— Знают они, что такое переговоры, — язвительно протянул механик.
Тихон и сам понимал: только высунься из вагона, как баррикада даст новый залп. А кричать отсюда бесполезно.
Тут его взгляд упал на ржавое ведро, в стенке зияла дыра размером в блюдце. Протянув фуражку механику, напялил ведро на голову.
— В самый раз мой размер. Как, похож на парламентера?
— На чучело огородное похож, — буркнул Степан, — не понравилось ему, что чекист так по-мальчишески, несерьезно ведет себя.
Появление человека с ведром на голове баррикада встретила хохотом. Этого только и надо было Тихону. Сняв ведро, отбросил его в сторону и сказал:
— Поговорим, ребята. Я из Чека.
— Сыщик? — раздалось из-за баррикады. — А мы урки.
За баррикадой кто-то захихикал. Послышался звук затрещины, чей-то протест: «Ты что, верзила, малолеток тиранишь?!» Потом возня, мягкие удары.
Не дожидаясь, чем кончится потасовка, Тихон заговорил:
— Товарищ Ленин поручил устроить вас на государственное содержание, чтобы вы стали полезными гражданами нашей Советской республики. Вас будут учить, кормить, водить в баню…
Из-за бочек начали высовываться чумазые физиономии, настороженные, но уже любопытные.
— Ври враки! — сказал кто-то не совсем уверенно, просто по привычке противоречить и осторожничать. — Чай, у Ленина и без нас делов полон рот.
— А зачем лягавые ввязались? — поддержал его другой. — От вас добра не жди — сразу в домзак. На арапа нас берешь, начальник.
В этом была своя логика, настроение за баррикадой опять стало склоняться к бою.
— Я здесь потому, что за это дело взялись чекисты, — повысил Тихон голос.
— Тогда наше дело труба, чекисты такие: чуть не так — восковой огарочек в руки и к стенке. Лягавые…
— Не-е, чекисты не лягавые, это дядьки серьезные, — возразил кто-то.
— Слушай, фрайер! — закричали с баррикады. — А как ты докажешь, что чекист?
— Я могу удостоверение показать, — шагнул к баррикаде Тихон, засунул руки в карман.
— А ну, не подходи!
— Враз изрешетим, если пушку выймешь! — остановили его угрожающие крики.
— Это чекист, я его знаю, — вдруг услышал Тихон знакомый сдавленный голос. — Он меня у милиционера, у лягавого, отбил.
— Пашка?! — обрадовался Тихон. — Ты почему, чертенок, из больницы убежал?
— Там в задницу иголкой колют, больно.
— Ну и дурной, и дружки у тебя такие же дурные. Зима начнется — все перемерзнете в этом вагоне дырявом. А Советская власть в полное ваше распоряжение Волжский монастырь отдает. В тепле, за стенами сами себе хозяевами будете. Можете там опять свою республику объявлять.
— Омманешь! Карты и табак отнимете.
— Сдавшимся добровольно будет оказано послабление, — схитрил Тихон.
— Омманешь! — опять раздался из-за бочек сипатый голосишко. — Знаем мы вас, лягавых.
— Заладил одно и то же, — сердито проговорил Пашка. — Чекисты не обманывают.
Сказано это было так веско, что крикун замолчал. Наступила самая ответственная минута: беспризорники зашушукались, начали совещаться.
Наконец на баррикаду влез Пашка и объявил серьезно:
— Мы согласные, наша блатная республика присоединяется к вашей Советской. Только чур — в задницы иголками не тыкать.
Теперь расхохотались рабочие за вагоном. И этот смех окончательно успокоил беспризорников. Они сами раскидали проход в баррикаде, сгрудились возле Тихона.
— Все тут? — оглядел Тихон чумазых граждан блатной республики, одетых в бабьи кофты, рваные пиджаки до колен, солдатские шинели до пят и в такое рванье, которому даже названия было не подыскать.
— Бени-шулера нет и еще троих пацанов: Воблы, Дылды и Чинарика, — сказал Пашка.
— А где они?
Мальчишка шмыгнул носом, не ответил.
— Они в штабе втолую ночь в калты лежутся, — пропищал кто-то из задних рядов.
На говорившего зашикали, кто-то, видимо, ударил мальчишку, он всхлипнул. Тихон, как ни вытягивал шею, не разглядел его.
