Абсолютно ничего. Ни пижамы, ни халата, ни туфель, ни шляпной коробки, ни пакетов из-под новых платьев. Не нашли даже окурков со следами губной помады, не нашли никаких отпечатков пальцев на бутылке виски и бокалах. Не было следов губной помады на подушке и полотенцах, не было остатков средств для завивки и красок для волос.
Они сделали вывод, что никакой женщины в квартире не было.
Постепенно мне стало все ясно.
Она не могла войти в квартиру после моего ареста, так как у нее не было ключей. Она все это проделала перед нашим отъездом, наверное, когда я брился. Она все вытерла, вычистила, а свои платья и другие вещи выбросила в мусоропровод.
Она сделала все то, что хотел сделать я, только опередила меня.
В кармане моего пиджака они нашли письмо. Они спросили меня, как это понять: я прятал от полиции Маделину Батлер в своей квартире и написал письмо в полицию, указывая, что ее там можно найти.
Я попытался им объяснить. Но тут кое-что начало проясняться, и это меня доконало.
В результате полиция отказалась эксгумировать тело Дианы Джеймс, на чем настаивал мой адвокат.
Правда, не одно это, было и кое-что другое.
Дело в том, что никто не видел Маделины Батлер после того, как я ударил по голове полицейского, осветившего ее лицо фонарем. Чарисса Финлей говорила, что, я вместе с Маделиной Батлер уехал из домика на озере, и она убеждена в том, что один из нас должен был убить другого. Служащий бензоколонки и полицейский в маленьком городке, через который я проезжал четыре часа спустя после пожара, заявили, что в машине я был один.
Однако и это было далеко не все…
Два регулировщика и два патрульных полицейских и еще трое сказали, что только всемером и с немалым трудом им удалось меня связать. Мое утверждение, что будто на тротуаре была Маделина Батлер, сочли за галлюцинацию, за плод моего больного воображения.
Было опрошено 20 свидетелей, и все заявили, что не видели женщины, похожей на Маделину Батлер.
Восемь человек сказали, что видели безвкусно одетую рыжую девицу в большой шляпе, но если я утверждаю, что это была Маделина Батлер, значит, я рехнулся.
Допросили мальчиков, которые видели, как я выбросил приемник. Они сказали, что отдали его в ремонт, и мастер заявил им, что внутри кто-то ковырял ножом. Мастер подтвердил это под присягой.
Они решили, что чувство вины вызвало у меня помешательство. Я сломал приемник, потому что по нему долго передавали о женщине, которую я убил. И я спал на берегу моря, так как мне чудилось, будто она находится в моей квартире. И я совершенно спятил, ибо в каждой женщине видел Маделину Батлер.
И все же не это было главным.
Главной оказалась история с деньгами.
Это произошло, когда полицейские вернулись из моей квартиры. На все, что я им говорил, они только качали головами, а то и совсем не слушали меня. Однако когда я им в пятнадцатый раз повторил, что Маделина взяла деньги из банков, а потом запросто скрылась, они согласились проверить это.
Они предупредили, что если и это окажется такой же чепухой, как все предыдущее, то на этом следует закончить. Они по горло сыты были проверкой моих утверждений. Я вздохнул с облегчением. Теперь наконец они получат доказательства того, что я не сумасшедший.
Они проверили мои утверждения, допросили служащих всех трех банков.
Ни миссис Генри Л. Кастерс, ни миссис Джеймс Р. Хэтс, ни миссис Луцилла Мэннинг не арендовали сейфов. Они даже не слышали о таких людях. И ни одна женщина, хотя бы отдаленно, подходящая под мое описание, в этот день ничего не брала из сейфов.
Напротив, заявили они, миссис Маделина Батлер, президент основанного ею исторического общества, уже несколько лет пользовалась сейфами этих банков. В них она хранила документы и фамильные бумаги.
Когда мне об этом рассказали, то пришлось вызывать надсмотрщиков.
А иногда это находит на меня даже теперь — я начинаю кричать, рычать и смеяться, когда думаю о том, что эти 120 тысяч четыре дня и четыре ночи были у меня в квартире. Они либо лежали в ее чемоданчике, либо под матрацем.
Деньги все время оставались при ней. А сообщения по радио она действительно не слышала, а я сам ей сказал, что полиция ищет меня, а не ее. Она, вероятно, догадывалась об этом, но, не желая рисковать, решила сначала сделаться настоящей Сузи Мамбли, а потом уже скрыться.
Возможно, она и не собиралась так со мной поступить.
Возможно, она всерьез хотела уехать вместе со мной, а я только не должен был знать о ее лжи насчет денег в сейфах. И только поэтому она хотела сделать вид, будто берет деньги из сейфов.
Подумайте над этим. Я не мог догадаться и уже не догадаюсь. Не исключена возможность того, что, пока я брился, она нашла в кармане моего пиджака письмо, адресованное в полицию.
Это вполне возможно, и это объясняет, почему она под конец устроила такой спектакль. Первый банк — Прибрежный — стоял на углу, и она могла просто выйти из пего через боковую дверь и скрыться. Это было бы проще и безопаснее для нее. А если она видела это письмо в полицию? Тогда она показывала мне эти деньги и разыгрывала роль привязанной ко мне Сузи Мамбли, несомненно, для того, чтобы я здесь не скучал, чтобы мне было над чем подумать.
Теперь вы понимаете, почему я просыпаюсь по ночам? Виной этому один и тот же сон.
Я сижу в машине и ожидаю, когда Маделина выйдет из последнего банка. Вот она неторопливо идет ко мне но тротуару, ее волосы цвета меди блестят па солнце, она обольстительно улыбается и покачивает бедрами в своем летнем платье. А я думаю о том, что через несколько минут мы войдем в мою квартиру.
Жалюзи опущены, в комнате полумрак, возле кровати лежит чемодан со 120 тысячами долларов, а сбоку висит нейлоновый чулок, наспех снятый и брошенный…
А затем в этом сне она машет мне пальцами левой руки, идет дальше мимо меня по улице и исчезает. А я сижу в машине, зажатый другими машинами в центре города, где две сотни полицейских хотят меня поймать. В это время я просыпаюсь и кричу.
А вы бы разве не закричали?!
