Из кафе я направилась в павильон Михалева. Вообще-то мне нельзя там появляться, потому что Михалев и наш Вадя — заклятые друзья. На людях они мило улыбаются друг другу (хотя не надо быть особенно проницательным, чтобы идентифицировать такую улыбку с волчьим оскалом), а на самом деле источают такие волны неприязни, что тошно становится. И окружающим от этого одни неприятности — если ты работаешь с Михалевым, то к Ваде и на километр не подходи. А если ты работаешь с Вадей... Короче, аналогично.
Вадя, к примеру, уже третью неделю не разговаривает со своей ассистенткой Галей. Она имела неосторожность подойти к Михалеву в кафе и занять за ним очередь. По этому поводу потом в группе был долгий спор, в течение коего решалась Галина судьба. Одни говорили, что надо смотреть на вещи проще и занимать очередь за тем, кто стоит в ней последний, невзирая на личность этого самого последнего. Другие утверждали, что Галя должна была подождать в сторонке, пока за Михалевым не займет очередь кто-либо еще. Конец спору положил сам Вадя. Он сурово оглядел присутствующих и заявил, что всякий приличный человек на месте Гали подошел бы к Михалеву и грубо спросил его: «Последний, что ли?» Галя же сказала с улыбкой: «Здравствуйте, Антон Алексеевич. Вы крайний? Я за вами». По мнению Вади, подобная вежливость была не просто излишня — она была преступна.
Высказавшись, наш демократичный режиссер громко фыркнул в сторону несчастной Гали и гордо удалился. Так что мое появление у павильона Михалева грозило мне увольнением. Вот если бы я была артисткой... Артисты у нас — свободный народ. И Вадя, и Михалев совершенно спокойно работают с одними и теми же артистами и ни словом, ни взглядом не упрекают их в измене. Повезло Денису. Одновременно снимается у двух хороших режиссеров. А мне и близко подойти нельзя. Но это так, в принципе.
На деле же мне глубоко плевать, как Вадя отнесется к тому, что я заглядываю в павильон Михалева.
Но к павильону я даже не подошла — встретила Дениса на полдороге.
— Тоня! — Он вскинул в приветствии руку. Энергичный, красивый, обаятельный.
— О, Денис! — Я сделала вид, что удивилась. Очень натурально получилось. — Ты откуда?
— От верблюда.
В этой шутке нет ничего банального. Мало того: Денис вообще не шутил. Между собой многие называют Михалева верблюдом. У него толстая отвисшая нижняя губа и сонный взгляд. Это только видимость. В работе Михалев преображается, да и в целом он довольно-таки симпатичный дядька, но от прозвища никуда не денешься.
— А сейчас к нам?
— Так точно.
— Напрасно. У нас авария. — Эту новость я сообщила с удовольствием — люблю посплетничать. — Сладков взорвал Вадю. Остальных контузило.
— Вадя жив? — осведомился Денис, ничуть не взволнованный моим сообщением.
— Жив. Только брови опалило.
— Тогда все в порядке.
И Денис отправился дальше.
Честно говоря, сомневаюсь, что, если бы ему самому опалило брови, он полагал бы, что все в порядке. Но люди по сути своей эгоистичны — каждый предпочитает, чтобы кто-нибудь другой ходил без бровей. И это вполне можно понять.
Все это промелькнуло у меня в голове в один миг — Денис не успел сделать и двух шагов.
— Подожди!
Он остановился.
— Саврасов говорит, у тебя есть новая книга Кукушкинса?
— Есть.
— Дай почитать. Как называется? Про что? Какая у нее обложка?
— Дам. «Три дня в апреле». Про сумасшедшего инвалида. Красная с синими полосками.
Так мы иногда разговариваем. Что ж, жизнь сейчас быстрая, порой надо успеть многое сказать за какое-то жалкое мгновение.
— Когда дашь?
— Да хоть завтра. Вадя поставил мне целый съемочный день, так что увидимся...
— Хорошо, — сказала я и отпустила Дениса восвояси. Все равно минут через двадцать я снова встречу его — или в нашем павильоне, или в кафе, или на лавочке с Саврасовым.
Настроение у меня и так было неплохим, а тут, после короткой беседы с моим возлюбленным, стало просто замечательным. Во-первых, он улыбался мне, и улыбался очень мило; во-вторых, завтра я получу новую книгу Кукушкинса, что предвещает мне несколько прекрасных часов. Разве это не поводы для радости?
Как выяснилось в скором времени, радовалась я напрасно. Вадя недолго мучился — оператор вызвал ему «скорую», и нашего режиссера с триумфом, под вой сирены, увезли в больницу. Утешило нас только то, что повезли его не в ожоговый центр, а в обычную больницу, в психиатрическое отделение. Мы были уверены, что там ему дадут пару таблеток и уже завтра наше сокровище вновь воцарится на съемочной площадке. Так оно и вышло. Но на сегодня работа была закончена.
