— Где именно? — уточнил Смолянинов. — Покажите на себе.
— Вот здесь. — Цецулин приложил ладонь к правому подреберью.
Все точно. Доктор Мом знал, что у нее холецистит.
— А какие лекарства он ей назначал, не помните?
— Он посоветовал делать яичницу с салом, какао со сливками пить и свиную печень жарить. Даже можно немножко водочки, — показал он пальцами размер дозы. — Для давления.
Следователи опять пошли к Самсонову. Тот уже что-то паял в разобранном радиоприемнике, в комнате пахло канифолью.
— Как врача звали?
— Не знаю. — Сергей Васильевич отложил паяльник на подставку. — Новый антибиотик от простуды мне дал. А зачем антибиотиками травиться? На окно положил — и забыл. А как Маша умерла, понял: опять Мокрухтин под меня копал.
Смолянинов взглянул на заросшее зеленью окно.
— У вас здесь целая дача, — сказал он.
— Вы лекарство ищете? — поднялся на больных ногах хозяин. — Где-то там в уголочке.
— Стоп! — остановил его Завадский.
Старик испуганно сел на стул.
Упаковка антимицина лежала на полке с кресс-салатом.
— Оформлю-ка я изъятие, — шептал себе под нос Михаил Анатольевич, пряча лекарство. — Черт его знает, что там за дрянь. — Поднял голову: — Что можете вспомнить еще, Сергей Васильевич?
Сергей Васильевич задумался. Брови поползли вверх, отчего пошла складками не только кожа на лбу, но и вся лысая голова старика вплоть до темечка. Завадский, который стоял за спиной Самсонова, удивился этому обстоятельству настолько, что машинально пощупал и свою голову: нет, у него все в порядке.
Самсонов вдруг застучал костяшками пальцев по столешнице, комментируя при этом:
— Точка-точка-точка-тире. Пауза. Точка-тире. Пауза. Тире-точка-точка-точка. Пауза. Точка-тире. Что получилось, товарищи милиционеры?
— Не знаем, — пожал плечами Смолянинов.
— Мне стучали: жаба.
— Кто стучал?
— Мокрухтин стучал. Вот в эту стену. Азбукой Морзе.
То, что Мокрухтин, просидев столько лет в колониях, в камерах перестукивался и мог знать азбуку Морзе, Михаил Анатольевич допускал. Но при чем здесь «жаба»? Зачем стучать это нелепое слово больному старику?
— Покажите, в какое место стучали.
Сергей Васильевич с трудом поднялся и, выбрасывая ноги в ортопедических ботинках, доковылял до стены и постучал.
Вдруг стена откликнулась.
— Вот! Слышите! — замер Самсонов. — Вот так и стучали.
Капитан выскочил. Смолянинов уговаривал старика.
— Сергей Васильевич! Успокойтесь. Никто через стену проникнуть не может. Чтобы попасть к вам, ее надо разрушить.
— Молодой человек, вы в этом уверены? А радиоволны, чтобы проникнуть сюда, тоже должны разрушить стену?
— Но Мокрухтин — это же не радиоволны!
— Кто знает? — философски заметил старик. — Вы «Жизнь после смерти» американского врача Моуди читали? Может, человек после смерти превращается в какие-нибудь стоячие радиоволны, а радиоприемники их ловят. Потому что на третий день и на девятый душа человека еще здесь, в этом мире, и лишь на сороковой улетает в космос. Вот и Мокрухтин на следующую ночь стучал. Значит, он все еще здесь.
— Как? На следующую ночь после того, как его убили, стучали? Я вас правильно понял?
— Вы меня поняли правильно, — склонил голову старик. — Только я не знаю, как это объяснить. И вы не знаете.
Вернулся Завадский:
— Я ему сделал втык.
— Кому? — испуганно втянул голову в плечи Самсонов.
— Дежурному милиционеру. Пойдем посмотрим.
В квартире Мокрухтина дежурный милиционер, услышав стуки, решил порезвиться.
— Вот за эту самодеятельность я постараюсь, чтобы вам вкатили как следует, — пообещал следователь. — Где вы стучали?
Смущенный дежурный подошел к бару:
— Вот здесь.
— Зовите экспертов, — сказал Завадскому Смолянинов.
Эксперты, во второй раз осматривая квартиру Мокрухтина, обнаружили вмятины не только за баром, но и по всем стенам помещения. Кто-то явно что-то искал. Скорее всего тайник.
Михаил Анатольевич думал о Евгении — все сходилось. Мужчина на веревке, слезающий с крыши в ночь после убийства Мокрухтина, как будто вымытый пол дорожкой, стуки в стену и, наконец, разгадка: никакого отношения к убийству Мокрухтина этот скалолаз не имеет. Иначе убил бы ночью. А убит-то бизнесмен днем.
