КАК ЭТО ПОНИМАТЬ... Длинная фигура Виталия, изогнутая в проеме двери, его искаженное злобой лицо, слова, которые он выкрикивал, задыхаясь, почти нечленораздельно – все это угнетало. Казалось, хриплые и рваные слова, как назойливый лай, до сих пор метались по маленькому купе.
Первым не выдержал Гена. Он взял шапку и вышел. Все поняли – на крышу. Вслед за ним поднялись Алик и Грачев. Они остановились в тамбуре. Через раскрытую наружную дверь, через дыру в снегу свободно лился яркий дневной свет. После полумрака вагона он слепил, казался неестественно сильным, будто там наверху стояли десятки мощных юпитеров, направленных сюда, в тамбур...
– Немного же ему, однако, потребовалось, чтобы вот так расколоться, – медленно проговорил Грачев.
– Тепличный он какой-то... Искусственник.
– Это у него есть, – согласился Грачев. – Понимаешь, Алик, есть вещи, которые как бы определяют цену всему остальному. Они не падают в цене ни при каких условиях, ни при каком строе... Даже о самом обществе можно судить по тому, как оно относится к этим вещам – дружба, взаимовыручка, верность... Тот же Виталий... Ему еще в школе сказали, что если он будет соблюдать эти правила, то станет хорошим мальчиком. Он ответил – ладно, буду. И начал жить. По своему разумению. Оказал кому-то услугу – назвал взаимовыручкой. Познакомился с нужным человеком и, пожалуйста, – дружба. Заложил кого-то, предал – вот тебе и принципиальность. Он даже не представляет, что у всех этих понятий может быть какое-то другое значение... Бывает, увидишь в журнале красивую кинозвезду – ахнешь. А повстречай я ее на улице, ведь не узнаю. И проще она будет, и бледнее, и насморк у нее не исключен. С ним случилось то же самое. Начитался о мужестве, романтике – восхитился, а встретился с ними – не узнал. Вот если бы он прочитал где-нибудь о нашем подснежном существовании и снова попал бы в такую же переделку... О! И колбасу не стал бы прятать. Мужественно и красиво умирал бы от голода, зная, что не умрет и что о нем напишут хорошие слова. Понимаешь, многие начинают ценить соседа, лишь когда о нем напишут в газете или покажут по телевизору. После этого они и поздороваются, и пакости ему не сделают, и вообще будут вести себя с ним по-человечески. Они сами становятся как бы выше, общаясь с известным человеком. И свой город начинают любить, когда увидят его на открытках. Собственную жизнь, сами себя ценят лишь после того, как ими заинтересуются где-то вверху, когда сверху получат подтверждение собственной значимости... Такой тип ни во что не ставит человека, если о том нигде не написано. Его не интересуют твоя честность, порядочность, он смеется над ними. Преданность делу называет наивностью, бескорыстность – слабостью, верность – глупостью. И люди для него в самом деле ничтожества, ты же слышал, как убежденно он кричал о нашем ничтожестве. А раз так, значит, оправдана любая подлость, потому что это уже не подлость, а обыкновенное равнодушие. Знаешь, иногда, чтобы понять человека, я представляю себя в полной его власти, настолько полной, что он даже волен расстрелять меня, если захочет.
– Не хотел бы я оказаться во власти нашего крестника, – сказал Алик.
– Тебе это не грозит.
– Почему... Видишь ли, Володя, он был вежливым, остроумным человеком, пока не встрял в эту колбасную историю... Но не случись этого, таким бы и остался. Для нас. А сколько вежливых и остроумных людей ходит сейчас по коридорам с кожаными папками? Володя, ты точно знаешь, что они имеют в виду, говоря о дружбе и взаимовыручке? Мне почему-то кажется, что у каждого из них в папке лежит спрятанный кусок колбасы...
Промерзнув, они вернулись в купе и некоторое время молчали. Лежа на своих полках, мысленно продолжали разговор. А когда через полчаса Алик поднялся, опершись о вторую полку, рука его наткнулась на неподвижно лежащего Кравца. Он невольно отдернул руку, и, хотя не проронил ни звука, Грачев почувствовал внезапно возникшее в купе напряжение.
– Что там у тебя? – спросил он.
– Старик, кажется, того... Вроде умер.
– Как умер?! Может, заснул?
– Неподвижный он какой-то...
Грачев зажег свечку и поднес ее к самому лицу старика. Приоткрытые глаза, тускло поблескивающие зубы за серыми губами производили жутковатое впечатление. И только слабая жилка на шее, будто бившаяся из последних сил, говорила о том, что Кравец был жив.
КРАВЕЦ. На Острове время от времени происходят странные вещи. Однажды неожиданно вдруг выясняется, что человека, который, казалось, прожил здесь всю жизнь, хорошо знают где-то на материке. И не только знают, но давно ищут, причем вовсе не для того, чтобы вручить орден или наследство.
