Татьяна Воронцова - Время черной звезды

Она кивнула. Хрупкая блондинка, которую он подцепил в Афинах после очередной ссоры с Иокастой. Он мог не зайти в ту таверну, она могла не двинуть его стулом… Случайность.

Незаметно для себя они оказались в спальне, синхронно, как партнеры по танцам, давно выступающие вместе, сбросили одежду, качнулись друг к другу и прямо так, не разжимая объятий, упали на кровать. Кожа Ники была восхитительно гладкой и, покрывая поцелуями изогнутую шею, Деметриос, как всегда, почувствовал аромат белых цветов. Это был ее собственный запах, не парфюм. Теряя контроль, он прикусил зубами мочку ее уха, услышал слабый стон… да, так… все правильно. Два тела встретились и замкнулись, образовав вселенную внутри вселенной.

Потом он объяснил ей, как она должна себя вести. Ника слушала, непрерывно вздыхая, но не возражала. Ему требовалось время, совсем немного. Когда зима вступит в свои права, останется лишь слегка подтолкнуть кое-кого в нужном направлении.

С этими мыслями он подъезжает к Акрополю. В оправе сумрачных небес тот выглядит устрашающе. Белый пентелийский мрамор Парфенона приобрел оттенок червоного золота и разгорается все ярче под моросящим дождем. Контуры храмов словно обведены черной тушью. Оставив машину на одной из улочек Плаки, Деметриос поднимается по лестнице на священный холм, поворачивает направо и не спеша идет по пешеходной дорожке к Пропилеям. Он идет тем же путем, каким ежегодно проходят миллионы туристов. Мелкие камешки хрустят под ногами. Низ штанин намок и потемнел от дождя.

Прежде чем ступить под уцелевшую часть свода Пропилей, он по привычке бросает взгляд направо и вверх – туда, где на небольшом выступе скалы, укрепленном подпорной стенкой, высится храм Ники Аптерос. Сердце, как всегда, на секунду замирает в груди. Вот оно – чувство, которое принято именовать благоговением. Ему становится тепло от мысли, что он еще способен такое испытать…

По ту сторону монументальной входной группы его ожидает высокая брюнетка в плаще цвета хаки, перехваченном на талии широким поясом с пряжкой. Длинные волосы заплетены в косу и уложены на затылке. Ни косметики, ни украшений. Темные глаза с длинными черными ресницами, большой мягкий рот. Однажды эта гордая афинянка навлекла на себя гнев Иокасты тем, что сделала Деметриосу недвусмысленное предложение в ее присутствии. С тех пор им не очень удавались светские беседы.

– Ясу, Деметриос.

– Ясу, Феона.

– Как доехал?

– Нормально.

– Все ли благополучно в Дельфах?

– Да, спасибо.

Феона не спускает глаз с его лица. Пристальный взгляд и учащенное дыхание выдают ее желание. Причем желание отнюдь не безобидное с учетом времени года и привязанных к этому времени событий. Ведь он – мужчина, и значит, неизбежно ощутит пробуждение бога внутри себя. А она – женщина, и значит, не сможет сопротивляться пробуждению в себе менады.

Наконец она, моргнув, отворачивается.

– Прошу тебя, Деметриос. Они ждут.

Тихий голос. Подчеркнутая вежливость.

Кивнув, тем же неспешным шагом Деметриос направляется к юго-восточной части холма, где в современном здании, заглубленном в толщу скалы, расположен музей Акрополя. Феона молча следует за ним, и он почти физически чувствует ее взгляд, скользящий по плечам, бедрам, ягодицам. Если все афинянки, которых ему собираются представить, находятся в таком же состоянии, знакомство будет забавным.

Проходя мимо несравненного Парфенона, он вновь улавливает мгновенный сбой сердечного ритма и замедляет шаг. Совершенные формы, совершенные пропорции… Если бы этот архитектурный шедевр не имел столь сильных повреждений, на него было бы больно смотреть.

– Эти камни звучат, – шепотом произносит Феона, останавливаясь рядом. – В них музыка. Слышишь?

Деметриос кивает еще раз и после этого, уже не задерживаясь, идет прямиком к музею.

В такое время – около девяти утра – туристов на Акрополе можно пересчитать по пальцам одной руки, а музей вообще закрыт для посещения. Феона первая спускается по лестнице и открывает дверь своим ключом. Слабо освещенные залы напоминают гробницы. Хотя в гробницах, напоминает себе Деметриос, никакого освещения вовсе нет. Мысль эта заставляет его улыбнуться. С этой отрешенной улыбкой на покрытом каплями дождя лице он заходит, повинуясь знаку Феоны, в одно из служебных помещений и вздрагивает при виде группы женщин – их так много, что вместо слова «группа» на ум приходит слово «толпа», – с готовностью склоняющих головы, как во время литургии.

