Изредка, после удачной продажи голубей, Баклушин приглашал ребят в каморку и говорил:
- Ну, мальчики, за сизокрылых!
В первое время Володя наотрез отказывался от угощения. После того вечера, когда Чувахин заставил его выпить, он не переносил даже запаха спиртного.
Однажды Баклушин принес бутылку красного вина.
С умыслом или по неосторожности, он сорвал этикетку и сказал ребятам, что это импортный морс. Володя выпил маленький стаканчик. Горьковато, но ничего. Он уступил просьбе товарищей и выпил второй. И опять, как в день рождения, перед глазами поплыли окружающие предметы. Он не мог сидеть и повалился в каморке на старый топчан. Дощатый потолок начал переливаться радужными цветами. Глаза закрылись, но он отчетливо слышал, о чем говорят ребята. Баклушин с Борькой допивали вино. Видимо, рассчитывая, что Синелопов уснул, Генка спросил у Бориса о родителях Володи.
- У него отец офицер, подполковник, - сообщил Чувахин, - служит где-то на Дальнем Востоке. А мать работает экономистом на заводе, недалеко от бань...
- Слушай, я же работал там в прошлом году, - прорвал Баклушин. - Его мать не Зоей Ильиничной зовут?
- Да. Она такая красивая.
- Теперь знаю, - утвердительно ответил Генка. - Она с нашим инженером, Анатолием Григорьевичем, романчик крутила. Он с женой из-за нее разошелся.
И этот подполковник был на заводе в прошлом году.
Пронюхал об их связи, ходил в партком. Сейчас инженера уволили, спился окончательно. Вот они, какие дела...
Володя не поверил своим ушам. У него вспыхпуло желание вскочить с топчана, дать оплеуху наглому Баклушину, закричать: "Неправда! Моя мать хорошая! Вы клевещете!" Но руки и ноги отказались подчиниться.
И тут он вспомнил, как к ним на квартиру действительно заходил мужчина с завода, где работала мать. У него была толстая папка с медной пластинкой и дарственной надписью на ней, дорогой плащ, модная шляпа. В общем, "туз" или "делец", называй как хочешь. Мужчина похозяйски, как у себя дома, вешал шляпу и плащ и, явно стесняясь Володи, говорил, довольно потирая руки:
"Ну-с, Зоя Ильинична, я все-таки нашел нашу с вами ошибку. Сейчас я вам докажу". - "Я так и предполагала, Анатолий Григорьевич, что вы с этими расчетами меня и дома найдете. Володя, иди погуляй, мы с инженером заниматься будем", - говорила мать и широко открывала дверь в свою комнату, приглашая гостя.
Ничего не подозревавший Володя уходил. Правда, один раз после возвращения с прогулки он нашел на кухне пустую бутылку из-под муската. Но не придал тогда этому значения. Теперь, припоминая все подробности, мальчик стал все больше убеждаться в достоверности сказанного Баклушиным. Не прав был Генка лишь в одном - очень нагло и цинично отзывался о его матери. А мать все же хорошая, он верил в нее...
Володе казалось, что он нашел разгадку странного поведения родителей. Значит, виной всему был тот толстый красноносый инженер. Но теперь он не посещает квартиру и, как видно... Постой, постой, зато в последнее время к ним частенько наведывается смуглый мужчина с тонкими усиками. Художник. Его к ним привела Октябрипа. Он пишет портрет матери. Безобидное запятие. Но, может быть, и здесь кроется какая-нибудь хитрость? Уж болыю долго он рисует ее портрет.
Что же делать? Неужели их семья распалась, а родители до поры до времени пытаются скрыть это от него?
О, если б он зпал, как поступить, чтобы все поставить на прежние места. Главное, обидно, что его все еще продолжают считать ребенком. О жизни своих родителей он узнаёт случайно от знакомых...
Не проронив ни слова, Володя встал с топчана и направился к выходу. Баклушин с Борькой недоуменно переглянулись, затем Генка крикнул ему вслед:
- Эй, Вовка! Приходи завтра, мы тебя ждем, слышишь?
Это было сказано твердо и прозвучало как приказ.
"Пошли вы к черту, - подумал Володя, нетвердыми шагами спускаясь по ветхой лесенке. - Тоже мне друзья отыскались. Преподнесли два стакана вина и считают, что посвятили в рыцари. Назло возьму и не приду. Очень вы мне нужны".
По дороге он обдумывал, как лучше вызвать на откровенность мать. Так дальше продолжаться не может, они должны объясниться обязательно. Он решил сегодня же сознаться матери, что уже второй раз за короткое время пил вино. Затем нужно будет поинтересоваться, почему так редко пишет отец.
Мать встретила его с какой-то необъяснимой тревогой в глазах. Володя про себя с удовлетворением отметил, что она все же заботится о нем, думает. Вот задержался он у голубятника, она и переживает. Когда он разделся, Зоя Ильинична почему-то сразу проводила его на кухню, шепотом объяснила, где взять ужин. Стягивая полы халата на груди, она вздрагивала, руки покрылись гусиной кожей.
