ее и протянула кашмирцу.
– Почему вы сдались? – задала я вертевшийся на языке вопрос. – Вы даже не вспотели, а он уже едва дышал!
– Этот парень – сын старосты деревни, – натягивая футболку, спокойно ответил Радуку. – Считайте эту победу дружественным жестом: надо поддерживать добрососедские отношения!
– Выходит, того, что вы бесплатно лечите местных, недостаточно?
– Хорошего отношения много не бывает. Кроме того, – ухмыльнулся Тахир, – он-то знает, что едва не проиграл, и станет моим должником.
– За то, что вы не опозорили его перед соплеменниками? Но это же вранье, вы страшный человек, Радуку!
– А вы всегда говорите правду, вахини? [7]
– По крайней мере стараюсь.
– Что ж, значит, вам повезло: никогда не лгать – это привилегия, которую я не могу себе позволить.
– Это философская проблема, – заметила я. – Все зависит от расстановки приоритетов. Что важнее, сказать правду или, поступившись принципами, сохранить дружбу?
– У малагасийцев даже вопрос так не стоит. У них есть понятие фихаваманана – стремление сохранить дружбу любой ценой.
– Но вы-то не малагасиец! – парировала я.
– Я – кашмирец, сын непризнанной страны, житель спорной территории. Поэтому я считаю, что имею право сам выбирать философию, по которой жить!
– Вы позвали меня, чтобы поговорить о философии или продемонстрировать бицепсы? Что ж, я потрясена и вашим умением играть словами, и спортивной подготовкой…
– Благодарю. Но помимо перечисленных вами благороднейших целей я преследовал еще одну, гораздо менее важную, конечно, но необходимую, раз уж вам все равно жить здесь некоторое время. Думаю, вам нужно встретиться со старостой деревни и некоторыми важными людьми, к которым в случае чего вы сможете обратиться за помощью.
Голос Радуку даже не дрогнул, и трудно было понять, обидели ли его мои слова. Сама не понимаю, почему каждый раз, когда приходится беседовать с доктором Догра, у меня возникает непреодолимое желание задеть его – обычно я дружелюбна и так себя не веду!
Тахир подвел меня к высокому (для малагасийца) человеку в белых хлопковых брюках и зеленой футболке с надписью: «Football Fan». Мужчина был черноволосым, с раскосыми глазами и кожей цвета каштана.
– Это – староста деревни, Рацимба, – представил Тахир. – Зовите его Габриэлем.
Рацимба, вероятно, фамилия. Я усвоила, что настоящих имен мальгашей мне узнать не суждено, поэтому фраза «зовите его Габриэлем» не резанула слух. По-видимому, у старосты имелось и «семейное» имя, длинное, как все мальгашские слова, и труднопроизносимое. Тот улыбнулся мне и кивнул.
– Габриэль понимает французский, – продолжал Тахир, – но не говорит на нем. Поэтому пользуйтесь помощью Вуалау, он всегда рад попрактиковаться в языке.
Неизвестно откуда нарисовавшийся подросток согласно закивал в подтверждение слов Радуку, а Тахир обратился к Габриэлю с короткой речью на мальгашском. Тот улыбался и кивал головой.
– Ну вот, формальности соблюдены, – снова повернулся ко мне Тахир. – Я вас оставлю… Да, кстати, телефон здесь не берет, поэтому забудьте о разговорах с кем бы то ни было – только «живое» общение с местным населением.
– А как же Ив? – всполошилась я.
– Я свяжусь с ним в Антананариву, – перебил Тахир, не дослушав. – Не волнуйтесь, вы узнаете все, о чем узнаю я, а завтра у меня выходной, и мы сможем съездить куда вы хотели.
Сказав это, он зашагал вверх по холму, где располагался его дом.
– Вуалау, – обратилась я к мальчишке, – можешь поработать переводчиком? Мне нужно поговорить с месье Габриэлем.
Вуалау перевел мои слова старосте.
– Габриэль приглашать наша завтракать с ним, – сказал он, выслушав ответ. – На голодный желудок плохо обсуждать важная тема!
Вместе мы пошли к дому старосты, стоявшему в середине деревни, у подножия холма. О том, что это дом важного человека, говорили две вещи – несколько лавок, поставленных полукругом перед фасадом, и резной деревянный флюгер в качестве украшения на коньке крыши. Внутри обстановка отличалась простотой, как и в большинстве малагасийских жилищ. Улыбчивая хозяйка, жена Габриэля по имени Люси, быстро накрыла на стол. На столе стоял графин с водой, но я не рискнула пить ее, однако отдала должное ранун’ампангу, необычный, но приятный вкус которого уже был мне знаком. Завтрак подали обильный. Сначала – салат ласари караути, состоящий из бобов, капусты и моркови, под манговым соусом. Ничего подобного я раньше не ела и пришла в восторг, чем весьма порадовала хозяев, напряженно ожидавших «вердикта» гостьи. К нему полагался козий сыр, который я также нашла очень вкусным. На второе нам предложили румазаву. Когда я поинтересовалась у Вуалау, что это за блюдо, он пояснил, что в его состав входят говядина, жаренная с имбирем, помидорами и луком, а также своеобразный букет местной зелени и кокосовое молоко. До тех пор пока хозяйка не принесла ароматно пахнущий кофе в глиняных кружках, мы говорили только о еде. Тон задавал староста, и я не решалась перейти к интересовавшему меня вопросу, пока он сам не сочтет это уместным, памятуя о пресловутых фади. Наконец Габриэль, отхлебнув из чашки и зажмурившись от удовольствия, заговорил.
– Что вы хотели у меня спросить, Тамара? – перевел Вуалау.
– Это касается эпидемии, имевшей место десять лет назад, – с облегчением выпалила я. – Вы что-то об этом слышали?
Тахир сказал, что Габриэль понимает по-французски, но он, видимо, не знал слова «эпидемия», потому что сначала проконсультировался с моим переводчиком и только потом ответил:
– Слышал. Тогда пост старосты занимал мой отец. Он ушел к предкам в позапрошлом году.
– А что именно вам известно об эпидемии?
Мужчина задумался.
– В нашей деревне никто не заболел, – перевел Вуалау его слова. – Но в двух соседних поселках умерло много людей.
– Приезжали ли чиновники из Министерства здравоохранения? Они интересовались, каким образом заболевание распространилось, принимали меры?
Староста покачал головой.
– Разве никто не лечил заболевших? – растерянно спросила я.
– Может, и лечили. Несколько армейских подразделений окружили территорию и никого не пропускали в течение месяца. Они же занимались покойниками. Они совершали святотатство!
– Почему вы так говорите?
– Потому что военные не разрешили хоронить мертвых, заставили сжигать. Сжигать!
Я вспомнила, каким ужасом было встречено мое требование сжечь тела усопших в деревне, где погиб Иван: видимо, для местных это действительно важно.
– А что потом? – спросила я.
– Потом военные ушли.
– Эпидемия закончилась?
– По-видимому. Умирали молодые мужчины, женщины и много детей. Большинство стариков выжили. Как думаете, это не странно? – неожиданно задал вопрос староста. – Что самые слабые выжили, а сильные – нет?
– Вы правы, – согласилась я. – Обычно бывает наоборот. Габриэль, получается, правительство знало о происходящем?
– Получается, – вздохнул староста.
Но за пределы Мадагаскара информация не просочилась. Интересно, зачем скрывали: из-за боязни, что поток туристов иссякнет, а туризм является
