Обычно она предпочитала, чтобы пациенты не ставили себе диагноз самостоятельно. Они неизбежно ошибались, причем в самую невыгодную сторону. Однажды к ней пришла женщина с жалобами на онемение ступней, требовавшая, чтобы ее обследовали на предмет выявления множественного склероза, однако, как выяснилось, все дело было в том, что она носила слишком тесные туфли.
— …самая благотворная профилактика, которая изменит мою жизнь, — это если ваш…
Она почти не обращала внимания на его слова, тщательно ощупывая пальцами бугристую поверхность простаты, мягко надавливая в разных местах, выясняя, причиняет ли это боль. Главное правило здесь — нажимать не сильнее, чем вы бы нажимали на глазное яблоко. Она отвела согнутые пальцы на край простаты, чтобы понять, удастся ли ей лучше оценить форму опухоли, охватывает ли та обе доли простаты или только одну.
— Доктор Рейли?
— Да? — откликнулась она.
— Я сказал — если ваш муж…
Рука Марца метнулась назад и схватила ее собственную, с влажным чмоканьем вытащив ее из ануса. Он повернулся к ней, по-прежнему со спущенными до колен трусами, свисающей рубашкой и галстуком, — и оказался близко, неприятно близко к ней. Он зажал ее пахнущие смазкой, затянутые в перчатку пальцы в своей руке, крупной, с обвисшей кожей, и уставился ей прямо в лицо.
— Если Том окажет любезность и сообщит мне… — Она боролась с Марцем, пытаясь освободиться, но его большая рука крепко сжимала ее кулак, ее врачебная власть над ним кончилась. — …что за херня творится в «Гудфарм». — Он заметил, как она смутилась. — О, ваш талантливый, амбициозный супруг что-то знает, доктор. Но не говорит мне. Он пытался сделать вид, что все в порядке. Пытался сегодня вечером, глядя мне в глаза, он лгал мне в глаза, доктор Рейли. Ничего не говорит ни мне, ни другим, насколько могу судить. У меня в его компанию вложены сотни миллионов долларов. Вам понятно? Это большие деньги, даже для меня. Деньги других людей, доктор. Акции росли. А сейчас перестали. Существует какая-то информация, которой у меня нет. Но у Тома она есть, доктор! Том знает! И я хочу, чтобы он… — Марц крушил ее руку, надвинувшись на Энн, побагровев, его нижняя губа изогнулась от злобы, как у примата, показывающего зубы, его пальцы, измазанные кровавым дерьмом, были в дюйме от ее носа, — … чтобы он сказал мне!
Он проснулся от боли, как всегда просыпался ночью, в ожидании минуты, когда аппарат отправит порцию чудесного, восхитительного лекарства по трубке, идущей к его руке. Просто нет слов, до чего он любил это зелье, он его жаждал, да, конечно, — неудивительно, что ради этого люди себя разрушают. У меня зависимость. Зато в такие мгновения голова особенно ясная, боль нарастает быстро, но ее еще можно терпеть, и наркотическая пелена пока далеко, мозг работает. Бесценные секунды. Бесценное время для того, чтобы думать, думать о единственном, что у него осталось: о сыне. Все прочее он уже потерял — тело, слабеющее день ото дня, дух, которому тело отказывалось служить, имущество — он больше не мог им пользоваться — и память, разрушенную страданиями, медикаментами и временем. И конечно, свою жену Мэри, ее он потерял много лет назад; как и дружбу собратьев-сыщиков, когда ушел на пенсию; он потерял все или почти все.
Однако он знал, что это в порядке вещей. Такое происходит с каждым из нас. Ты соединяешься со всеми людьми, когда-либо жившими и ныне живущими: он соединится с родителями, братом и сестрой, конечно же с Мэри и даже с Рэем. Наверное, в этом есть что-то утешительное. Встретиться с умершими и почувствовать, что они тебя знают. Когда умираешь медленно, есть время осмыслить смерть, проследить за ее приближением. Представить себе мир после твоего ухода, осознать необъятность времени и ту окончательную отстраненность от мира, которую дарит тебе сознание. Он провел с Мэри ее последние дни, видел, как у нее все больше западал рот, превращая исхудавшее лицо в маску, как дыхание становилось все неприятнее, он смотрел в ее пустые глаза, говорил с ней, а она говорила с ним, и он понимал, что понятия не имеет, о чем она сейчас думает. Она пыталась поделиться с ним, но и сама понимала, что у нее ничего не выходит. Часами они держались за руки, замыкаясь в своем, отдельном ото всех мире. Он знал, что никто из живущих не знает, о чем он думает. Даже сиделки — милые, профессиональные смотрители смерти.
Но пока он не умер. Пока не совсем. Он повернул голову, чтобы посмотреть, который час, и увидел, что еще только начало третьего. Рэй наверху. Ночная сиделка спит в соседней комнате. Иногда он слышал, как она бормочет во сне, и улыбался. Что-то в этом есть милое, домашнее.
