В баре, в отдельной кабинке, сидела Ева Ниланд.
— Ага! — воскликнула она. — Ходит туда-сюда, как самый типичный детектив.
Я взял себе бокал крепкого и зашел к ней в кабинку. Она посмотрела на меня по верх очков:
— Ну, ладно. Как дела?
— Есть кое-какое продвижение. Но не особо значительное.
Я вынул из кармана и показал ей фотокарточку Гордона.
— Он явно сам себе нравится, правда? — сказала она.
Наши взгляды пересеклись, и едва заметная улыбка тронула ее губы:
— А вы... Вы совсем не привлекательны, — снова заговорила она. — Кажется, вам даже приятно слышать это от меня. Я ведь давно за вами наблюдаю.
— Должно быть, вы наблюдаете за всеми без исключения.
— Вы хотите спросить, обратила ли я внимание на Гордона?
— Вы сказали это раньше меня.
— Гордон никогда того не стоил. Он был смазлив, но предельно глуп. И в том, что касается меня, и во всем остальном. А на роль «промежуточного этапа» по пути наверх я никак не гожусь.
— Конечно, Майк Ниланд об этом ни сном ни духом?
— Будем считать, что этот вопрос вы задали не подумав.
— Вам быстро все приедается. Я прав?
— Смотря что и смотря с кем. С некоторыми личностями — да. Но вы-то, кажется, не из их числа.
— И все-таки: Майк еще интересует вас?
— Отчего же нет? Вот только время в его обществе тянется так бесконечно, долго... — В ее серых глазах светился незаурядный ум. — Майк — трудяга. Он стремится превратить в надежный источник доходов все на свете. Двадцать лет положил на то, чтобы обрести нынешнее положение и капитал. Сколько бы времени это заняло у вас?
— У меня несколько иной род занятий.
Она улыбнулась:
— А скажите: была ли в вашей жизни хоть одна женщина, которая терпела вас достаточно долго?
— Где сейчас Майк?
— У себя в кабинете.
Я допил бокал и поднялся. Ева не сводила с меня внимательного взгляда.
— Вы вернетесь, — добавила она. — Рано или поздно вы вернетесь ко мне.
* * *
С одним из своих бухгалтеров Ниланд просматривал книги учета.
Как только я вошел, он довольно бесцеремонно приказал бедняге покинуть кабинет.
— Ну как?
— Думаю, кое-что прощупывается. Дороти Гордон дала мне время до пяти, чтобы я чудо для нее сотворил. Вы знаете адрес Банни?
— Конечно. Но мне кажется, что здесь тебя ждет тупик, Дэнни. Банни ничего не знает. — Ниланд замолчал, вспоминая адрес. — Он снимает комнату в восточном районе города. Какой-то захудалый отель под названием «Стерлинг».
* * *
Дежурный в гостинице сказал, не заглядывая в журнал:
— Банни? Четыреста седьмая.
— Он у себя?
— Скорей всего. Он сейчас не совсем в состоянии совершать прогулки. — Служащий осмотрел меня с головы до ног. — Надо полагать, попал в аварию. Мне-то, вообще, дела до него нет. Я просто посоветовал ему обратиться в госпиталь, да он не хочет.
Древний, пошарпанный лифт — конечно же, без лифтера — поднял меня на четвертый этаж. Я нашел комнату номер четыреста семь и попытался легонько нажать на ручку, но дверь оказалась запертой. Я постучал.
В ответ раздался глухой голос:
— Это ты, Эл?
Долго не раздумывая, я решил воспользоваться предоставленной мне возможностью:
— Я.
Прошло еще с полминуты, прежде чем я услышал, как в замке поворачивается ключ. Глаза Банни приняли совершенно нечеловеческое выражение, как только он понял, что перед ним стоит вовсе не Эл. И он тут же попытался захлопнуть дверь.
Но я оказался проворнее, схватив его рукой за рубаху на груди и вваливаясь внутрь. Толчок был не таким уж сильным, но он вскрикнул и повалился на пол. Когда я закрыл за собой дверь, я увидел, что обе ноги у него были перебинтованы, причем явно самим пострадавшим. Какое-то время Банни валялся на полу и издавал стоны, затем ползком добрался до кровати с латунными спинками. Он упал навзничь на край постели, всем своим видом показывая, что страдает от нестерпимой боли.
Это был маленький человечек с черными подвижными глазками, которые видели все, но мало что разумели. Физиономий у него была опухшая и покрытая синяками самых различных оттенков — от светло-серого до фиолетового. Видно, мальчики Майка неплохо потрудились, прежде чем стали беседовать с ним.
Когда он наконец взглянул на меня, я спросил:
— Кто такой Эл?
Он облизнул губы:
— Портье. Приносит мне еду в номер.
— Ты все ему рассказал о своих передрягах?
Должно быть, в этот момент он решил, что я очередной мальчик Майка Ниланда, и быстро-быстро закачал головой:
— Нет, сэр. Никому ни слова. Клянусь вам.
