Раздался дверной звонок. Пришел майор.
— Заставляете меня волноваться, — произнес он. — Что вы думаете о деле?
— Дело составлено неплохо. Вы собрали все, что могли, хорошо поработали. Именно это и убедило меня, что показания свидетелей — это тупик, который ведет в никуда.
— Это ясно, — сказал майор. — Надо искать другой путь.
— И я найду его. Но сначала задам вам один вопрос: потерпевший спал в тот момент, когда к нему вошел убийца?
— Да.
— Но он был одет!
— Флореску часто валился спать в одежде, особенно когда приходил поздно или уставал. Потом, сейчас лето, на нем были тонкие брюки и цветная верхняя рубаха. Выспаться хорошо можно и так.
— А если все же не спал…
— Но доказательств этого у меня нет. Его видели возвращающимся домой около девяти часов вечера. После десяти, вероятно в половине одиннадцатого, свет погас. По-моему, он лег спать. Что ж еще?
— Уж не из показаний ли, — спросил Алек, — приобщенных к делу, явствует, что не было света? Да, все, кто возвращался в тот вечер домой, не видели освещения в окне. Но разве ночник над диваном не заставляет вас задуматься?
— Вы хотите сказать, что у него слишком слабый свет, чтобы его можно было заметить с улицы?
— Именно. Так что, может быть, и не спал.
— Исключено. Тогда Флореску увидел бы, как убийца входит в комнату. От двери до дивана по крайней мере три метра. Художник попытался б обороняться. Остались бы следы борьбы, беспорядок. Ничего подобного не обнаружено. Все произошло тихо, спокойно. Потерпевший ничего не подозревал по той простой причине, что он спал…
— Одетым…
Армашу долго молчал. «Майор Дину прав, — думал он, — но что-то здесь не так. Что?»
— А не посетить ли нам мастерскую художника? — предложил Алек майору. — Подозреваю, что там мы найдем гораздо более интересные вещи, нежели вы себе представляете.
Майор удивился:
— А откуда вы знаете, что у него была мастерская?
— Чему удивляться? Человек рисовал. Здесь я вижу немного предметов, напоминающих о его профессии. Значит, они находятся в другом месте. Стало быть, в мастерской.
По дороге Армашу сказал:
— Надо бы и мне заслушать свидетелей. Пока не могу придумать ничего лучшего.
Майор улыбнулся:
— А где же ваше пренебрежение к классическим методам следствия? Значит, все-таки без них не обойтись? Старые, зато верные.
— Да, но только я хочу использовать их по-своему. Например, я хочу знать друзей Флореску. Не может быть, чтобы никто из них не располагал ценной информацией. Как бы вы ни были осторожны, другу вы непременно расскажете о своих затруднениях, попросите у него совета, хотя б из желания успокоиться. Вряд ли Флореску трудностей за последнее время не испытывал. С ним происходило что-то необычное. Доказательств тому у меня еще нет, но я убежден в этом.
— Что заставляет вас в это верить?
— Само преступление. Очень уж хорошо оно отработано во всей своей простоте. Это означает, что оно скрупулезно было обдумано хладнокровным человеком. Его исполнитель хотел убить. Значит, потерпевший ему мешал, возможно, сам того не подозревая или ж сознательно. Да и у Флореску были свои осложнения. Просто так, ни с того ни с сего человека не лишают жизни умышленно.
— Вы же читали показания. Ничего особенного. Флореску вел себя, как всегда, и в последнее время. Нормально.
— А почему, — прервал Алек майора, — я обязан верить, что дело обстоит именно так? Если б все было нормально, преступления не было бы, ибо оно само по себе явление ненормальное, не так ли? Эта ненормальность обусловливается другой или же даже несколькими. Они, эти ненормальности, существуют, их-то и необходимо и можно обнаружить.
— Как все просто. Вот вы их и обнаружьте, — предложил майор.
— Вывод из всего этого только один, — отвечал Алек, — показания даны либо неполные, либо — чего б я хотел — неправдоподобные.
— Зачем это вам надо, чтобы они были неправдоподобными?
— Потому что ложь легче обнаружить. По сути, она логическое заблуждение. Рассуждая логически, я выявляю нелогичное. Если же свидетельские показания неполны либо прерываются, будь то умышленно или же потому, что человек мало знает или ж не понимает, что он все же знает нечто интересное для следствия, тогда истину познать намного сложнее.
— Вы за возобновление допроса? — прервал Алека майор.
— Частично.
— Хорошо. Присутствовать ли на нем мне?
