— Сегодня утром приходили сержант и констебль и допрашивали слуг, — объяснила я.
— А, слуг! — задумчиво протянул Тиббет. — Бывает, слуги в подобных обстоятельствах уступают искушению и дают волю фантазии. Их слова часто приходится, так сказать, процеживать.
— Мне кажется, к такому полицейским не привыкать, — сухо заметила я. — И они во всем разберутся.
Неодобрение, какое и раньше выказывал мне Тиббет, перешло в откровенную неприязнь.
— Несомненно, — ответил он. — Похоже, мисс Мартин, вы хорошо знакомы с ситуациями подобного рода.
— Не совсем так, — ответила я. — Просто мой отец, помимо того что принимал обычных пациентов, служил в нашем городке полицейским врачом.
Доктор Тиббет скорчил кислую мину и ответил:
— Вот как?
Тут объявили о приходе миссис Беллинг.
Быстро войдя в комнату, она обняла тетю Парри, не дав той встать.
— Дорогая моя! Какой ужас! Просто ужас! Здравствуйте, доктор Тиббет! Рада видеть вас здесь. Джулия, что мне вам сказать? Я чувствую себя в ответе за все случившееся!
Тетя Парри и доктор Тиббет принялись хором уверять гостью, что она тут совершенно ни при чем. Поскольку миссис Беллинг подчеркнуто не замечала меня, я не считала себя обязанной говорить что-либо.
— Я написала своей даремской приятельнице, — продолжала миссис Беллинг после того, как получила заверения в полной невиновности. — И откровенно указала ей на то, что она должна была тщательнее навести справки о девушке, прежде чем отправлять ее в Лондон, к нам, то есть к вам. Я очень разочарована!
Не удержавшись, я заметила, стараясь не терять присутствия духа:
— Ужасно думать о том, каково пришлось бедной мисс Хексем в самом конце, когда она поняла, что находится в руках убийцы!
Наступила тишина. Ко мне повернулись три пары глаз.
— Я тоже думала об этом. — Тетя Парри взмахнула платочком.
— Ну… да, — раздраженно вторила ей миссис Беллинг. — Вот именно! Но ведь она сама поставила себя в такое положение!
— Можно надеяться, — заметил Тиббет, — что перед смертью она нашла время для того, чтобы попросить Создателя о прощении!
— Элизабет, — довольно сурово обратилась ко мне тетя Парри, — позвоните, чтобы принесли чай!
Я позвонила в колокольчик с такой силой, будто на другом конце болтался в петле доктор Тиббет.
После того как оба гостя ушли, мы с миссис Парри несколько минут провели в неловком молчании.
— Элизабет, дорогая, — произнесла наконец тетя Парри. — У вас доброе сердце, но, боюсь, острый язычок!
— Я не хотела обидеть доктора Тиббета, — ответила я. — Простите, если мои слова поставили вас в неловкое положение.
— Я имела в виду не совсем это, — неожиданно ответила тетя Парри. — В Лондоне, моя дорогая, дела делаются не так, как в вашем родном городке. Там все знали вас и вашего батюшку. Здесь же о человеке больше судят по внешности. Одно слово, один взгляд, улыбка или гримаса не вовремя — и репутация человека безнадежно испорчена! Мне бы не хотелось, чтобы вас сочли… скажем, непокорной.
— Я не непокорная, тетя Парри! — вскричала я. — Ну да, я часто говорю то, что думаю. И хотя я не была знакома с мисс Хексем, мне ее очень жаль. — Немного успокоившись, я продолжила: — В конце концов, я ведь сплю в ее кровати. Мне невольно приходится часто вспоминать о ней!
— Боже мой! — ошеломленно воскликнула тетя Парри. — Так и есть! Значит, вам там не по себе? Может быть, вы хотите переехать в другую комнату?
Я покачала головой:
— Нет, мадам. Мне хорошо там, куда меня поселили. Пожалуйста, не волнуйтесь за меня. Я приму к сведению все, что вы мне сказали.
Она похлопала меня по руке:
— Полно, полно! Вы славная девушка. Мы с вами отлично поладим! — Она вздохнула. — Просто два последних дня выдались тяжелыми… Пожалуй, я поднимусь к себе и попрошу, чтобы ужин мне принесли в спальню. Пожалуйста, напишите от моего имени доктору Тиббету. Я сожалею, что не смогу сегодня составить ему компанию за ужином. Сегодня четверг; по четвергам он обычно возвращается вечером.
А я и забыла, что сегодня четверг! Составляя письмо, я гадала, что меня ждет. Неужели придется ужинать с глазу на глаз с Фрэнком? Трудно будет весь вечер выносить его разговоры…
Оказалось, что боялась я напрасно. Вместе с ответной запиской от Тиббета, в которой он выражал надежду на то, что «его дорогой друг» вскоре придет в себя, и умолял ее «держаться стойко», принесли записку от Фрэнка, в которой тот сообщал, что снова будет ужинать в городе. Симмс бесстрастно заметил: учитывая обстоятельства, может быть, мисс Мартин также захочет, чтобы ужин ей доставили в комнату?