Когда-нибудь найдут и меня. Боже, сколько будет удивления! Такой тихий старик, такой безобидный, и надо же! Что ж, я не всегда был тихим стариком.
Когда человек отказывается от помощи, не верит в помощь и убеждает себя в том, что не нуждается в ней, он неизбежно начинает думать только о себе, только собственные желания брать в расчет. Другими словами, думает только о собственной шкуре. А потом наступает следующая стадия отчуждения – человек нарушает законы, по которым живут ближние. Он не может не нарушить законы, потому что не верит в них. Дело тут только во времени. Рано или поздно подвернется благоприятная возможность, и он не сможет отказаться от нее. Да и как откажешься, если вся жизнь – поиск такой возможности.
А дальше все зависит от того, как повезет. Большинству не везет. Мне тоже не повезло, хотя кончилось лучше, чем можно было ожидать – уехал до того, как все узнали, кто я есть на самом деле.
Так я оказался здесь.
Конечно, наступило отрезвление, я научился отказываться от подворачивающихся возможностей, но по-прежнему рассчитывал только на себя, теперь уже по необходимости.
Так тоже можно было жить вполне сносно, если бы не постоянный страх, который повсюду тащился за мной, как гиря на цепи. Мне все время казалось, что меня уже обнаружили, разыскали и вот-вот возьмут, чтобы спросить о той цифре с шестью нулями – принесенные мною убытки.
Да, теперь я рассчитывал только на себя, хотелось мне того или нет. Насмешка судьбы... Под влиянием каких-то случайных факторов, чьих-то слов, так называемой житейской мудрости ты пришел к тому, что людей нужно опасаться. Что ж, теперь ты вынужден это делать.
Третий инфаркт. Его надо было ожидать...
А если бы не гиря, прикованная к твоей ноге, если бы не этот постоянный страх, не было бы и первого.
Страх... он поселился во мне насовсем. А когда, случалось, он пропадал, я чувствовал, что чего-то не хватает, он стал естественным и привычным состоянием души. Именно страх взбадривал меня, давал силы. Благодаря страху я легко просыпаюсь, будто от толчка, бодро хожу на работу, благодаря ему у меня выработалась быстрая походка и быстрый взгляд. Я неутомим, когда другие валятся с ног, но никто не догадывается, что силы мне дает не выносливость, а страх.
Но так не могло продолжаться вечно. Страх сопровождал меня всю жизнь, но пришло время расстаться. Чего можно бояться после третьего инфаркта... Все позади. Когда я очнулся, гнетущая пустота разверзлась от меня во все стороны. Появился, правда, страх смерти, но разве это страх, это опасение. После третьего инфаркта мне стало совсем легко.
Так легко, так легко...
РАДИО. ПОСЛЕДНИЕ ИЗВЕСТИЯ...Наконец-то закончилась эта пурга, самая сильная, самая продолжительная в этом году, с ураганными ветрами и небывалым снегопадом. На что уж привычны островитяне к буранам, но последний тайфун превзошел предыдущие по всем показателям.
...Начальник Поронайского городского штаба по борьбе со стихией сообщил, что благодаря мужеству и самоотверженным усилиям жителей города уже на следующий день после окончания пурги были расчищены подъезды к основным предприятиям, а по центральной улице пошли первые автобусы.
...Настоящее сражение развернулось на участке железной дороги в районе станции Быково. Сотни горожан расчищали пути, и к вечеру под их радостные крики в областной центр отправился первый состав с углем для теплоцентрали.
...На Средних Курилах уже второй день стоит бесснежная погода с сильным ветром. Рабочие с занесенных предприятий расчищали улицы, откапывали жилые дома. Бульдозеры уже несколько суток подряд пробиваются к поселку Буревестник, с которым потеряна связь неделю назад.
...Ни на минуту не прекращается расчистка летного поля в Южном. Высота снежных заносов здесь превышает два метра. Сейчас на летном поле вся снегоочистительная техника авиаторов – бульдозеры, скреперы, роторы. Погода летная, говорит заместитель командира авиаподразделения. Завтра примем первые самолеты с материка.
...Горький опыт предыдущих метелей, сказал начальник отделения железной дороги, когда на перегонах застревали по нескольку железнодорожных составов, многому научил нас. Уже во второй половине суток седьмого февраля мы сами остановили движение на магистрали. И все-таки два состава были занесены и на этот раз. Один из них уже пришел на ближайшую станцию, а второй, пассажирский, до сих пор находится под снегом. В данный момент несколько отрядов лыжников-путейцев и отряд спортсменов, нагруженные продовольствием, движутся к составу. Мы только что получили сообщение, что первый из отрядов уже пробился к составу. Однако снегоочистителям, которые движутся с двух сторон, предстоит пройти не менее чем по тридцати километров.