Евгении звонил перепуганный георгиевский кавалер:
— К вам рвутся два битюга, я не могу их удержать. Что делать?
— Не волнуйтесь, Матвей Иванович, я в курсе. Пропустите.
Таечка заранее открыла дверь, и, сотрясая приемную, в офис вошли боевые слоны персидской армии. Те, что брали Вавилон, Индию и Египет. Прислал их Иван. Облик самого Ивана должного впечатления на окружающих не производил, — если не видеть его в деле, то впечатление обманчивое. Да, тренированный, да, атлет, да, дискобол, да, Пракситель, да, гибкий, как кошка, но вид чересчур уж интеллигентный. А эти еще с лестницы, подняв руки, трубно приветствовали женщин, да так, что отозвался стеклянный шатер, венчавший крышу особняка. Таечка боязливо подняла глаза — не посыплются ли на нее осколки?
Несмотря на жару, оба были в расстегнутых пиджаках, с чуть расставленными в стороны руками. Видно, под мышками им что-то мешало. Впрочем, сейчас вся молодежь так ходит. Руки и ноги растопырены. Что мешает их рукам — понятно, оружие под мышкой, но вот что мешает ногам?
Двое прошли в кабинет Барсукова. Тот был слегка оживлен, суетлив, взволнован, а увидев «крышу», даже просиял. По крайней мере если его убьют, то не сегодня.
Вскоре подъехали и оппоненты. Начинался второй акт драмы «Озеленение», до которого Мокрухтин просто не дошел в силу своей преждевременной кончины.
Итак, акт второй. Условно назовем его «Стрелка».
Сцена первая. Явление первое. Пошел занавес.
В кабинет Барсукова входят два молодых, наглых петушка и барыга, зажатый между ними. У барыги раздраженное лицо. Мизансцена такая: Барсуков, приветствуя гостей, грузно поднимается из-за массивного стола и, улыбаясь, с протянутой рукой идет навстречу посетителям. Боевые слоны в углу играют на компьютере. Оглядев вошедших, едва кивают и снова отворачиваются. Пришли цыплята желторотые, да еще перья топорщат.
Барсуков и барыга пожимают друг другу руки, хозяин указывает гостю на кожаное кресло, петушки садятся на стулья и поджимают лапки, как на насесте.
Сергей Павлович включает селектор:
— Евгения Юрьевна, принесите, пожалуйста, документы по фирме «Барин».
Но Евгения еще с минуту выжидает у себя в кабинете, как будто ищет. Наконец, прижимая папку к груди, входит к шефу.
Явление второе. Те же и генеральный директор.
— Здравствуйте, господа. — Евгения кладет папку на стол перед Барсуковым.
— Присаживайтесь, Евгения Юрьевна. Мне понадобится ваша помощь. У нас с Николаем Гавриловичем возникли некоторые шероховатости. Найдите, пожалуйста, договор.
Евгения опускается в дерматиновое кресло. Барсуков делает вид, что изучает документ. Окружающие слышат только обрывки фраз и огрызки слов.
— На основании барин сморчков пожертвование озеленение безвозмездно юго-восточный округ точка дата подпись сморчков пожертвование Николай Гаврилович два экземпляра печать пожертвование…
— Прошу вас, — Барсуков протягивает бумагу господину Сморчкову. — Я вас слушаю. Изложите ваши претензии.
Николай Гаврилович вертит договор в руках и, не говоря ни слова, передает его петушкам. Петушки любуются бумагой и друг другом. Вчитываются в текст и периодически поднимают глаза на Сморчкова. В голове у них та же каша: пожертвование озеленение безвозмездно подпись печать.
— Разрешите и нам взглянуть, — поворачивается от компьютера боевой слон Барсукова. И, протянув руку, бесцеремонно вытягивает договор из пальцев петушков. Те от такого пренебрежения аж вскинулись. Их честь наконец задели. Но боевой слон в расстегнутом пиджаке, повернувшись, открывает под ребрами отнюдь не кобуру с пистолетом, как у них, а короткоствольный автомат, благо что размеры грудной клетки позволяют, и петушки разом сникают. Боевые слоны, внимательно прочитав, возвращают документ Евгении.
— Ну и какие у вас претензии, господа? — обращаются они к гостям. — Пожертвовали? Спасибо. Чего же вам еще надо?
Сморчков аж взвизгивает:
— Когда я давал деньги, они намекали совсем на другое!
— На что же, позвольте узнать? — понизив голос, удивляется Барсуков. — Евгения Юрьевна, вы на что-нибудь намекали?
Евгения Юрьевна из той же папочки наманикюренными пальчиками достает аудиокассету и вставляет ее в стереосистему. На ней записан первый акт драмы со Сморчковым в главной роли. Повторять текст произведения у нас нет никакой надобности, ибо вы уже слышали его в исполнении дуэта: Евгения — Мокрухтин.
