- С чего начнем? - спросил Груздев. И сам же ответил: - Может, ознакомим вас сперва с нашим производством? Осмотрим клуб, общежитие, а потом опять вернемся сюда, в управление. Я еще вчера вечером рассказал дяде Сереже, что видел и слышал у вас в Новых Горках, и он пожелал встретиться с вами. Не возражаете?
Мне и польстило, что меня захотел увидеть заместитель управляющего коммуной Сергей Петрович Богословский, и некоторая робость охватила. Сумею ли я поддержать "педагогический" разговор?
- План принимаю полностью, - ответил я.
Мы пошли.
Я прекрасно знал, что коммуна существовала совсем недавно, и меня поразило, как за такой короткий срок она сумела развернуться, окрепнуть. Мы, Новые Горки, перед ней были как челнок, управляемый веслом, перед волжским пароходом. "Хозяева разные, - решил я. - У нас Наркомпрос, а тут ОГПУ".
Воспитанников здесь в это время было около четырехсот. Все они работали на производстве, учились в школе. Мастерские были разные, отлично оборудованные. Для начала мне показали, как изготовляют коньки. В шлифовальном цеху тянулись ряды станков - и за каждым сосредоточенная фигура рабочего.
Как мне объяснили, много было вольнонаемных, которые и обучали ремеслу коммунаров. Вот контролеры бракуют плохо сделанные коньки, возвращают на "доводку", а хорошо отшлифованные отправляют в никелировочный цех. Трудятся все четко, без лишней суеты, пустых разговоров. Так втянулись? Молодцы!
Словно прочитав мои мысли, Груздев пояснил:
- Каждому ведь заработать хочется. Вот и стараются.
Сияющие отникелированные и высушенные коньки на специальных тележках отправляли на склад готовой продукции.
Затем мои "гиды" показали мне лыжную мастерскую, обувную, трикотажную. По тому времени все эти производства были прилично механизированы, каждое имело свой промфинплан, а каждый рабочий - свою норму, которую и старался выполнить. Везде тот же образцовый порядок, тишина. Расскажи мне, что здесь трудятся бывшие воры, - никогда бы не поверил.
Под конец меня привели на склад готовой продукции. Он оказался зеркалом, отражавшим работу мастерских. Какие прекрасные бутсы, вязаные костюмы, коньки, отполированные лыжи и даже детские саночки для катанья с гор! Полный набор спортинвентаря для физкультурников Москвы - и все доброкачественное, отличной выделки.
Хорошее впечатление у меня оставили и общежития. Это были обычные двухэтажные бревенчатые дома, и жили в них по производственному принципу:
в одном - обувники, в другом - лыжники, в третьем - трикотажники. Девушки отдельно, а их было немало. Везде чистота, порядок, дежурные.
Клуб напоминал скорее барак, но был вместительный. Тут мне показали знаменитую горьковскую библиотеку, с дарственной надписью писателя.
Далеко за полдень возвратились мы к домику управления коммуны, и не без робости переступил я порог кабинета заведующего воспитательной частью Сергея Петровича Богословского - дяди Сережи. Кабинет был небольшой, обставлен обыкновенной канцелярской небелыо. За двухтумбовым письменным столом, обтянутым коричневой клеенкой, сидел Сергей Петрович - в защитного цвета гимнастерке, туго перепоясанный ремнем, в синих галифе и начищенных сапогах. В те годы так одевались многие участники гражданской войны. Он тотчас вышел из-за стола, приветливо протянул мне руку.
- Все показали нашему гостю? - спросил он сопровождавших меня болшевцев.
- Вроде все, - улыбнулся Груздев.
- Очень большое впечатление у меня осталось, - ответил я. - Долго еще буду переваривать. Признаюсь: не ожидал увидеть такую, прямо скажу, образцовую обстановку. Хорошо бы ребят наших к вам привести.
- Милости просим.
Богословский усадил меня за крошечный столик у окна, мы разговорились.
Маленькая, клинышком бородка под самой нижней губой, слегка припухшие веки, возможно, от недосыпания, внимательные, добрые серые глаза, небольшой нос, короткая стрижка прямых каштановых волос с ровным пробором на левой стороне головы, голос на высоких, как у подростка, нотах - таким запомнился мне Сергей Петрович.
