и цепким. Ей стало не по себе. – Дураков, моя милая, среди тех, кто в большой политике, давно уже нет. Думаешь, я не о народе думал, когда туда полез? О нем. Орал, как сумасшедший, законы какие-то хотел принять, чтобы ему, народу этому, жилось легко. А потом понял: нету таких законов, чтобы сделать Россию правильной страной. А главное, никто мне за это спасибо не скажет. Что бы я ни сделал, как бы ни поступил, хорошо, плохо ли, результат будет один и тот же. Народ меня все одно будет ненавидеть. Так я хотя бы удовольствие от жизни получу. – Он вновь поднял проворно наполненный официантом бокал. – Это народ меня, Катенька, таким сделал. Он меня ненавидит, а я буду у него красть. Ненависть у него лютая, это понятно, так и я стараюсь изо всех сил. Сколько у меня денег, никто не знает. И не узнает никогда.
– Николай Алексеевич, Коля, – поправилась она, сочтя, что момент подходящий. – У меня кое-что для тебя есть.
– Что именно? – оживился он.
– Картина.
– Я понимаю, что картина. В коллекцию мою пойдет? Учти: я собираю только русскую живопись.
– Еще как! Это пейзаж Федора Васильева.
– Как-как? – он наморщил лоб.
– Художник-передвижник. Прожил короткую жизнь, всего двадцать три года, картин написал мало, поэтому они так ценятся. На продажу их не выставляют, они все по музеям, и только две-три есть в частных коллекциях. Ты будешь счастливым исключением, – слегка подольстилась она.
– Васильев, Васильев... Не на слуху. Вот если бы Шишкин или Левитан.
– Он был знаком и с тем, и с другим. И оба называли его гением, завидовали даже. Еще при жизни Васильев выставлялся за границей. В Лондоне, на Всемирной выставке. Это было в 1872 году. Картина Васильева «Оттепель» вызвала там восторг и получила премию. Один из критиков написал хвалебную рецензию. После этого ему копию заказали для Императорского двора.
– Да что ты говоришь? – оживился Николай Алексеевич.
– Сейчас русская пейзажная живопись за границей не в моде, это правда. Но Васильев там был признан еще при жизни. И потом: мода сиюминутна. Вы же патриот. Ты, – поправилась она. – По мере того, как Россия осуществляет свою экспансию на Запад, растет и интерес к ней.
– Тебе бы по телевизору выступать! – рассмеялся Николай Алексеевич. – Какая там нафиг экспансия. Это быдлу говорят, что экспансия. На деле-то денежки, сама знаешь, куда уходят, – он похлопал себя по карману.
– Миллион долларов, – тихо сказала она.
– Чего-о..? – он достал огромный клетчатый платок. – Ты с ума сошла.
– Вы заработаете на ней в три раза больше. А со временем она будет стоить не меньше, чем Пикассо.
При слове «Пикассо» он завелся.
– Да Пикассо – это мазня! Фигня просто! Дерьмо он! Он и этот, как его? Который Моне Лизе усы-то пририсовал?
– Дали.
– Вот-вот. Художники хреновы.
– Я могу уступить.
– Семьсот.
– Восемьсот.
– Ладно, уговорила. – Он убрал в карман платок. – Когда я могу ее забрать?
– Да хоть завтра.
– Хотелось бы бонус, – он плотоядно скользнул взглядом по ее груди.
– Шалун ты, Коля, – серебрянно рассмеялась она.
– Деточка, это большие деньги, – снисходительно сказал Николай Алексеевич. – Хотя бы поляну накрой.
– Но и мне картина досталась не задаром. Я возьму с ее продажи только процент.
– Это твои проблемы. Так как насчет бонуса, Катенька?
– Ладно, приезжай ко мне завтра. Часиков в восемь. Накрою поляну. Обмоем покупку.
Он обрадовался. Есть шанс уложить в постель Екатерину Семенову, а это дорогого стоит. До сих пор еще никому не удавалось. Богачи даже шутили, что иметь ее – это все равно что иметь лимузин ручной сборки. Эксклюзивная модель для индивидуального пользования. Годок-другой можно покататься с шиком. А потом пустить по рукам.
