Но вернусь к своим запискам. Я приказал нескольким констеблям вернуться в Агартаун и допросить тамошних рабочих, которые завершали снос трущоб. Задание оказалось трудным и неблагодарным. Многие рабочие уже бросили работу. Они не хотели отвечать на вопросы, чтобы их фамилии появились в официальном отчете. Некоторые из них, скорее всего, уже имели с нами дело, совершив какие-то мелкие преступления. Наверняка среди землекопов были и такие, кто принадлежал к лондонскому преступному миру; возможно, они еще недавно были законопослушными гражданами, но теперь вращались на границе обычного общества и теневого мира. Такие начинающие преступники иногда тоже подрабатывают на крышу над головой и пропитание. Лондон активно застраивается. Кроме того, не все представители криминального мира — прирожденные мошенники, бродяги и воры, которые не умеют заниматься честным трудом. Наоборот, многие из них когда-то вели добропорядочную жизнь, только судьба им не благоволила. Есть среди них беглые мужья, бросившие жен и детей. Возможно, есть бывшие банковские клерки, погибшие для общества из-за пристрастия к азартным играм и выпивке. Наверняка найдутся разорившиеся торговцы, не умевшие продать свой товар и задушенные кредиторами. В Лондоне без труда может затеряться всякий, кто не хочет, чтобы его нашли. Видимо, на это и рассчитывал наш убийца. Но сам он пока гуляет на свободе…
Итак, я дал своим подчиненным задание и рассчитывал, что оно будет выполнено, хотя я отлично представлял трудности, которые их ожидали. Даже если кто-то из землекопов, сносивших трущобы, что-то видел, он ни за что не признается в том добровольно. Я с самого начала предвидел, что ко мне в гости явится мистер Флетчер, представитель железнодорожной компании. Мистер Флетчер наверняка обвинит полицию в том, что она препятствует возобновлению работ.
Он пришел ко мне в кабинет утром в пятницу, в половине десятого. По утрам мы обычно раздаем задания на день. Я не был готов к встрече с ним. И все же я его принял, пусть и не слишком благосклонно. Он обильно потел. На смену весенней прохладе неожиданно пришла почти летняя жара. Вначале я решил, что Флетчер вспотел от того, что очень спешил в Скотленд-Ярд из Агартауна. Позже выяснилось, что он вне себя от ярости.
— Это неслыханно! — пронзительно завопил он, снимая овальные очки и мигая глазами. Затем он извлек из кармана довольно грязный носовой платок и принялся промокать мокрый лоб. — Мы отстаем от графика! Если мы вовремя не подготовим площадку, ни о каком строительстве не может быть и речи! Инвесторы с нетерпением ждут, когда закончится снос. Все зависит от этого! Вы хоть понимаете, что это значит? Вижу, что не понимаете. Попробуйте поставить себя на место наших акционеров. Они все больше волнуются за свои будущие прибыли! Акционеры донимают управляющих железной дорогой, а те в свою очередь донимают меня!
Срывающимся от волнения голосом он продолжал:
— Вы имеете представление, в какую сумму обойдется строительство? Вам известно, сколько приходится платить рабочим?
— Мистер Флетчер! — перебил его я как можно вежливее. — Я ведь разрешил продолжать снос агартаунских трущоб!
— Вы-то разрешили, — возразил он, — но работа почти не движется! И все из-за ваших подчиненных… Только рабочие начинают сносить очередной дом, как появляется парень в форме и пристает к ним с вопросами. Что ни день несколько землекопов объявляют, что больше не станут работать под присмотром констебля, который ко всему, что делается вокруг, относится с подозрением и не дает никому проходу. Даже до того, как вы прислали к нам своих людей, работы то и дело стопорились. Многие землекопы очень суеверны и не хотят работать там, где нашли труп. Кому же захочется проводить весь день на месте преступления? Поэтому каждое утро мы недосчитываемся нескольких рабочих, которым приходится искать замену.
— В Лондоне землекопов хватает, — сухо заметил я.
— И работы для них тоже хватает! — возразил Флетчер. — Возможно, инспектор, вы не обратили внимания, но Лондон в последнее время превратился в одну большую строительную площадку… Работы ведутся и на земле, и под землей! Под нашими ногами прокладывают новую канализацию по проекту Базалгетта; кроме того, строят подземную железную дорогу. Железнодорожные компании прокладывают рельсы на земле. Строятся новые дома, причем некоторые — по распоряжению правительства! Если землекопа что-то не устраивает на одном месте, ему достаточно лишь собрать вещи и перейти на соседнюю стройку, где его с радостью примут на работу. Всегда ходят без работы лишь лентяи, пьяницы или инвалиды. Теперь вы понимаете, как трудно набрать трудолюбивых и трезвых рабочих на строительство нового вокзала? Надеюсь, вы понимаете, что нормальные рабочие ненадолго задержатся на стройке, если на ней кишат полицейские?
