– Курятину, что ли?
– Мне скучно без нее будет! – вдохновенно соврала Рита. – А она веселая.
– Для веселья у нас Елизавета Архиповна приедет, – мрачно возразила Нина. – Ухихикаешься.
– Баба Лиза? – ахнули от дверей.
Мать и дочь обернулись.
Григорий, брат Нины, застыл в дверях с выражением ужаса на опухшем лице.
– Дядь Гриш, ты чего?
Григорий встряхнулся. Твердым шагом прошел к холодильнику, достал запотевшую бутылку.
– Отметим, дамы!
– С утра начинаешь? – вознегодовала Нина.
Хрустальная стопка победоносно сверкнула в солнечном луче.
– В рамках борьбы с несовершенством этого мира, – осадил ее брат, закусывая петрушкой. – Зачем старуху позвала?
– Не звала я, сама она напросилась. Скучно ей.
Григорий некоторое время без выражения смотрел на сестру, а затем, ни слова не говоря, налил вторую порцию.
– Гриша!
Но было поздно. Со словами «за влюбленных» тот опрокинул стопку и жадно прижал к носу пучок укропа.
– Ну, Григорий…
В обширном семействе Нины годами царил матриархат. Все жизненно важные решения принимались многочисленными елизаветами, тетьтанями и клавдиями. На откуп мужчинам отдавались мировая политика и футбол.
Тридцать лет назад юная Нина Лобанова, прогуливаясь по вокзалу, заметила у киоска с прессой тощенького ушастого лейтенанта и немедленно забрила его в мужья. Родня удивлялась и крутила пальцем у виска. Но в голове Нины зрели амбициозные планы. В мечтах видела она, как ее раздобревшему лейтенанту нашивают генеральские погоны, как чеканит он шаг в новеньком мундире, а сама она выступает рядом генеральшей в норковом манто.
Отчего-то именно манто ярче всего сияло перед Ниной, и манило, и нашептывало нежные глупости.
Однако в спонтанно родившемся плане таилась червоточина. Зловредного червяка воплощал сам без пяти минут генерал, Петр Сысоев, для домашних – Петруша.
Петруша был человеком смирным, покладистым и лишенным инициативной жилки в той же степени, насколько лишена ее тля, безропотно позволяющая доить себя муравьям. Вершины устремлений у лейтенанта Сысоева попросту не было: его желания представляли собой ровное плато. «Быть сытым и в тепле – что еще нужно человеку? – рассуждал Петруша. – Ну еще чтоб жена добрая и детки».
Нина попыталась укоренить в муже стремление к лучшей жизни. С тем же успехом можно было прививать ветку сакуры к арбузу. Тогда Нина сама выступила в роли главнокомандующего и отдала Петру приказ стремиться ввысь. Сысоев с тоской посмотрел в небеса и зажмурился. Нина раздала родне духовые инструменты и закатила скандал с увертюрой и ораторией. Сысоев упал на спину и притворился дохлым.
Нина испробовала все. Но стало ясно, что рожденный ползать ни летать, ни бежать, ни кувыркаться не станет.
Нина надеялась, что ее Петр – камень. А оказалось, что в кулаке у нее зажата горсть щебенки.
К чести Лобановой следует сказать, что она могла задушить мужа мутоновой шубой, так и не переродившейся в норковое манто, однако не сделала этого. Когда их семейную лодку после всех водопадов вынесло в спокойное русло, роли распределились так: на носу сидела Нина, указывала, куда грести, и сама же махала веслами. А Петруша лежал в лодке, улыбаясь, и целиком полагался на волю провидения и жены (причем жене доверял больше).
Расстановка эта имела для семейства Лобановых неожиданные последствия. Брат Нины Гриша внезапно начал крепко выпивать. Родственницы пытались излечить его от пагубного пристрастия, но Лобанов-младший был непоколебим. «Я на Петьку посмотрел, – отвечал он на все увещевания, – и осознал, что жизнь моя была полна ложных ценностей. Идите к черту, бабьё!»
Получив твердый отпор от мужского представителя своего клана, женщины растерялись. «Хочу пить – и пью! – орал Григорий. – Обретаю свободу!»
С алкоголизмом сталкивались и прежде. Но впервые он был возведен в ранг политической программы.
«Пить или не пить? – провозглашал Григорий. – Что за вопрос!»
И пил.
Его даже стали уважать. Он сломал невидимую ограду. Вырвался из сыромятных пут женского владычества. Удрал с пастбища в дикие прерии. До него подобное удалось лишь деду Пахому, впавшему к старости в маразм. На эту территорию женщинам прохода не было.
– Значит, Елизавета явится! – Григорий нервно хохотнул. – Веселый семейный вечерок намечается! Этих-то сколько будет?
– Трое, – сухо ответила Нина.
– Первая – невестушка. А остальные? Папаша с маменькой?
– Родители у нее за границей. Подругу везет с мужем.
Григорий подкрутил ус и крякнул.
– Мужа – это она зря. Муж нам тут не нужен. Мы и сами справимся. Верно, бабоньки мои?
«Бабоньки» переглянулись. Очень уж странный тон был у Григория.
– С чем справимся, дядь Гриш? – осторожно спросила Рита.
– Ну как же… Встретить дорогих гостей, накормить, с родней познакомить.
Нина расслабилась. На какую-то секунду ей показалось, что брат лишь прикидывается ничего не понимающим. Нет, слава богу, и в самом деле не понимает. Мужчины – слепцы!
– Ритк, а Ритк, – позвал Григорий.
– М-м?
– А скажи-ка мне…
– Что, дядя Гриша?
– Ты веревочку уже приготовила?
Рита подняла на него недоумевающие глаза.
– Какую веревочку?
– А задушить эту красотку?
Вот тебе и раз, подумала Нина. Вот тебе и слепец.
Она быстро обернулась к двери – не подслушивает ли кто.
– С ума сошел! Что несешь-то?
– Не задушить? – удивился Григорий. – Топориком тюкнуть?
– Гриша!
– Молчу-молчу! – Он приложил палец к губам и сделал большие глаза. – Могила!
Рита вздрогнула.
– Я – могила! – захохотал ее дядюшка. – А ты что подумала?
Нина отложила разделочный нож и вытерла руки полотенцем. Григорий, почувствовав неладное, мигом подобрался и отступил на шаг.
– Гриш, давай-ка начистоту. Никто из нас этой свадьбе не радуется. И Олежку нам жалко – слов нет! Мы бы ему здесь хорошую девушку нашли. Но раз уж он решил жениться, мы мешать не будем. Правда, Рит?
Взгляд ее настойчиво требовал ответа, и Рита подчинилась.
– Правда, – мрачно ответила она.
– Вот и ладушки, – заворковала Нина Борисовна, из капитана корабля, готового вешать на реях, немедленно превращаясь в милую простушку. – А ты, Гриш, учти: девочка там непростая, московская.
– Стерва! – быстро вставила Рита.
Мать сделала вид, что не услышала.
– Так что в грязь лицом нам ударить нельзя, – продолжала она. – Нас за деревенщину держат. Думают, мы станем на гармошке играть и напиваться как свиньи…
– Что, не станем? – изумился Григорий.
Нина пригвоздила его взглядом к холодильнику.
– Только попробуй. Достаточно с нас Елизаветы. Один черт знает, что она выкинет! Но с Архиповны спрос небольшой, ей восемьдесят семь. Ежели что, соврём, что заговаривается старушка.
Григорий всем лицом выразил сомнение в успехе этой лжи.
– Соврём! – твердо повторила Нина. – А вот с тобой дело хуже. У тебя челюсть вставную не отберешь и на маразм твою ахинею не спишешь.
– Что это сразу ахинею!
– Так что уж будь ласков, веди себя прилично. И жену свою дурой не выставляй.
– Она и без меня справится, – буркнул Григорий.
Нина вздохнула. Что верно, то верно.
Она взглянула на часы. Почти десять утра, а они еще только овощи порезали. За окном собирались облака, и женщина нахмурилась.
– Дождь к вечеру пойдет. Надо бы в саду навес приготовить, Гриш.
– Дома не поместимся?
Нина молча начала загибать пальцы. Их четверо: она, Петя, Ритка и сам Олег. Григорий с женой. Старуха Архиповна.
– Пахома-то подвезут? – подсказал брат.
– Куда без него…
Значит, восемь. И двое мальчишек, правнуки Архиповны, которых ей сбагрили родственники на лето. Ну да они не в счет.
Плюс трое гостей. Одиннадцать.
Нет, не разместиться им в доме.
– Готовь навес, – распорядилась она. – Рит, а ты укрась его. Чтоб никто не смел сказать, что не по-человечески гостей встретили.
Дочь и брат кивнули.
– Так я Кристину приглашаю? – напомнила Рита.
Ах, Кристину!
Нина Борисовна усмехнулась, и была эта улыбка многозначительна, как у Моны Лизы.
– Ну приглашай…
– И Валеру, – поспешно добавила девушка. – Я, собственно, уже…
Григорий поперхнулся огурцом. Мать уронила ложку в салат, и улыбка сползла с ее лица.
1
Это просто семейный ужин, объяснила Галка. Ужин с торжественными речами – и не более. Вот такая у них традиция. Соберется человек десять, от самого старого патриарха до голопузой мелочи, все напьются, станут задавать дурацкие вопросы, а потом хором объявят, что отдают своего Олега в зубастую пасть, то есть, извините, в любящие руки Галины Исаевой.