Николай Алексеевич приободрился. Гордячку давно уже следует проучить, и на это дело никаких денег не жалко. Подарочек надо приготовить, наобещать с три короба. Хорошо бы устроить ей какой-нибудь криминал, а потом выступить в роли спасителя. И сказать: «За тобой, Катенька, должок». Конечно, все это подло, грязь в общем, но она сама виновата. Вела бы себя, как все. Не ломалась, когда важный человек покровительство предлагает, спала бы не с мальчишкой, а с тем, кто имеет в обществе вес и всегда свою любовницу сумеет заставить уважать. Видели ее с мальчишкой. И осудили. В общем, пора обломать.
– Только я уж, Катенька, приеду с экспертом, не обижайся.
– Как вам угодно. Тебе. Ты меня не первый год знаешь, я никогда не обманываю. И впаривать ничего не пытаюсь. Поэтому против экспертизы возражать не буду.
– Договорились. Завтра в восемь.
Николай Алексеевич, будучи после разговора с Катенькой в прекрасном расположении духа, оставил щедрые чаевые и, сев в свой огромный джип, принялся «подгонять график». Передвинул на более раннее время назначенные встречи и сказал Малышке, что завтра он занят допоздна и приехать никак не сможет. А вот послезавтра обязательно.
Потом он вспомнил о жене и невольно поморщился. Нинка упорно тащила его на день рождения к какой-то там школьной подруге. Сколько раз предупреждал дуреху: нет у тебя друзей. Были да вышли, как только муж стал депутатом. Теперь их интерес к тебе только корыстный, но никак не дружеский. Появись он в доме у школьной подружки, потом начнется: за вами должок, Николай Алексеевич. Жена ваша приезжает раза по три в месяц, ест-пьет, подарочки принимает, пустяки, а денег стоит, да и вы не брезгуете. Замолвите словечко по дружбе. Он уже справлялся насчет этой подружки: ни с чем пирог. Сама не работает, муж – бизнесмен средней руки, а хочет прыгнуть выше головы. Пусть Нинка едет завтра одна. И на подарок не скупится. Нельзя допустить даже маленькие должки таким же маленьким людишкам, век потом не расплатишься. А он в это время проведет приятный вечер с Катенькой.
Она же в это время, не спеша катя по ночной Москве, еще раз обдумывала свой план. Костя с Никой завтра утром улетают за границу отдыхать. Ничка давно просилась к морю. Мама ложится в больницу на обследование, папа едет на рыбалку с ночевкой. Тася... Тасе будет сказано: не высовывайся. Стол накрыла и исчезла. Наличие в доме прислуги Колю нисколько не удивит и уж тем более не напряжет. У него этой прислуги полон дом, и все знают свое место. В общем, все складывается удачно.
Завтра у Светланы Павловны, Светочки, соседки, день рождения, та уже похвасталась, что приедет школьная подруга с мужем-депутатом, которого знает вся страна. Видимо, это не входит в планы Николая Алексеевича, и он, к счастью, не знает, что подруга жены одновременно является соседкой Кати Семеновой, с которой он собрался приятно провести завтрашний вечер.
Она невольно улыбнулась: это будет забавно.
...Тася на сей раз постаралась. После недавнего скандала домработница была тише воды, ниже травы. Глава семьи прекрасно знала, что продлится это недолго, чтобы держать Тасю в форме, надо песочить ее через день, а сил и времени на это нет. Но сегодня все было так, как и должно быть. В духовке стоял жареный гусь с яблоками, в холодильнике салат оливье. Гости приехали без пяти восемь. Эксперта, которого привез с собой Николай Алексеевич, она прекрасно знала. Да и он ее ценил, как специалиста, человека с хорошим вкусом, с чутьем, настоящего профессионала. Поэтому экспертиза была чисто формальной. Поднялись в кабинет на второй этаж. Там уже стояла заранее приготовленная ею картина. Освещение было подобрано так, чтобы выставить пейзаж в лучшем свете. При виде его эксперт, розовощекий дядечка, всплеснул руками.
Она, как и положено гостеприимной хозяйке, поднесла гостям коньячку. На подносе рядом с пузатой бутылкой стояла тарелочка с лимоном, нарезанным тоненькими, почти прозрачными дольками. Николай Алексеевич, крякнув, выпил рюмочку, а эксперт, поправив очочки, сначала исследовал холст, а потом уже с удовольствием выпил.