Он приподнял одеяло, осмотрел длинный рубец, оставшийся после того, как доктор разрезал его, чтобы понять, что с ним не так. Шрам шел вдоль живота. Потом они его наскоро заштопали, зная, что надежды нет. Рубец плохо заживал, гноился. Медсестра сняла бинт, надеясь, что воздух поможет. Превозмогая боль, он поднял голову, просто чтобы поглядеть на гигантский разрез, который шел от грудной кости до лобковых волос. Кожа по краям высохла и сморщилась. Ниже, в гнезде седых волос, покоился его член с белым пластмассовым катетером для отвода мочи из почек. Теперь он почти не чувствовал катетер. Вот уже несколько лет, как он перестал скучать по своему пенису, ставшему для него чем-то вроде шланга. Старики даже друг другу об этом не говорят. Просто принимают — как истину, как перемену в жизни. Когда теряешь плотские желания, узнаешь о мире что-то новое, начинаешь по-другому смотреть на вещи, осознаешь, как мучаются молодые мужчины, какими они бывают глупыми и неуправляемыми.
Он надеялся, что у сына хватит сил, чтобы убить его.
И все-таки, — повторял он, часто он снова и снова твердил про себя одни и те же мысли, постепенно истирая их в ничто, — все-таки сын здесь и должен жить дальше. Только у Рэя сейчас неприятности. Из-за той китаянки. Из-за тех, кто забрал аппарат с лекарством. Рэй объяснил ему, в чем дело. И Грант-старший способен был реагировать, чуть-чуть кивать головой и говорить «да». Рэй очень умный. Но отец знает слабости своего сына. Часто Рэй поступает слишком импульсивно, необдуманно. Возможно, с годами он изменится. И еще он чересчур увлекается женщинами. Рэй не то чтобы бабник, нет. Беда в том, что он сразу кидается заботиться о них, забывая о себе. Ему хорошо с ними, но часто женщины приносят ему лишние заботы.
Хуже обстояли дела с другим недостатком Рэя. Он считал себя везучим. Еще с детства. В каком смысле везучим? Не то чтобы с ним всегда случалось только хорошее, но совсем плохого тоже не бывало. Его похоронили заживо, а он уцелел. Так повезти может лишь раз в жизни. И не исключено, что затем удача иссякнет.
О том, чем занимался Рэй во время своих поездок, старый детектив знал мало. Он не разбирался в заграничных странах. Зато Бруклин, Квинс и некоторые районы Манхэттена изучил как свои пять пальцев. Закавыка с той китаянкой — дело очень серьезное. Типичная нью-йоркская закавыка. У него глаз наметанный. Кто-то готов по трупам идти к своей цели. Учитывая место действия, возможна связь с деньгами, с тем, что осталось от мафии. Бандитские автомастерские, транспортные фирмы, гаражи. Он никогда не сталкивался с китайскими гангстерами, но слышал, что они бывают жесткими и безжалостными. А теперь Рэй впутался в эту историю… Завтра он разыщет ассенизационную фирму, там найдется кто-нибудь, кому что-то известно. Или Рэй почувствует ложь. У него есть чутье. Детектив обязан верить людям, если только у него нет веских причин считать, что они лгут. Не то свихнешься от подозрений. Но правду можно распознать. Ее обычно нюхом чуешь. Что-то в голосе, глазах, мимике. Это доказано учеными. Но детективы тут непревзойденные мастера. Они на своем веку опрашивают сотни людей. Китаянку с Рэем что-то связывает. И Рэй, хочет он того или нет, дойдет до конца. Грант-старший не сомневался — дальше будет хуже. Две девушки уже погибли, и если он хоть что-то смыслит в таких делах, они не последние. Он знал, что Рэй отнес оружие в сарай и навесил новый замок. Знал, что он спрятал ключ в скворечнике. А вчера осматривал оружие. На него это не похоже. Как будто Рэй к чему-то готовится, чем-то встревожен. К тому же медсестра рассказала Гранту-старшему, как сын обошелся с теми китайцами, в какую дикую ярость он впал.
Пугает ли меня все это? — спросил себя старый сыщик. Пожалуй. Ну да, пугает. Но я должен верить в Рэя, иначе получится, что я умираю зря. Надо попытаться помочь ему. Быть победоносным. Одержать победу, викторию.
Тут он и подумал о чем-то важном, о том, что нужно Рэю, чтобы…
Насос с дилаудидом щелкнул и впрыснул в организм очередную дозу. Такая прекрасная теплота… у меня зависимость… Постой! О чем он только что думал, о чем-то, что нужно знать Рэю? Наркотик мешал ему вспоминать… Что-то важное, связанное с Рэем, вернее, с той информацией, которую он… именно такие вещи детективы обычно записывают в своих… но он, видно, не сумел… Но тут он… он забыл, от препарата у него закрылись глаза, биение сердца замедлилось, дыхание стало глубже, и он начал погружаться в сон, освобожденный от боли… так о чем он думал?.. о том… о том, что его сыну что-то нужно узнать… что?