Мадам тяжело опустилась в кресло, на ощупь отыскала на столике свои очки, включила лампу и открыла новую книгу Кукушкинса.
Этот молодой автор ныне считался одним из наиболее талантливых современных прозаиков. Мадам подозревала, что нелепая фамилия Кукушкинс — просто псевдоним. За ним мог скрываться кто угодно, даже женщина. Но неудачно выбранный псевдоним не умалял достоинств произведений Кукушкинса. Эти удивительные, тонкие и странные романы Мадам перечитывала неоднократно, всякий раз находя в них для себя что-то новое, интересное. Всего их вышло три. Тот, что она читала сейчас, был четвертым. Речь в нем шла о сумасшедшем инвалиде, его страшной монотонной жизни, в которой он существовал совершенно один. Вчера Мадам остановилась на пятидесятой странице и поэтому пока не знала, что будет дальше.
Едва она успела погрузиться в удивительный мир, созданный гением таинственного Кукушкинса, как раздался резкий звонок в дверь. С усилием Мадам поднялась, отложила книгу и пошла в коридор.
Она никогда не смотрела в глазок, хотя он и был в ее двери. Щелкнув замком, она сразу сделала шаг в сторону, боясь, что незваный гость окажется чересчур энергичным и прихлопнет ее тяжелой дверью. Но все обычные посетители знали об извечном болезненном состоянии Мадам и входили не спеша, позволяя ей отойти на безопасное расстояние. Так произошло и теперь. Медленно дверь отворилась, на коврик ступила нога в башмаке на толстой подошве... Мадам облегченно вздохнула.
— Тоня, — сказала она своим чудесным голосом — чуть сипловатым, мягким, завораживающим, — проходи, не морозь меня.
В прихожую вошла Тоня. Как всегда, с улыбкой до ушей и видом декабриста-заговорщика. В руке она держала новую книгу Кукушкинса — ту же, что сейчас читала Мадам.
— А что у меня есть! — торжествующе сказала она, поднимая книгу.
— У меня такая же, — пожала плечами Мадам, развернулась и двинулась обратно в комнату.
Тонино лицо вытянулось. Она никак не ожидала, что Кукушкинс попадет к Мадам прежде, нежели к ней.
— Кто вам принес? — крикнула она вслед хозяйке, одновременно скидывая ботинок.
— Константин Сергеевич, — отозвалась Мадам.
Второй ботинок полетел к двери. Тоня сунула руку под обувной шкафчик и вытащила разодранные в клочья тапки — память о сиамской кошке Мадам — Алевтине. В прошлом году Алевтина, с детства страдающая олигофренией, истерией и манией преследования, удрала в подвал и больше не вернулась, видимо, вступив в морганатический брак с дворовым котом. Все знакомые Мадам с трудом скрывали свою радость по этому поводу. Алевтина с младых когтей боролась с гостями всеми доступными ей способами. Кидалась на голову, кусалась, царапалась, писала в сапоги, сбрасывала с вешалки головные уборы и какала на них — в общем, вела нормальную партизанскую войну. Мадам — женщина достойная и умная во всех прочих отношениях — в упор не замечала всех безобразий Алевтины, обожала ее, холила и лелеяла, так что гостям приходилось сюсюкать с мерзкой злобной выдрой, дабы угодить хозяйке. Одна Тоня никогда не пасовала перед Алевтиной. И кошка, получив пару пинков и инстинктивно почувствовав достойного противника, ее обходила стороной.
Шаркая длинными подошвами тапок по паркету, Тоня прошла в комнату. Мадам сидела в своем любимом кресле и читала Кукушкинса. Обыкновенно никто не осмеливался тревожить ее за чтением, но опять же — только не Тоня. Она бухнулась на старинный стул с кривыми ножками и с усмешкой посмотрела на Мадам.
— Интересно, Владислава Сергеевна, где ваш брат взял эту книгу?
— В магазине.
— Она еще не продается.
— А ты где ее взяла? — в ответ спросила Мадам.
— Мне Денис дал.
— Ну, значит, Константину Сергеевичу тоже Денис дал.
— Шутка? — Тоня нахмурила брови, как всегда не сразу понимая, что имеет в виду Мадам.
— Тонечка, я не знаю, где Константин Сергеевич взял эту книгу. Я его не спрашивала.
— Это на вас не похоже.
— Знаешь, ты иногда бываешь ужасно занудлива. Поставь, пожалуйста, чайник.
Тоня вздохнула, встала и отправилась на кухню. Ее очень беспокоил один вопрос: где Константин Сергеевич достал только что изданного Кукушкинса? Что касается Дениса — то тут все было ясно. Он такая прелесть, что ему вряд ли кто в силах отказать. Наверняка приехал в типографию и там купил... Но Константин Сергеевич! В высшей степени старомодный господин, не имеющий никакого представления о том, где и как надо добывать блага земные, включая и новые интересные книжки. А Мадам, конечно, как всегда, не удосужилась спросить брата, как же в его тонкие аристократические руки попала эта редкость прежде времени.
