проникать в дома намеченных жертв. Он хочет действовать в их мире. Он мог бы отвезти их в уединенное место, к себе домой или на съемную квартиру, где все знакомо и нет риска, что нечаянный гость застигнет его врасплох, но он хочет насиловать жертв у них дома. Чтобы полностью овладеть ими. Их плотью, их жизнью, их жилищем. У него навязчивая мысль о всевластии. Его жертвы перестают для него существовать, потому что даже у себя дома они не могут от него укрыться, они в его власти. Он их полностью контролирует.
– И на что это указывает? – спросила Людивина.
– Он чего-то ищет. Помимо сексуального наслаждения и ритуала убийства. Ему важно быть в их жизни. В мире этих женщин.
– Зачем?
– Пока не знаю. Это часть его болезненной фантазии, и нам предстоит ее распутать и понять.
– По-вашему, он хитер, однако повсюду оставляет свою ДНК, – напомнил Алексис.
– Потому что он в высшей степени нарциссичен. Это способ пометить свою территорию, оставить подпись под преступлением, застолбить жертв, унизить и испачкать их по-настоящему, и еще потому, что его фантазии носят физический характер. Почувствовать контакт с кожей жертвы, проникнуть в нее полностью, без искусственных преград: он не надевает презерватив, ведь это отделило бы его от другого человека, от контроля над ним, от наслаждения. В нем столько самомнения, что его не волнует, есть ли у нас его ДНК, он знает, что мы никогда не сможем до него добраться. И это лишний раз подтверждает, что его не арестовывали за серьезные преступления, а значит, его отпечатков пальцев и генетического материала нет в картотеках.
– Я думала, серийные убийцы – это преступники, которые идут по нарастающей, – удивилась Людивина. – Что они сначала совершают множество других правонарушений и только потом переходят к убийству, словно… этот водоворот утягивает их на дно, к непоправимому.
– У большинства из них так и происходит. И наш парень определенно нарушал закон: наверняка подростком залезал к соседям, где-то подворовывал, возможно, совершал непристойные действия или даже изнасилования… Но либо его не поймали, либо он был тогда несовершеннолетним, и потому его ДНК не попала в базу.
– Он убил Клер Нури в среду вечером, а Надью Садан – в понедельник, – напомнил Алексис, подключаясь к составлению психологического портрета. – Он безработный? Или работает по гибкому графику?
– Не безработный, ему не обойтись без денег, – тут же откликнулся Микелис. – Они ему нужны на бензин и чтобы чувствовать себя спокойно. С другой стороны, вряд ли такой человек потерпит над собою власть начальника. Либо он самозанятый, во что трудно поверить, – на это уходит много времени и бумажной волокиты, а время ему нужно для удовлетворения… иных потребностей. Скорее всего, у него профессия, которая предполагает автономность, бесконтрольность, что-то вроде объезда объектов, развозки грузов, доставки, что также дает возможность намечать для себя потенциальных жертв. Придется просмотреть банковские выписки всех погибших. Проверить, не пользовались ли они одной и той же службой доставки еды, товаров или чего-то подобного.
– Мы стали было искать в этом направлении, – подтвердил Алексис, – но ничего не нашли.
– Вероятно, ему трудно долго удержаться на одной работе, – добавил Микелис, – хотя он достаточно умен, чтобы создать о себе нужное впечатление, он понимает, что ему необходим постоянный доход, позволяющий сосредоточиться на том, что он любит больше всего: на убийствах. Что касается дней, в которые он убивает, то он мог накануне взять отгул или быть в отпуске, но я не думаю, что у нас достаточно информации, чтобы делать выводы.
Бенжамен почесал голову с остатками шевелюры.
– И что конкретно все это означает для нас? – поинтересовался он.
Микелис пристально посмотрел на него. Бен выдержал его взгляд как испытание на мужественность.
– Брюнет, около тридцати лет, – начал криминолог, – спортивный, крепкий, уверенный в себе, возможно, не урод, даже смазлив, живет один, быстро заводится, идет вразнос, ненавидит чужое счастье, хитер, эгоцентричен, имеет относительно одинокую профессию; если эксперты-криминалисты сумеют дать нам конкретные направления для поиска, хотя бы несколько улик, то, имея перед глазами список потенциальных подозреваемых, мы сможем очень быстро выйти на преступника – вот что это для нас означает. У вас есть психологический портрет. Отталкиваясь от него, вы сможете лучше представить себе этого человека, а главное, поставить себя на его место. Думать, как он.
Бен поднял брови:
– Я оставлю эту часть работы вам, сам я действую по старинке.
– Только такой ценой мы сможем опередить убийцу на шаг. Чтобы успеть предотвратить. Остановить его до того, как он снова перейдет к действию.
Тут у Алексиса зазвонил мобильный телефон.
Потом, почти одновременно, у Людивины.
Алексис прочитал на светящемся экране имя Сеньона.
– Мне звонит Априкан, – сказала Людивина.
Голос Сеньона эхом разнесся по комнате, так громко он говорил:
– Алекс? У нас проблема.
Стоявшая рядом Людивина, которая слушала полковника, побледнела.
– Что случилось? – спросил Алексис.
– Он снова перешел к действиям.
– Я знаю. Мы на месте. На этот раз три жертвы.
– Нет, Алекс, не Фантом.
Людивина не сводила глаз с Алексиса и кивала.
Тогда он понял. И закрыл глаза.
Он глубоко вздохнул, когда слова Сеньона достигли его ушей:
– Зверь. Он совершил убийство. Сегодня ночью.
Сеньон ждал их в офисе, на втором этаже казармы в Двадцатом округе Парижа. Он как раз прикрепил кнопками к пробковой доске распечатанные на принтере снимки.
– Вот, получил по электронной почте, – сказал он.
– Значит, сегодня ночью? – повторил Алексис, входя.
– В районе Кракова, на юге Польши.
– А как вышло, что нас так быстро известили? – удивилась Людивина.
– Просто повезло. Один из местных полицейских – офицер по связям с Интерполом в этом районе, и он накануне получил наш циркуляр с символом. Увидев тело, он узнал почерк преступления и тот же рисунок: *e.
Алексис подошел к фотографиям.
Определить, что это женщина, можно было только по голове и по одной груди. Остальное выглядело просто массой вспоротой плоти от горла до влагалища, одним багровым месивом, как будто в животе у жертвы разорвалась граната.
– Есть какие-нибудь улики, свидетели?
– Пока нет. Томаш, мой контакт, будет держать меня в курсе.
– А характеристики жертвы? – спросила Людивина.
– По всей видимости, проститутка. Брала клиентов в одном и том же районе, это промышленный пригород Кракова. Тело обнаружено на въезде в лес, недалеко от деревни, примерно в пятнадцати километрах.
– Поблизости есть автострада?
Сеньон устроился за компьютером и, сделав несколько кликов на гугл-картах, развернул экран к коллегам.
– E40, в восьми километрах.
– Дальнобойщик? – предположила Людивина.
– Во Франции все три его жертвы были найдены менее чем в