Вместо ответа, я поднял брови; Флетчер, видимо, понял, что его последние слова были, мягко говоря, бестактными, и поспешил их перефразировать.
— Я хотел сказать — если ваше следствие тормозит работу. Послушайте, инспектор Росс, прошу вас, отзовите своих подчиненных. Они только напрасно тратят время. В расследовании такого рода утраченное время ничем не восстановишь. Как и в нашем деле, в строительстве.
Я не стал объяснять Флетчеру то, что за свою жизнь повидал много таких, как он, — и на шахте, и в других местах. Флетчера и его подобных интересует лишь одно: прибыль. Их цель — выжать побольше из каждого рабочего, а на несчастные случаи, пусть даже со смертельным исходом, им наплевать. Вспомнив рабочих, которые у меня на глазах сносили наружные стены кувалдами, стоя на остатках кирпичной кладки, я невольно задумался: сколько несчастных случаев уже было на этой стройке с тех пор, как начались работы?
Однако полицейские — государственные служащие, и наша задача — не оскорблять законопослушных граждан. Иначе они поднимают страшный шум.
— Прискорбно слышать, что наше следствие нарушает ваши планы, — сказал я. — Но чем быстрее мои констебли опросят всех рабочих, тем скорее они уберутся со стройки, и вы сможете дальше сносить трущобы и вывозить мусор.
Видимо, Флетчер по моему виду решил, что я злюсь на него, потому что немного испугался. Я же думал о другом. Сколько всего успели вывезти с места будущей стройки! Если там и было что-то представляющее для нас интерес, улики давным-давно уничтожены.
— Мне бы хотелось, чтобы ваши подчиненные покинули стройку к полудню, — заключил Флетчер, засовывая платок в карман.
— До полудня мы никак не управимся, — возразил я.
— Но ведь они торчат на стройке с тех самых пор, как нашли труп! — не выдержал он. — А один ваш констебль даже свалился в погреб, и его пришлось вытаскивать на веревке! Он мог сломать ногу!
Я стал гадать, кто из моих подчиненных ухитрился свалиться в погреб, и испытал досаду оттого, что мне ничего не доложили. Кроме того, мне стало интересно, кипел бы так Флетчер, если бы ногу сломал один из его рабочих.
— Так что, понимаете, — продолжал Флетчер, — стройка — место опасное.
— Для покойницы, Маделин Хексем, стройка точно стала опасным местом, — заметил я.
— Но, дорогой мой, вы же не думаете, что ее убил кто-то из работавших там людей! — вскричал мой гость.
Я ответил, что пока ничего не исключаю. У меня нет версий. Мне показалось, что Флетчер едва не задохнулся от ярости.
— Я доложу обо всем вашему начальству, — пообещал он, нахлобучивая на голову цилиндр.
— Как хотите, сэр, — вежливо ответил я.
Незваный гость отнял у меня время; я обрадовался, когда он ушел. Мне было все равно, куда он пойдет.
Проводив его, я вышел в приемную, где нашел сержанта Морриса.
— Кто там еще свалился в погреб? — сухо спросил я.
— Биддл, сэр, — ответил Моррис. — Увидел дыру в земле, ну и захотелось посмотреть, что там такое. Биддл ведь еще совсем мальчишка, и очень любопытный к тому же. Оказалось, что там небезопасно, и он упал. Констебль Дженкинс и десятник Адамс вытащили его на веревке. Я не стал вас беспокоить, так как Биддл не слишком пострадал. Правда, он вывихнул лодыжку, и еще у него растяжение запястья. Но он молодой, в его возрасте быстро восстанавливаются. Мы перевязали ему руку и ногу; он прекрасно управляется. Он парень здоровый!
— Возможно, он отличный полицейский и так далее, но, ковыляя по стройке с перевязанной лодыжкой, он неизбежно становится посмешищем. И потом, как он будет записывать показания, если у него растяжение запястья? Надеюсь, хоть что-то он все же записывает!
— Запястье-то левое, а он правша, — поспешил ответить Моррис. — Тут ему повезло. Конечно, сэр, я приказал и ему и остальным все записывать, как вы велели.
— Отзовите его сюда, — распорядился я. — Пусть, пока нога и рука не заживут, занимается бумажной работой. В конце концов, он представляет столичную полицию, а не челсийских пенсионеров![6]
