– На кого я похож? – спросил он.
– На Аню, – уверенно заявила Никитична. – Ты фотографии матери хоть видел?
– Видел.
– Какие тогда были фотографии! – воскликнула старшая крашеная блондинка. – Какого качества!
– Я вот сейчас смотрю и вижу: глаза Анины, улыбка. Ты на мать похож, парень. Сейчас посмотрю, не осталось ли у меня фотографий.
– А откуда у вас могут быть фотографии моей мамы?
– Так она с моей дочкой вместе училась.
– А с вашей дочкой можно будет поговорить?
– Можно. И она тебе подскажет, с кем еще. Так Аню было жалко…
– Моя мать все-таки мертва? – спросил Максим.
– А у тебя были сомнения? – поразились блондинки чуть ли не хором.
Максим повторил версию сотрудника кладбища насчет отъезда за границу.
Петрович усмехнулся и выпил водки. Никитична покачала головой. Блондинки с печальным видом подперли щеки руками. Петрович предложил выпить за упокой Аниной души, ну и бабки с дедом заодно.
Выпили.
Максим вопросительно посмотрел на собравшихся за столом.
– Твоя мать умерла, рожая тебя, – сказала старшая блондинка.
– Но не здесь, – добавила вторая.
– На зоне, – выдохнула Никитична.
– Да что в этом такого-то?! – воскликнул Петрович. – У нас в стране каждый третий сидел!
– Но не профессорские дочки, – заметила старшая блондинка.
– Ты знаешь сколько профессоров в тридцать седьмом отправились по этапу? – посмотрела на нее Никитична.
– А-а… Но тут-то было совсем другое дело! – тут же нашлась блондинка.
– С уголовником она спуталась, – сообщил Петрович и еще выпил.
– Так бывает… – мечтательно произнесла старшая блондинка. – Хороших девочек тянет на плохих мальчиков…
– Да какой он тебе мальчик?! – закричала Никитична. – Матерый мужик был. Лет на десять ее старше. Голову ей вскружил, околдовал словно… Она все на себя взяла. Хотя ясно было, что он все придумал, руководил, а потом подставил ее. И ведь ничего не нашли!
– Они что, обокрали кого-то?
– Да, – кивнула Никитична. – Твои мать с отцом – а тот мужик явно твой отец, – обокрали каких-то знакомых твоих бабушки с дедушкой. Твоя мать много раз бывала в их доме. Наверное, проговорилась о том, что там видела…
– Но говорили, что эти обворованные даже половины добра не стали упоминать, – вспомнила старшая блондинка. – Ну, чтобы внимания не привлекать. И чтобы вопросов лишних никто не задавал. Откуда все появилось-то? Они не могли объяснить происхождение всего добра, которое у них вынесли. В советские времена многие молчали, когда к ним воры забирались.
– Моих мать и отца взяли на месте?
– Твоего отца вообще не взяли. В тот раз, – добавил Петрович. – Но он точно несколько раз сидел.
– И все понимали, что это он, а не твоя мать, провернул дело, – сказала одна из блондинок. – Но ее видели соседи тех, кого обокрали. И в квартире нашли ее отпечатки пальцев. Да и призналась она…
– А отец вышел сухим из воды?
Все четверо жильцов квартиры кивнули.
– И что было дальше? – спросил Максим.
– Ее отправили на зону, – сообщила Никитична. – Не знаю куда. Твои бабушка с дедушкой ходили мрачнее тучи.
– На суд они не ходили, – сказала старшая блондинка. – Я помню, как наша мамка возмущалась. Ну и что, что дочка оступилась? Ведь все равно дочь! Молоденькая, глупая. А они от нее вроде как отказались. Чтобы не порочила их репутацию! Представляю, как ей было тяжело…
– А потом твои бабушка с дедушкой вдруг куда-то уехали, – продолжала Никитична. – И вернулись с тобой. Сказали, что Аня умерла на зоне в родах, их вызвали за новорожденным мальчиком. А потом они как-то быстро отсюда переехали. Наверное, тебя не хотели травмировать. Ведь тебе бы в нашем дворе точно кто-то рассказал бы историю про твою мать. И папаша мог тебя найти. А они, наверное, не хотели, чтобы ты с ним общался.
– Ты хоть был счастлив с ними? – спросила младшая блондинка про бабушку с дедушкой Максима.
– Да, – уверенно ответил Максим. – Я им благодарен за все то, что они для меня сделали, в особенности дед.