Я согласилась, так как не испытывала большого желания сидеть в столовой в одиночестве, чтобы Симмс и его жена внизу сплетничали обо мне: мол, я задираю нос и требую, чтобы меня обслуживали. Ужин мне принесла несколько обиженная Уилкинс. В тот день мой ужин состоял из пирога с рыбой и рисового пудинга. Скорее всего, для меня разогрели остатки ужина для прислуги. Едва ли хозяйке дома подали бы пирог с рыбой. Как бы ни обращалась со мной тетя Парри, слуги понимали, каково мое истинное положение!
Поев, я выставила поднос за дверь, чтобы Уилкинс могла забрать его, когда сочтет нужным. В доме царила неестественная тишина. Из комнаты тети Парри не доносилось ни звука. Я спустилась вниз; не обнаружив никого в гостиной, решила выбрать себе что-нибудь почитать и вошла в библиотеку.
Там по-прежнему пахло сигарами. Я стала осматривать стеллажи, тесно уставленные книгами. Большинство из них не соответствовали моему вкусу. Наконец я нашла томик стихов, вынула его и устроилась в кресле. Солнце село, а Симмс еще не зажег в этой комнате газовые горелки, как делал всегда, обходя вечером дом. Он прекрасно знал, что гостей к ужину не будет и никто не воспользуется библиотекой как курительной. Мне свет не был нужен. Найдя на каминной полке огарок свечи в медном подсвечнике, я зажгла его и вернулась в кресло.
Открыв книгу, я увидела, что передо мной поэма Кольриджа «Кубла Хан», и вслух прошептала первые строки:
В стране Ксанад благословенной
Дворец построил Кубла Хан,
Где Альф бежит, поток священный.
Сквозь мглу пещер гигантских, пенный,
Впадает в сонный океан.[5]
Мне подумалось: возможно, в своей поэме Кольридж описал Лондон. Огромный город напоминает чудесный дворец, полный удовольствий, но за его роскошными фасадами таятся такие ужасы, которые трудно себе представить.
Я закрыла книгу и положила ее на колени. Прогретый за день дом в ночной прохладе потрескивал и шуршал. Время от времени кто-то быстро проходил мимо окон. Однажды я услышала, как прохожий вдали насвистывает печальную песенку; потом звуки эти также затихли и исчезли. В голове у меня вертелись слова поэмы Кольриджа, только вызывали ассоциации уже не с Лондоном, а с угольными разработками в моих родных краях. Они представились мне бесконечными пещерами в мире без солнца, где во мраке копошатся мужчины и мальчики, подчас совсем дети, а высоко у них над головой, не ведая ни о чем, бродят те, кому в жизни повезло больше. Спустя какое-то время мысли у меня в голове начали путаться, и я забылась тревожным сном. Мне снилось, что я одна иду по длинной темной улице. Вот я дошла до развилки и остановилась, не зная, куда свернуть. Пока я стояла и гадала, что делать, ко мне подошел кто-то — человек или зверь, — и его теплое дыхание согрело мне щеку.
Я ахнула и проснулась; болезненно екнуло сердце. Оказалось, что голова моя лежит на подлокотнике кресла. Я заснула в неудобной позе, и у меня затекла шея. Я подняла руку, чтобы растереть мышцы, и поняла, что дыхание, которое я слышала во сне, мне вовсе не мерещится. Свеча моя догорела, но кто-то зажег новую. Я наклонилась вперед и в неверном пламени свечи увидела, что уже не одна.
Фрэнк Картертон сидел напротив меня в таком же кресле и мрачно наблюдал за мной, вытянув ноги и поглаживая правой рукой подбородок. Тень от его фигуры падала на стену за ним, и казалось, что за мной следят не один человек, а двое. Я еще не до конца проснулась и не поняла, кто из двух настоящий.
— Который час? — воскликнула я, хватаясь за подлокотники кресла. Томик стихов упал с моих колен на ковер.
— Недавно пробило полночь, — ответил Фрэнк, опуская руку.
— Вы давно здесь?
— Хм… — Он и его тень пожали плечами. — С полчаса, наверное.
— Вы меня напугали, — призналась я. — Я не слышала, как вы вернулись.
Уголок его рта дернулся, как будто он хотел улыбнуться, но решил, что улыбка сейчас неуместна.
— Простите. Я сказал Симмсу, что у меня есть ключ и если он не запрет дверь на засов, то может не дожидаться моего возвращения. Я не собирался возвращаться поздно и не собирался… словом, я не намерен был приходить домой в худшем состоянии, чем вчера. Вот видите, я не пьян.