- Замерзла? - ласково спросил Володя. Он решил подготовить мать к своему признанию и обдумывал, как проще начать разговор.
- Да, знобит что-то, - ответила Зоя Ильинична, не глядя на сына, и, поспешно удаляясь в комнату, добавила: - Спать пойдешь сразу к себе.
На этот раз Володя решил не подчиниться. Он зажег газ, поставил на горелку сковороду с ужином и направился к ней. Дверь в комнату была плотно прикрыта. Он тихо потянул на себя ручку. Взгляд остановился на черном пиджаке, по-хозяйски повешенном на спинке стула.
"Откуда это?" - подумал в недоумении Володя.
На полу под тем же стулом он увидел мужские модельные полуботинки и узнал их. Это были полуботинки художника.
Он беспомощно опустил руки. Дверь мягко прикрылась. За пей послышался тихий голос матери. Ему вторил мужской басок.
Для Володи все стало ясно. В горле застрял неизвестно откуда взявшийся комок и не давал дышать.
Волосы, казалось, отделились от головы. К вискам прилила кровь. В носу защипало, и слезы полились из глаз.
Он попятился по коридору на кухню. Там беспомощно опустился на стул.
В большой сковороде шипела жареная картошка с колбасой. Но, несмотря на мучивший его недавно голод, он не мог есть. В пепельнице он увидел папиросу с чуть обожженным кончиком, другой копчик был в помаде. Значит, мать пробовала курить! Еще не легче.
Для чего она это делает? Бывает, женщины курят по необходимости, связанной с работой, - хирурги, химики. Бывает - с горя. А мать...
С остервенением он оторвал от папиросы напомаженный кончик, подержал ее на синем пламени горелки и первый раз в жизни затянулся дымом. Выкурив полпапиросы, он почувствовал легкое головокружение, к горлу подступала тошнота. Это на минуту отогнало от него тяжелые мысли. Он выключил газ и ушел в свою комнату спать.
Сдержать данное себе слово не ходить на голубятню он не мог. Наоборот, после того ужасного вечера его стало тянуть туда как магнитом. Теперь по вечерам щуплый Синелопов неотрывно следовал за Баклушиным.
Генка учил своего юного друга всему: курить, пить вино, плевать сквозь зубы. А один раз они были даже у кинотеатра и успешно перепродали двадцать билетов на заграничный фильм.
Многие жильцы, встречая Володю в позднее время на лестнице своего дома с папиросой, делали замечания, осуждающе покачивали головами. Но дальше этого дело не шло. Сама же Зоя Ильинична или не замечала персмены в поведении сына, или пе хотела замечать.
- Растет мальчик, что здесь особенного, - безразлично отвечала она знакомым, когда те высказывали опасения за Володю.
Посещая голубятню, Володя не чувствовал привязанности к новым друзьям, даже перестал уважать их. Голуби тоже не были единственной целью, ради которой он приходил сюда. Тогда что же его тянуло в эту тоспую, пропахшую птичьим пометом каморку? Просто он не знал, где убить свободное время. Раньше его страстью было строить кораблики. Он с каждым разом все более совершенствовал их конструкции, часто ходил в Военно-морской музей ради того, чтобы снять чертежи с маленьких парусников и фрегатов, пытался даже приобрести бензиновый моторчик и сделать настоящий маленький эсминец.
Теперь, после появления в их семье художника Ласточкина, модели кораблей были частично сломаны, остальные валялись заброшенными в кладовке. Кисти, мольберт и старые картины, которые Ласточкин откудато приносил и неумело реставрировал, заняли все полки, прихожую, а некоторые даже хранились в комнате матери. Эти выцветшие, изодранные картины одним своим видом раздражали Володю не меньше, чем сам художник. Даже в отсутствие Ласточкина мальчик чувствовал себя дома скованным. Он наскоро делал уроки и торопливо выскакивал на улицу. Там дышалось свободнее и было намного легче.
К школьным друзьям его но тянуло. Они знали положение дел в семье Володи и смотрели на него почемуто такими глазами, будто он был парализованным или неполноценным физически. До дружбы ли при такой ситуации. При случайной встрече где-нибудь на улице Володя еще больше чувствовал это и норовил улизнуть.
Один случай особенно неприятно поразил его. Как-то он встретил в магазине Димку Сухарькова из седьмого "б" и Августа Варакса из восьмого класса. Ребята покупали лампочки для карманного фонарика. Из магазина вышли вместе. Пройдя десяток метров, Володя заметил в широком окне сберкассы Ласточкина. При помощи трафарета художник оформлял витрину. Володя покраснел и отвернулся, проходя в двух шагах от окна, а Варакс принялся оживленно нашептывать что-то на ухо Сухарькову.