«Но душевного тепла было мало», – добавил Максим про себя.
На лестнице я столкнулась с Лизой, супругой настоящего Игоря.
– В больницу к Игорю Олеговичу? – спросила я с милой улыбкой.
Лиза кивнула. Особой радости при виде меня не демонстрировала.
– А я только что оттуда, – с невинным видом продолжала я.
Лиза напряглась. Выражение лица у нее изменилось – стало еще более недовольным.
– Обсуждали условия проведения корпоратива. У него осталась одна его сотрудница. Любочка из бухгалтерии, может, знаете?
– Не знаю, – процедила Лиза и пошла вниз, не желая со мной разговаривать.
Меня она очень раздражала. Потому что все еще остается законной супругой Игоря? Из-за вчерашнего? Я не могла дать четкого ответа даже самой себе. Но ведь Лиза являлась моей соперницей, пусть Игорю она и не нужна больше… Она – законная жена, а я… Никто.
У нас в квартире скандалили. Я услышала разговор на повышенных тонах, подходя к двери. Узнала голос Алевтины Ильиничны, но были и какие-то совершенно незнакомые. Громче всех звучал мужской.
Дверь оказалась не заперта, я толкнула ее и оказалась в квартире.
К нам в гости пожаловали представители телевидения, которых в нашу квартиру привел совершенно незнакомый мне мужчина. Но он был знаком Алевтине, ее внучатой племяннице (или четвероюродной внучке) Аллочке, гадалке Валентине, ее мужу-художнику и алкоголику Паше. Даша отсутствовала (насколько я помнила, она в этот день работала), мои соседи тоже. Но они здесь навряд ли еще когда-нибудь появятся.
– Варя, ты представляешь, этот нахал претендует на твою комнату! – заорала Алевтина Ильинична при виде меня.
– Он сюда уже не в первый раз заявляется, – сообщил художник. – Пока молодежь в твоей квартире жила, к ним таскался, только без телевидения.
– Комната по праву должна принадлежать мне! – объявил мужик лет пятидесяти, с залысинами, худощавый, остроносый, одетый в серый костюм и бледно-розовую рубашку. Костюм был явно дешевый, его было бы неплохо отпарить, а лучше поменять.
Мужик тем временем вещал про свое родство с покойной Степанидой, телекамера работала. Не знаю, где мужик научился так складно говорить. Может, на митингах регулярно выступает или вообще депутат?
– Объясните, пожалуйста, что ему все-таки нужно? – обратилась я прямо к Алевтине Ильиничне, когда мне надоело слушать дядьку.
Говорил он много, вроде складно, но сути я никак уловить не могла. По призванию точно депутат. Хотя наши депутаты в таких дешевых костюмах не ходят. Или этот из либеральной оппозиции, страстно стремящейся к власти?
– Ему нужна твоя комната, – сказала теперь гадалка Валентина, сделала шаг к не прекращавшему говорить мужику, резко выбросила руку вперед и вырвала у него несколько волосков.
Он дико заорал, но речь прекратил. Телевизионщики с трудом сдерживали смех, но оператор продолжал снимать, а журналист сунул микрофон под нос Валентине и спросил, зачем ей волосы претендента на комнату.
– А затем, что нам такой сосед не нужен, – ответила Валентина. – Не нужно, чтобы устраивал тут сборы партийной ячейки. Мы политических не признаем. Если бы еще уголовник был, то ладно. Наши люди у своих не воруют. У нас традиционно воры благородные, и их народ жалеет, а политиков и чиновников не любит. И всегда не любил.
Я удивленно посмотрела на мужика. Значит, все-таки какой-то партийный деятель? Пиарится таким образом?
– Но волосы-то вам его зачем? – не отставал журналист.
– А я порчу на него наведу. У меня как раз от одной клиентки свежая кладбищенская землица осталась. Сегодня ночью выкопанная. Чего добру пропадать?
– Порча – это грех! – воздел к потолку палец мужик. – А я…
– Вы случайно не из прозревших чиновников? – спросила я спокойным голосом. – Или только мечтаете на особых местах перед телекамерами молиться? Решили попасть на амвон своим особенным путем? Через нашу квартиру? Мою комнату, купленную на совершенно законных основаниях?
– Ваша комната должна быть моей! – истошно заорал мужик. Валентина удалилась в свою комнату с вырванными волосками.
– Почему?
– Клад хочешь найти, ирод? – прищурилась Алевтина Ильинична.