— Не беспокойтесь. Я скажу вам о своих результатах.
Выйдя по узкой улице на окраину города, они остановились напротив непривлекательного бедного дома, расположенного в глубине заросшего сорняками двора. Открыли калитку, еле державшуюся на единственной петле, и вошли.
В тени дерева пожилая дама читала иллюстрированный журнал. Увидев их, она встала.
Армашу узнал, что именно ей принадлежит дом и что она давно уже осталась вдовой. После смерти мужа живет одна в целом доме, за исключением комнаты, сданной в аренду Флореску.
По узкому коридору все прошли в мастерскую художника. В комнате царил беспорядок: планшеты раскиданы, на стенах и на полу картины, штативы, мольберты, блокноты, краски, рулоны бумаги, таз, ведро с водой, грязный халат на сломанной вешалке, заляпанный стол, папки с зарисовками, рамы, полотно…
— Да вам понадобится дня три, чтоб хоть что-нибудь отыскать здесь, — заметил майор.
— Нечего здесь искать. В последнее время он работал меньше обычного, — сказала хозяйка, мадам Протопопеску.
Армашу внимательно прислушался, затем приступил к осмотру комнаты. Вскоре он, однако, отказался от этой затеи, решив отложить ее, и спросил:
— Сударыня, можно немного побеседовать с вами?
— Конечно! — горячо ответила мадам Протопопеску. — Я так была потрясена этим ужасным известием. В тот день я с утра до вечера ничего не могла делать, ходила как неприкаянная. Но знаете… знаете… — она подбирала слова, — вряд ли я могу вам сообщить что-нибудь важное.
— Посмотрим… — сказал Армашу.
— Пожалуйста, в салон, — пригласила мадам.
Они вышли в коридор и прошли в маленькое помещение, заваленное старой мебелью.
Хозяйка предложила гостям присесть, и Алек попросил разрешения закурить, мгновенно получив любезное согласие.
Армашу глубоко затягивался табачным дымом. Протопопеску не спускала с него глаз.
Через некоторое время, когда даже Дину начал проявлять признаки нервозности, Алек в расчете на случайную удачу сказал:
— Здесь можно работать хорошо. Спокойный квартал. Я даже не заметил, на чем к вам добираются из центра?
Пожилая дама растерянно посмотрела на него. Она думала, что ей придется рассказать все, что ей известно о Флореску, и вдруг… Протопопеску почти не скрывала своего разочарования.
— Не удивляйтесь. Я знаю, что б вы мне сказали. — И Алек монотонно повторил все, что узнал из приобщенных к делу свидетельских показаний: «Это спокойный человек, способный работать днями и ночами, здесь, в мастерской, он принимал гостей редко, был заядлым курильщиком — обожал сигареты „Литорал“, даже выпивал, предпочитая коньяк, был малоразговорчив…»
— Да. Больше мне ничего не известно, — согласилась Протопопеску, — если только… Может, я не припоминаю чего-нибудь, что могло бы вас заинтересовать?
— Да нет же, уважаемая сударыня. Но, может, что-либо вспомнится? Попытайтесь, пожалуйста.
— Уж не имеете ли вы в виду те небольшие беседы, которые мы вели раз или два в дни, когда его посещала девица Агата Милковяну?
— Абсолютно верно!
— Да, эти встречи меня не устраивали. Особенно потому, что происходили в неподходящее время. Я почтенная женщина из хорошей семьи, сударь, меня все соседи знают. Моя репутация! О чем заговорили бы люди, если б… Вы меня понимаете?
— Превосходно. Оживленные были беседы?
— Видите ли… После первой беседы он сразу ушел в мастерскую, а во второй раз сухо ответил, что за комнату платит, что он совершеннолетний, и что в моем доме нет малолетних, кого могли бы развратить визиты девицы Агаты. Он казался даже слегка раздраженным.
— А вы спокойно себя вели во время этих бесед?
— Довольно спокойно. Впрочем… кто знает… Мы не всегда можем контролировать тон своей речи, если ссоримся с кем-нибудь. Не скажу, что разговаривала с ним как всегда…
Армашу помолчал, а затем спросил:
— Хотелось бы уточнить, не вы ли обусловили прекращение визитов девицы Агаты?
— Я не смогла бы точно ответить.
— Вернее, не расстались ли они по иной причине?
— Возможно, — ответила Протопопеску. — В последний раз я слышала более резкий, нежели обычно, голос Агаты. Ушла она потом одна. Но такое случалось и раньше.
— Стало быть, вы не исключаете возможности ссоры между ними?