- Все собираюсь сам к вам в "Новые Горки", - говорил он, - да никак время не выберу. Непременно приду. Думаю, Коля и Жора рассказали вам историю нашей коммуны? - продолжал он, кивнув на Груздева и Беспалова. Поэтому повторяться не буду, а поделюсь с вами нашими планами. Наши мастерские видели? На их базе будем открывать трикотажную фабрику, обувную, лыжную, коньковый завод. Уже архитектор приззжал, будем строить для них новые здания. Откроем свой техникум... хотим, чтобы народ у нас был грамотным и квалифицированным. Шеф наш - ОГПУ - выделил средства. Деньги берем веаймы, потом расплатимся. Ведь своих воспитанников после снятия судимости мы будем выпускать на волю... так чтобы они уже были хорошими специалистами и могли везде работать. ЦК комсомола проявил о них заботу: создаем свою организацию.
Я заметил, как радостно покраснели Груздев и Беспалов: слушали они "дядю Сережу" в оба уха. Лишь теперь я понял, почему эти парни с такой гордостью, верой, любовью говорили о своей коммуне: ведь они действительно "рождались" в ней вторично.
- Наверно, Коля расхваливал нас... особенно Матвея Самойловича? - вновь кивнул Богословский на Груздева. - Кое-чего мы действительно добились в работе. Думаю, правильный метод выбрали. В чем он заключался? Ребята-то были оторви да брось, но мы сумели сколотить актив. Это предрешило успех. Теперь с помощью актива вытягиваем весь коллектив. Перед новичками живой пример: такие же, как они, "городупшики", "ширмачи", "скокари" стали знатными людьми коммуны, без пяти минут начальниками. Общее собрание у нас - главный арбитр, судья, движущая сила. Должности воспитателя нет. Есть руководитель воспитательной частью, он организатор массы, изучает всех своих подопечных, находит индивидуальный подход к каждому, проводит необходимые беседы... советуется, когда надо, с управляющим коммуной Кузнецовым, со мной. Ведь у нас немало вполне взрослого народа. Перед нашими воспитанниками огромные перспективы, а если у человека есть цель в жизни, он старается. Только давай ему правильное направление.
Сергей Петрович раскрывал передо мной свои карты, "секреты" работы. Я старался запомнить как можно больше. И радостно было от всего увиденного, услышанного и немного грустно от мысли: смогу ли привить своим воспитанникам такую же любовь к "Новым Горкам", какая есть у их шефов, болшевцев?
Прощаясь, я горячо поблагодарил Богословского за радушное внимание.
- Беседу с вами, Сергей Петрович, запомню. Зарядку вы мне дали хорошую. Что сумею, буду прививать у себя в Горках.
Провожал меня к станции Груздев. Когда перешли железную дорогу, я напрямую задал ему вопрос:
почему он вчера заговорил со мной на тему воспитания? На губах Груздева мелькнула улыбка, и он признался, что наши горковские коммунары сразу рассказали ему обо мне: политрук совсем зеленый и "ершится". Вот он и решил поговорить со мной по душам, поделиться болшевским опытом.
Расстались мы друзьями. Да ведь у нас и возраст был одинаковый.
Мог ли я тогда предположить, что мы встретимся с Груздевым в Болшеве не как шеф и политрук, а как ученик и учитель? В январе 1930 года трудкоммуна МОНО "Новые Горки" прекратила существование. Весь ее "живой и мертвый" инвентарь - 90 ребят, имущество были переданы трудкоммуне No 2, организованной недалеко от станции Люберцы, в стенах бывшего Николо-Угрешского монастыря. А наше бывшее "поместье", выгодно расположенное у леса, над Клязьмой, пошло под дом отдыха для Болшевской трудкоммуны ОГПУ No 1. Я перешел под начало Богословского в должности преподавателя техникума и руководителя воспитательной частью.
II
Проработал я здесь четыре года.
Конечно, я не буду рассказывать об этом подробно: не позволят рамки очерка. Когда-нибудь напишу о том времени отдельную книгу. Я постараюсь дать только несколько штрихов, рисующих Болшевскую коммуну, и на некоторых примерах показать нашу воспитательную работу - работу весьма сложную, нелегкую, так как подопечные наши были люди необычного склада. Мне хочется взять один из наиболее трудных моментов, которые переживала коммуна, когда ни руководители, ни актив не знали отдыха, не имели даже передышки, и положение временами казалось настолько тяжелым, что невольно мелькала тревожная мысль: "Справимся ли? Выдюжим? Не вылетим ли все вместе в трубу?"
Летом 1930 года в Москве состоялся XVI съезд партии. Решения его прокатились по всей огромной стране. Коснулись они и нашего Болшева.
На общем собрании выступил Матвей Самойлович Погребинский. Речь его, как всегда, была сжатой, энергичной.
- Вы слышали, какие решения принял XVI съезд?
Широкое наступление по всему фронту на капиталистические элементы в нашей стране. В бесклассовом обществе не должен существовать и уголовный элемент как особая категория людей. Отсюда какой вывод?
