Он повернулся и преспокойно направился в сгоревшую ванную. На пороге он обернулся. Растягивая слова, сообщил мне, что у моей подруги серьезные проблемы во Флоренции: наследницей объявлена До.
Всю вторую половину дня я названивала во Флоренцию по всем телефонам, которые удалось обнаружить в бумагах Жанны. Только к вечеру кто-то отозвался. Где найти Жанну, там не знали, но подтвердили, что за десять дней до своего последнего приступа Рафферми попросту переписала завещание. По-итальянски я знала лишь отдельные выражения, которые выучила за последние недели, а Иветта, державшая дополнительный наушник, оказалась не столь уж искушенным переводчиком. Слова мы разбирали с пятого на десятое, и я утешала себя мыслью, что мы плохо поняли.
Дружок Доменики шастал по дому. Обедать он не стал и даже не снял плащ. Временами он подходил ко мне и, невзирая на присутствие Иветты, как следователь, задавал мне вопросы, на которые я не могла ответить.
Он ходил и разнюхивал, и я не осмеливалась его турнуть из опасения, что другим покажусь еще более подозрительной. Я ощущала себя захваченной вихрем его перемещений.
Он был еще тут, расхаживал перед домом, когда вихрь вдруг остановился на одной мысли, безумной мысли: у Мики тоже был мотив для убийства — точно такой же, как у меня! Занять мое место, чтобы вернуть себе наследство!
Я поднялась в свою комнату, взяла манто и деньги, что оставила мне Жанна. Переменила перчатки. Открыв шкаф, где лежали чистые, увидела маленький револьвер с перламутровой рукоятью, который мы обнаружили в одном из чемоданов Мики. Долгое время я колебалась. В конце концов взяла его.
Пока я заводила машину, стоящий у гаража парень в плаще молча смотрел на меня. Окликнул он меня, лишь когда я тронулась с места. Склонился к дверце и спросил: неужто я и теперь не соглашусь, что жизнь порой преподносит сюрпризы? Ведь погубит меня шикарный автомобиль.
— Вы знали, что состояние Рафферми унаследует До. Вы знали это потому, что вам объявила это сама тетка. Вы звонили ей из Парижа, когда за вами приехала ваша гувернантка. Это написано черным по белому в завещании. По возвращении вы отпраздновали день рождения До, напичкали ее снотворным, заперли в спальне и подожгли ванную комнату.
— Да вы просто сумасшедший!
— Вы предусмотрели все. Кроме двух вещей: что, во-первых, наряду с прочим вы потеряете и память и забудете даже свой план выдать себя за Доменику и что, во-вторых, огонь не распространится на спальню. Он туда и не пошел!
— Я вас больше не слушаю. Подите прочь!
— Знаете, чем я занимался все эти три месяца? Изучал досье о всех пожарах со дня основания моей компании. Наклон дома, направление ветра в тот вечер, сила взрыва, участки ванной комнаты, где огонь бушевал особенно сильно, — все указывает на то, что эта пакость не пошла бы в комнату Доменики! Пожар уничтожил бы лишь одно крыло дома, он не поворотил бы вспять! Вам пришлось разжигать его заново в гараже, под ее комнатой!
Я смотрела на него. По моим глазам он видел, что его доводы начинают действовать. Он схватил меня за плечо. Я высвободилась.
— Посторонитесь, или я вас задавлю!
— А после сожжете свою машину, как сожгли ту? На этот раз примите совет: не увлекайтесь, не теряйте голову, орудуйте аккуратней, когда будете пробивать в машине бак! Если хорошенько поискать, это можно обнаружить.
Я рванула с места. Его задело задним крылом, и он упал. Я услышала крик Иветты.
После операции я слишком плохо водила, чтобы ехать быстро. Спускалась ночь, в глубине залива зажглись огни Ла-Сьота. Если Серж Реппо уходит со службы в пять часов, как летом, то я его не застану. Позволить ему заговорить никак нельзя.
На почте его не было. Я снова вызвала Флоренцию, но на Жанну так и не попала. Когда я снова села за руль, уже наступила ночь, было холодно, мне не достало духу даже поднять верх машины.
Некоторое время я кружила по улицам Ла-Сьота, как если бы надеялась наткнуться на Сержа Реппо, — какая-то часть меня и впрямь на это надеялась. Другая же часть моего существа неотступно думала о Мики, которой я была, а может, не была, и о Жанне. Она не могла обмануться, она не могла обмануть меня. Серж врет. Мики ни о чем не знала. Я — До, и я убила ни за что — за наследство, которое сейчас уплывает у меня из рук и которое досталось бы мне без всякого убийства. Достаточно было подождать. Вот это хохма так хохма. И почему я не смеюсь?