— А может, не надо их, товарищ чекист? — обратился Пашка к Тихону.
— Что не надо?
— В Советскую республику брать, все равно сбегут. И нам попадет, что сдались. Они фартовые, с настоящими урками водятся.
— А ну, веди, Пашка, — решил Тихон. — Брать, так всех.
Мальчишка неохотно поплелся к высокому завалу из шпал, колесных осей, искореженного металла. За ним Тихон, Коркин, еще двое рабочих.
Возле деревянной теплушки с наглухо забитыми окнами Пашка остановился, показал на нее пальцем:
— Сами идите. Еще пальнут сдуру…
Тихон с подножки открыл дверь, вступил в тамбур, осторожно открыл вторую дверь. Дальний угол теплушки был отгорожен рваной дерюгой, сквозь дыры струился свет, доносились возбужденные голоса:
— Себе!
— Восемнадцать!
— Ставлю шпалер!
— Срежь!
Чекист подошел к дерюге, отогнул край. За перевернутой днищем кверху пузатой бочкой, на которой стояла «летучая мышь», сидели четверо пацанов. Были они постарше других, одеты потеплее, и только один — низенький и чернявый — сидел в матросском тельнике и дрожал то ли от возбуждения, то ли от холода.
«Чинарик», — догадался Тихон, пригляделся к другим игрокам. Узнал и Воблу, и Дылду, — так точно были даны клички. У Бени-шулера на голове красовалась офицерская фуражка, хитрые и злые глаза из-под лакированного козырька следили за каждым движением дружков, подсматривали их карты.
В «банке» у бочки — ворох барахла: грязная казацкая папаха, заношенный до сального лоска японский мундир, окопная шинель, две финки с наборными ручками, новенький наган-самовзвод.
— Двадцать! — азартно выкрикнул Чинарик.
— Очко! — бросил карты на бочку Беня-шулер, потянулся к «банку».
Тихон сорвал дерюгу, схватил удачливого игрока за руку.
— Погоди-ка, я револьвер посмотрю, не мой ли?
Беспризорники от неожиданности онемели, раскрыли рты.
— Отпусти, лягавый! — первым сообразил, что случилось, Беня-шулер.
Тихон взял револьвер, убедился — барабан пустой. Спросил:
— Где пушку нашли?
— А ты что за фигура? — хорохорился Беня-шулер.
Тихон объяснил, зачем он и рабочие пришли в блатную республику, рассказал о колонии в Волжском монастыре.
Беня-шулер решил за всех:
— Не, это нам не подходит, мотай отсюда.
— Вместе будем мотать, до самого монастыря. Шмотки твои? Забирай, — Тихон кинул папаху и японский мундир Чинарику.
Тот боязливо покосился на Беню-шулера, но спорить с чекистом не стал, оделся, накинул и шинель.
Револьвер Тихон сунул в карман, игроков вывели из теплушки. Беня-шулер погрозил Пашке кулаком:
— Лягавым продался, падла?! Под землей найду, наколю на перо.
Пашка ощетинился ежом, хотел что-то сказать и не успел, — мелькнув желтыми ботинками, Беня-шулер метнулся в сторону, скрылся в лабиринте разбитых вагонов.
Тихон бросился было за ним, но понял: искать его здесь бесполезно. Заметил — Пашка и игроки обрадовались бегству главаря. Спросил, чей револьвер.
— Беня-шулер на банк поставил, — ответил Чинарик. — Гад буду — крапленые карты подсунул, все банки срывал, зараза.
— Откуда у него револьвер?
— Дядька подарил, который у нас в теплушке три ночи ночевал.
— Что за дядька? — насторожился чекист.
— Беня-шулер для него по адресам ходил, узнавал, живут ли хозяева. Не иначе — домушник, — тоном знатока закончил Чинарик.
Больше о странном госте блатной республики он не знал, Вобла с Дылдой тоже ничего не добавили.
«Не связной ли от Перхурова? — подумалось Тихону. — Пора бы ему уже объявиться».
Построив беспризорников в колонну, рабочие повели их к Волжскому монастырю. После бегства Бени-шулера никто уже не порывался дать стрекача, возраст у граждан блатной республики был такой, что все новое, неизведанное было им интересно, потому и не разбегались. Разговоры вели «серьезные»:
