Олег Шашкин кивнул, сгрузил все пакеты, что до сих пор занимали его руки, на низкий круглый стол из беленого дуба.
— Когда видишь на фейсбуке все эти наши смешные потуги… Путь самурая, искусство войны… Наших бедных желторотых офисных цыплят, которые что-то там лепечут в комментариях по поводу порток хаками, самурайских доспехов и лапши удон… Вот если это реконструировать, показать, как оно все было на самом деле…
— Это же китайцы, — сказал Олег Шашкин. — Они их тогда в Маньчжурии за людей не считали.
— Да, если кого-то совсем не считаешь за человека, тогда, конечно, наверное, проще. Намного проще, — согласился Дмитрий Момзен. — Ты как думаешь?
— Я вообще-то, Дим, не знаю, как-то не думал об этом.
— Намного проще, — повторил Дмитрий Момзен и кликнул пультом опять.
Новый снимок.
Изнасилованная женщина.
Ноги широко распялены, юбка задрана на голову.
Белое фарфоровое тело.
Воткнутый штык.
Итальянские тенора — фашисты сладкоголосо пели что-то про Абиссинию, мужество и военный поход.
— Кофе горячий? — повторил свой вопрос Дмитрий Момзен.
— Да, я торопился, как мог.
— Пешком или на машине?
— Пешком, как ты велишь, после завтрака.
— Тебе надо больше двигаться. Ты парень храбрый, здоровый, сильный, но тебе надо быть подвижным, ловким. И еще тебе надо…
— Что?
— Да так, ничего.
— Нет, скажи, — Олег улыбался… то есть пытался улыбаться.
— Надо учиться переступать через некоторые вещи. Ну и через себя тоже. Через «не могу», «не хочу», через то, что коробит или пугает.
— Я стараюсь, ты же знаешь, я очень стараюсь.
Убийственный романтизм бытия… Они говорили как ни в чем не бывало о самых простых, но очень важных вещах.
На фоне фотографии изнасилованной китаянки, пригвожденной к земле японским штыком.
Олег Шашкин внезапно ощутил, что тошнота глубоко внутри начинает подниматься и…
— Мне надо отлить, — сказал он нарочито грубо, хрипло.
Все Рейнские романтики очень ценили такую вот брутальность в патовый момент.
Он оставил Момзена наедине с экраном, кофе латте и итальянскими тенорами, быстро, как мог, поднялся по лестнице, обливаясь потом, и плюхнулся на широкий подоконник — это вот маленькое узкое окно во внутренний двор у самой лестницы в подвал, оно всегда открыто.
Не то чтобы он чувствовал дурноту, дрожь или там боялся чего-то… Этой вот старой фотки, что ли, в Интернете? Просто на одну секунду ему почудилось…
Белое женское тело — гладкое, как китайский фарфор. Задранная юбка скрывала лицо бедняжки. Но все остальное так щедро выставлено напоказ.
Гладкие ноги, упругие ляжки, тонкие щиколотки. У Машеньки ноги еще красивее. Он видел ее в шортах. Он видел ее в платье. Он видел ее в том классном костюме для верховой езды — бриджи в обтяг, сюртук и этот черный шлем, из-под которого выбиваются пряди рыжих волос.
Рыжая Машенька…
Сердце в груди забилось сильно и сладко. Олег Шашкин по прозвищу Жирдяй дотронулся до створки окна. Он вспомнил.
Они ехали на машине. Они опробовали недавно купленный и отремонтированный армейский «УАЗ», с которого сняли брезентовый верх, превратив его в открытую военную тачку. Они с Момзеном рулили по колдобинам пустыря у железнодорожной станции, пробуя сцепление и передачу. А затем рванули через парк напрямик по аллее к озерам.
И она возникла из чащи как видение, как лесной дух. На гнедой лошади! Она мчалась галопом через лес на гнедом коне, точно уходила от злой погони.
Нет, нет, нет, конечно же, нет… Она просто появилась на аллее. И конь был — самой обычной гнедой ленивой пузатой кобылой из клуба верховой езды, что в парке. И не гнался за ней никто.
Это они чуть не сбили ее там, на парковой аллее. Момзен чудом выкрутил руль вправо, и они разнесли бампер о старую липу.
Олег Шашкин выскочил из «УАЗа», не помня себя, бросился к всаднице. Она не пострадала. Только вот у старой кобылы случился чуть ли не обморок от пережитого шока. И она сразу навалила с испугу огромную кучу дерьма.
Пахло конским навозом…
Это первое, что врезалось в память Олегу Шашкину по прозвищу Жирдяй.
Второе — что у девушки рыжие волосы и глаза как фиалки.
Она стала орать на них, что они придурки и сволочи, ездят так только одни лишь идиоты ненормальные, а они и есть эти самые ненормальные идиоты, потому что тут парк и конный клуб и много детей катается и вообще…
Момзен кратко, но с большим чувством извинился: девушка, простите, мы не хотели, мы честно не хотели…
Олег Шашкин что-то бормотал, все гуще, все неудержимее заливаясь краской под ее гневным взглядом. Словно его обварили кипятком.
Этакая здоровенная туша… толстый пацан в армейских брюках из камуфляжа, в черной майке, в татуировках, бритый наголо.
Он тогда еще и голову брил, как идиот…
Он и сейчас бреется наголо…
Это она обозвала его идиотом… нет, не его, ИХ, а потом…
Она взглянула на него сверху, с седла.
Старая гнедая кобыла все еще продолжала неудержимо какать, содрогаясь всем своим телом.
Девушка нахмурила темные брови и сказала, что ее зовут Машенька.
Не Маша, не Мария, а вот так — Машенька.
Потом она велела Олегу Шашкину подержать стремя и спрыгнула с лошади. Та наконец угомонилась.
Девушка взяла лошадь под уздцы и пошла по аллее. А он отправился, поплелся, полетел, как на крыльях, за ней следом.
Проводил ее до самого клуба, до самой конюшни.
Дмитрий Момзен в тот день ничего ему не сказал.
Сидя на широком подоконнике в проходном закутке, видя перед собой широкую анфиладу комнат Логова Рейнских романтиков и одновременно через окно внутренний двор, вымощенный плиткой, Олег ничего этого не замечал — он вспоминал в мельчайших деталях тот их самый первый день с Машенькой, как они шли через парк вдвоем.
Да, пахло конским навозом.
Он полюбил этот запах с тех самых пор.
Солнечные лучи пробивались сквозь зелень и пятнали траву.
И еще пела какая-то птица… назойливо так и сладенько пи-и-и-и! Отчего-то сейчас воображалось, что это пел соловей.
В тот день Олег Шашкин по прозвищу Жирдяй поклялся себе страшной клятвой Рейнских романтиков, которую не нарушал еще ни один Рейнский романтик, что похудеет, сбросит вес до восьмидесяти килограммов.
Он так и не похудел. Он не смог.
Машенька что-то говорила — и тогда, и потом. Она смеялась, она так нежно, заливисто смеялась.
Перед глазами возникла китаянка с задранной на голову юбкой, раскинутыми ногами. Штык вошел глубоко в самую плоть.
Сейчас об этом совсем не страшно думать, совсем, совсем…
Олег Шашкин вздохнул — ему захотелось выпить сладкой кока-колы и съесть еще один бургер.
День Машеньки Татариновой складывался из череды приятных и неприятных вещей.
К неприятностям дня можно, пожалуй, отнести утренний ад общественного транспорта — поездку на двух переполненных рейсовых автобусах и жуткой маршрутке из дома на работу. И вскочивший прямо на носу алый прыщик. Вот, пожалуй, и все дневные гадости.
Приятных вещей — намного больше. Во-первых — новенькая блузка в песочно-коричневую клетку. Да, да, тот самый неповторимый принт английского Barberry. Она купила блузку по Интернету, в общем-то там ее продавали за настоящую люксовую вещь. Но денег просили подозрительно немного. И Машенька не устояла, кликнула на «корзину» «купить».
Во-вторых, предвкушение сегодняшнего вечернего урока верховой езды. Ну это как обычно, когда она не слишком уламывается на работе. Но все равно адски приятно.
Можно сказать, что Машенька Татаринова родилась и выросла на конюшне. Ее мать работала инструктором верховой езды. Мать была бойкой и отважной, рыжей, как лисица, имела пропасть любовников и в свои сорок пять выглядела на тридцать один. Этот клуб верховой езды в парке у Святого озера в Косино она просто подмяла под себя после того, как уложила в койку его владельца — армянина Ару.
Ара — очень пожилой, однако любвеобильный и весьма великодушный человек — по матери с ума сходил, исполнял каждый ее каприз, и очень скоро фактически именно она стала хозяйкой этого престижного конного клуба. В результате Машенька каталась верхом когда и сколько хотела, на любых свободных лошадях, в любое время, в любую погоду — по настроению.
В-третьих, самой главной приятной вещью дня была сама работа. Не верите, что такое случается? Только не с вами, дорогой читатель? А вот Машеньке Татариновой повезло, она нашла такую работу. И никто ее не устраивал, никакого блата, она просто подала резюме, и ее приняли на должность младшего менеджера — экспедитора при управленческом офисе огромного нового торгового центра «МКАД Плаза».
Этот гигантский комплекс, похожий на город с магазинами, бутиками, кафе, ресторанами, кинотеатрами и катком, возник на пустыре у самой Кольцевой, словно построился сам собой, сложившись из разноцветных кубиков ЛЕГО. Офис, в котором работала Машенька, управлял всей этой махиной — технические службы, электросети, Интернет, охрана, все аккумулировалось здесь.