Я возвратилась на мыс Кадэ. Еще издали увидела множество машин, освещающих фарами дом. Полиция. Я остановилась на обочине дороги. Я еще пыталась рассуждать, строить планы, снова и снова думать о том пожаре.
Тоже хохма ничего себе. Вот уже три месяца я только и делала, что рыла и выискивала. Вела расследование, как этот бравый страховой солдатик, но обнаружила кое-что получше: в этом деле, которое так взяло его за живое, повсюду оказываюсь одна только я. Я следователь и убийца, жертва и свидетель — все вместе. Того, что произошло на самом деле, не раскопает никто другой, кроме этого стриженого болванчика — сегодня, завтра или никогда.
Я пешком подошла к дому. Посреди черных автомобилей тех, кто заполонил первый этаж, увидела белую машину Жанны с откинутым верхом, с чемоданом на заднем сиденье и забытой косынкой на переднем. Она здесь…
Я медленно побрела прочь, съежившись в своем манто, сквозь ткань перчатки угадывая в кармане очертания револьвера Мики. Спустилась на пляж. Сержа там не было. Вновь поднялась на дорогу. И там его не было. Я села в машину и укатила в Ла-Сьота.
Я нашла его спустя час на террасе одного кафе, в компании рыжеволосой девицы. Увидев меня выходящей из машины, он огляделся вокруг, недовольный неожиданной встречей. Я направилась к нему, и он встал. Он даже сделал в мою сторону два шага — два последних шага шкодливого кота. Я выстрелила с пяти метров, промахнулась и продолжала идти вперед, разряжая в него свой маленький револьвер. Он упал вперед, ударившись головой о кромку тротуара. После четвертого выстрела я еще дважды безрезультатно нажимала на спуск. Это не имело значения: я знала, что он мертв.
Раздались крики, топот. Я села в свой «фиат». Рванула вперед посреди смыкавшейся вокруг толпы. Перед машиной расступились. Я говорила себе: теперь уже никто не сможет причинить Жанне хлопот, она примет меня в объятия и будет баюкать, пока я не усну, и все, что мне от нее будет нужно, — чтобы она продолжала меня любить. Свет моих фар разгонял стервятников, и они разлетались в стороны.
В столовой виллы, прислонясь к стене, ждала Жанна — спокойная, лишь едва бледнее той, что я знала.
Она первая увидела меня, когда я взошла на крыльцо. Ее лицо, внезапно выразившее отчаяние и одновременно облегчение, заслонило для меня все остальное. И только гораздо позднее, когда меня оторвали от нее, я заметила остальных: Иветту, утиравшую слезы фартуком, Габриеля, полицейских — двоих в форме и троих в штатском — и одного из мужчин, виденных мною утром у гаража.
Жанна сказала, что меня обвиняют в убийстве Доменики Лои и собираются увезти, но что это полный идиотизм: я должна верить ей, ведь я знаю, что она не даст им причинить мне зло.
— Я знаю, Жанна.
— С тобой ничего не случится. Не может ничего случиться. Они попытаются воздействовать на тебя, но ты никого не слушай.
— Я буду слушать тебя.
Они оттеснили меня. Жанна спросила, можем ли мы вместе подняться наверх, чтобы собрать чемодан. Один из полицейских, с марсельским выговором, сказал, что он нас проводит. Он остался в коридоре. Жанна закрыла дверь моей спальни и привалилась к ней. Взглянув на меня, заплакала.
— Жанна, скажи мне, кто я.
Она покачала головой с полными слез глазами и сказала, что не знает. Я — ее доченька, и кто я, она уже не знает. Теперь ей это безразлично.
— Ты слишком хорошо знала Мики, чтобы обмануться. Ты знаешь меня… Ведь ты хорошо знала ее, верно?
Она качала головой, качала головой, отвечала: нет, нет, это правда, она ее не знала, последние четыре года она знала ее меньше чем кого бы то ни было. Мики избегала ее, как зачумленную, и она ее уже не знала.
— Что же произошло четыре года назад?
Она плакала, плакала, прижимала меня к себе, говорила: ничего, ничего, ровным счетом ничего не произошло — так, сущая безделица, глупость, один поцелуй, ну совсем ничего, всего-навсего поцелуй, но она не поняла, она не поняла, с тех пор она не терпела меня рядом с собой, она не поняла.
Жанна грубо отстранила меня, тыльной стороной ладони утерла глаза и принялась укладывать мой чемодан. Подойдя, я села подле нее на кровать.
— Я кладу три пуловера, — сказала она, несколько успокоившись. — Скажешь мне, в чем у тебя будет нужда.
— Мики знала, Жанна.
Она трясла головой, отвечала: прошу тебя, прошу тебя, она ничего не знала, тебя бы не было сейчас здесь, если б она знала. Погибла бы ты, а не она.