Он сдержанно приветствует их, выслушивает имена: Талия, Христина, Лавиния, Мелитина, Леонтия, Калиса, Филина, Кайета, Мина… Вот что действительно звучит как музыка. Женщины поочередно делают шаг вперед и называют себя. При этом беззастенчиво разглядывают стоящего у стены Деметриоса. Идущий от него – единственного мужчины среди них – тестостероновый флюид опьяняет почище всякого вина. Сохраняя спокойствие, он обсуждает с ними детали предстоящей церемонии, уточняет время. Женская коллегия в Дельфах примет их в этом году, несмотря на… гм… некоторые разногласия.

Они кивают и благодарят. Похоже, Андреас Галани был прав, когда утверждал, что только «предмет раздора» способен ликвидировать этот раздор. Просто фактом своего непосредственного участия в переговорах.

Нет ничего хуже выяснения начатого и не законченного…

Кутаясь в теплую куртку с капюшоном, Ника стояла около машины, поджидая Деметриоса, который в очередной раз – как всегда, неожиданно – обнаружил, что у него закончились сигареты и, причалив к тротуару, метнулся в ближайший магазин. Дул пронизывающий ветер, по асфальту стелилась поземка, крыши расположенных ниже по склону горы домов были укрыты тонким слоем снега. Хорошо, что она рискнула доверить Деметриосу покупку теплых вещей, и он привез ей неделю назад плотные вельветовые брюки, свитер с горлом из кашемира, шерстяные носки, замшевые ботинки на толстой подошве, куртку и перчатки. Его шуточка про шубу и валенки во время их первой поездки в Фивы обернулась явью.

Сейчас они направлялись в Афины. На ее вопрос, куда конкретно, а главное, зачем, Деметриос ответил уклончиво. Ника тут же заподозрила, что целью поездки является их совместное появление «на людях» – демонстрация ослику морковки, так сказать, – но поскольку она уже согласилась играть назначенную роль, жаловаться, ссылаясь на слабые нервы, не имело смысла. К тому же ей пришла в голову мысль, что между всеми этими делами можно напроситься в магазин косметики и парфюмерии – бальзам для губ и крем с оливковым маслом для рук и лица не помешают… и шампунь тогда уж… лучше два…

Все еще пребывая мысленно в парфюмерном раю, Ника повернула голову и увидела Иокасту, выходящую из таверны напротив. Правильнее сказать, они увидели друг друга. В груди у Ники родился и тут же умер слабый писк, она плотнее прижала к щекам края капюшона.

Очень медленно, что делало ее приближение еще более эффектным, Иокаста перешла дорогу и остановилась в трех шагах от соперницы. На ней было длинное приталенное черное пальто, слегка расклешенное книзу. Небрежно завязанный узорчатый палантин в бордовых тонах… высокие сапоги на каблуке… красиво.

– Здравствуйте, – вытолкнула из себя Ника, тщетно пытаясь улыбнуться.

Черные, как греческая ночь, глаза Иокасты были устремлены прямо на нее.

– Херэте, гостья. Удобно ли тебе в доме Деметриоса Стефанидеса?

Ника догадалась, почему прозвучал этот вроде бы неуместный, запоздалый вопрос. Ей напоминали, где ее место.

– Вполне удобно, спасибо.

Иокаста кивнула.

– Скоро праздник. Надеюсь, тебе он понравится.

Игра света или в ее глазах действительно промелькнуло злорадство? Присматриваться было некогда, потому что из магазина вышел Деметриос. Приветливо кивнул Иокасте и скомандовал:

– Вероника, садись в машину! Поехали.

Вот теперь она не сомневалась – когда Деметриос назвал ее по имени, Иокасту передернуло. Что же делать? Испуганная и растерянная, Ника съежилась на пассажирском сиденье и уставилась на приборный щиток.

Скоро праздник. Надеюсь, тебе он понравится.

Угроза? Этого только не хватало!

– Расслабься, – процедил Деметриос, разгоняясь на относительно ровном участке дороги. – Не случилось ничего выдающегося, о чем стоило бы думать с таким лицом.

– Рекомендация по мотивам историй про Ходжу Насреддина, – в ответ съязвила Ника. – Не думайте о белой обезьяне!

Он сердито фыркнул.

– Ладно, ладно… – Ника расправила плечи и немного поерзала, устраиваясь поудобнее. Положила ладонь на его бедро, обтянутое черной джинсовой тканью. – Я же делаю все, что ты мне говоришь.

– Ты делаешь это и для себя тоже.

– Мне было бы спокойнее, если бы ты сказал «ты делаешь это для себя». И все.

– Но ведь я тоже имею в этом деле свой маленький шкурный интерес, и тебе об этом известно, дорогая.