— И о Сэме Гордоне ты тоже ничего не знаешь?
Названное мною имя подействовало на него, как раздражитель на собаку Павлова. Насколько это было еще возможно, кровь отхлынула от его лица, а голос задрожал на самых высоких нотах:
— Я никогда не слышал об этом человеке, мистер! Честное слово! На Библии клянусь!
Я сильно сомневался, видел ли он хоть раз Библию за последние десять лет своей жизни, но на человека, который стал бы хранить тайну при столь неблагоприятных для себя обстоятельствах, он похож не был.
Я полез в карман за изображением Гордона.
— Знаешь этого человека?
Он угодливо закивал:
— Конечно. Это Эрни.
— Эрни?!. А дальше?
— Эрни Уоллис, — глаза Банни заискрились невесть откуда взявшейся хитрецой. — А что, кто-то еще называет его Сэмом Гордоном?
Я забрал у него снимок.
— Так. Теперь расскажи мне все, что тебе известно об этом Эрни, Постарайся припомнить любые подробности. Я понимаю, ты попал в переплет, но худшее может ждать тебя впереди, помни об этом. Я обладаю гораздо более буйной фантазией, чем те люди, что нанесли тебе визит на прошлой неделе.
Он заговорил четко и без пауз, явно не желая испытывать моего терпения:
— Я, можно сказать, ничего об Эрни и не знаю. Играли на бильярде у Свенсона — я, Бен и Фитц. Мы знали Эрни каких-нибудь две недели, не больше. Он нам даже никогда не говорил, где живет.
— Он упоминал когда-нибудь, кем и где работает?
— Нет. Я у него и не спрашивал. Здесь такие вопросы не принято задавать.
— А как вы сами зарабатываете на жизнь? Ты, Бен и Фитц?
Он беспокойно заерзал на месте.
— Беремся за любую подвернувшуюся работу. Двадцатка здесь, тридцатка там...
— Что-нибудь непыльное?
Он кивнул.
— Когда ты подбирал тот сверток, что принес тебе столько неприятностей, — что, по-твоему, в нем лежало?
— Не знаю, — поспешно произнес он. — Я о таких вещах и не задумываюсь. Выполняю что мне сказано — и все.
— У тебя даже желания не было заглянуть внутрь?
— Нет, сэр. Такое делать нельзя. Когда работаешь с большими людьми, это очень опасно. — Он вытер ладонью испарину с лица. — Мы втроем просто выполняем небольшие поручения. Нам звонят, просят о том-то и о том-то, и мы это делаем без лишних вопросов. А на следующий день по почте приходит двадцать или тридцать долларов. Иногда пятьдесят. Бывает, и кулаками приходится поработать.
— А Эрни знал, как вы зарабатываете деньги?
Банни пожал плечами.
— Я думаю, он мог от кого-нибудь это услышать. Может, мы сами обронили неосторожное словцо и он догадался.
— Где я могу найти Бена и Фитца?
— Большую часть дня они пропадают у Свенсона. Это бар такой, находится на нашей улице, если идти все время вверх. Их зовут Бен Грейди и Фитц. Фитц — это и есть его фамилия. Оба снимают комнаты где-то неподалеку, но точных адресов я не знаю.
Банни дернулся, когда я включил зажигалку: видно, теперь этот прибор ассоциировался у него с неприятными ощущениями. Я улыбнулся:
— Ведь ты никому не собираешься говорить, что я был у тебя?
— Нет, мистер. Никому. — И он покачал головой. Довольно скорбный жест в его исполнении. — Я ничего ни о ком не знаю.
* * *
Сев в машину, я проехал, не сворачивая, квартала полтора. Свенсон содержал ветхий старомодный салон со скверным освещением и ленивыми уборщиками. Вчерашние сигаретные бычки все еще устилали весь пол. Это было одно из тех заведений, где все углы посыпают опилками, и где вход один — общий. Я помню, такие бильярдные можно было встретить лет двадцать назад, но ведь времена, как-никак, меняются.
Я заказал себе глоток чего-нибудь покрепче и немного льда.
У одной из стен стояло два стола с облупившейся красной и несколько стульев. За бильярдом шла игра в восемь шаров на четверых игроков.
Глядя в зеркало, висевшее над баром, я без труда убедился в том, что моей персоной уже заинтересовались. По костюму на мне игравшие могли принять меня либо за туриста, невесть как забредшего в эту часть города, либо за человека, у которого была дело к одному из них.
Я рассудил за лучшее не задавать вопросов и не называть ничьих имен в этих стенах. Они наверняка запомнят мое лицо, а в мои планы это не входило.
Я допил виски и вышел.
Перейдя на противоположную сторону улицы, я зашел в кафе. Увидев меня, буфетчик вынул изо рта зубочистку: должно быть, так он лучше слышал посетителей.
