Болдырев ждал в черной кайзеровской «Волге». Доехали они быстро, но когда Вершинина вошла в свой кабинет, располагавшийся на первом этаже двухэтажного здания, где размещалась администрация фирмы «Кайзер», часы на стене показывали девять тридцать.
Она шагнула было к своему рабочему столу, но увидев, что ее кресло занято, остановилась. В нем, откинувшись на спинку, сидел ее шеф. Его жирные ляжки-окорока с трудом помещались в кресле. Он перевел свой взгляд с часов на Вершинину.
— Да, Валентина. Ты опоздала на полчаса, — укоризненно произнес он, держа в руках полуистлевшую сигарету.
— Могу я раз в году немного задержаться? — с раздражением сказала она. — Между прочим, я еще не завтракала.
Видя, что Мещеряков не собирается освобождать ее место, она подошла к столику с электрочайником и, посмотрев на красный поплавок, щелкнула рычажком.
— Вот если бы ты была замужем, Валентина…
Она не дала ему закончить.
— Если бы я была замужем, я бы опаздывала гораздо чаще: кроме себя и сына мне пришлось бы собирать на работу еще и мужа. И вообще, Миша, когда ты перестанешь читать мне нотации?…
— Не раньше, чем ты выйдешь замуж.
Почему-то он считал себя обязанным устроить личную жизнь Вершининой и постоянно пытался ее знакомить со своими не обремененными узами Гименея друзьями и с друзьями своих друзей, ну и так далее.
— Миша, роль свахи тебе совершенно не идет, — Вершинина достала из холодильника батон и кусок сыра и принялась делать бутерброды.
— Валентина, — Мещеряков вдруг резко сменил тему, — мы потеряли перспективного клиента.
Он имел в виду одного банкира, который трясся над каждой копейкой.
— Твой перспективный клиент зануда и скупердяй, — бросила Вершинина. — Он хочет, чтобы мы работали на него задаром. Я объяснила, что по соотношению цена-качество наши услуги выгоднее, чем у конкурентов, но он и слушать ничего не хотел.
— Не умеем мы работать с клиентом, — гнул свое Мещеряков, — надо учиться.
— Подхалимничать я никогда не научусь, — Вершинина зло посмотрела на шефа.
На эту ее реплику он прореагировал на удивление спокойно.
— Ну зачем же утрировать, я просто говорю, что нужно быть терпимее и мягче, может быть.
— Я была бы терпимее, если бы один зануда не капал мне ежедневно на мозги.
— Что ты имеешь в виду? — и без того красное лицо Мещерякова побагровело.
Чайник закипел и отключился. Вершинина разорвала пакетик с кофе «три в одном» и высыпала его содержимое в чашку.
— Ты мне составишь компанию? — она проигнорировала вопрос шефа.
— Нет! — заорал Мещеряков. — И вообще, какого черта ты так со мной разговариваешь?
— Ну как я с тобой разговариваю, Миша? — Вершинина добавила в чашку воды и начала размешивать дымящийся напиток.
— В общем, так, Валентина, — Мещеряков немного отошел, но дышал все еще тяжело, — или ты перестраиваешься и начинаешь работать по-новому, или…
— Что или? — прервала его Вершинина, — уволишь меня?
— Работай пока, — Мещеряков тяжело поднялся с кресла. — Кстати, что у вас произошло вчера ночью?
Вершинина всегда удивлялась его осведомленности: он мог целыми днями сидеть в своем кабинете или «принимать на грудь», как он выражался, или бродить вроде бы безо всякого дела по коридорам, но всегда был в курсе всего происходящего в «Кайзере» и, в частности, в службе безопасности.
— В квартире на Шевченко обнаружили труп хозяйки, — она откусила кусок бутерброда и сделала маленький глоток кофе, — я сама еще толком не выяснила.
— К нам претензий не будет? — хмуро поинтересовался Мещеряков.
— Нет, с сигнализацией все в порядке, так что не переживай.
— Что значит «не переживай», — снова начал распаляться шеф, меряя кабинет своими большими шагами, — кто же за вас еще будет переживать, если не я, а? Вы, понимаешь, можете себе позволить опоздать на работу, уйти раньше времени домой или по своим делам, попасть в больницу, а я должен все контролировать, учитывать каждую мелочь, следить, чтобы вы не натворили каких-нибудь глупостей. Знаешь, Валентина, каково в наше время руководить такой организацией, как наша? — Мещеряков уставился на Вершинину своими водянистыми глазками.
— Миш, — Вершинина допила остатки кофе и начала убирать со стола, — у меня коньяк есть, не хочешь попробовать?
— Какой еще коньяк? — оторопел Мещеряков, — опять твои грязные намеки?
— Ну какие могут быть намеки? — она направилась к сейфу и, отперев его, достала бутылку «Дербента», — просто мне подарили, а я в коньяках ничего не понимаю.
— Ну-ка дай сюда, — Мещеряков потянулся за бутылкой, — надо попробовать. У тебя рюмки-то есть?
— Рюмки есть, — она заперла сейф и села на свое кресло, которое еще сохранило тепло мещеряковских ягодиц, — только мне еще договора посмотреть надо, вдруг родственники этой Трауберг объявятся.
— А, ну ладно, работай, — Мещеряков направился к двери.
Когда он вышел, Вершинина с облегчением вздохнула. «Хоть покурю спокойно». Из пачки «Кэмела» она достала сигарету, прикурила от «дракоши», из пасти которого вырвалось пламя, и пододвинула к себе «Московский комсомолец», который лежал на столе рядом с телефоном.
На последней странице был напечатан астрологический прогноз на неделю.
«Астрологическое небо конца мая — одно из самых тяжелых за весь год. Тридцатого мая состоится лунное затмение, влияние которого уже ощущалось на протяжении прошедшей недели. Давно замечено, что в период лунного затмения возрастает эмоциональная чувствительность, повышается обидчивость и внушаемость, люди становятся более нервными и раздражительными».
Вершинина не стала читать дальше, а перевела взгляд вправо, где был дан прогноз по знакам зодиака, и нашла Козерога:
«КОЗЕРОГ запросто может лишиться работы, а заодно и хорошей репутации на этой неделе. Об этом вы узнаете уже в первый день недели. Однако все может ограничиться только крупным разговором с начальником».
«Вот и не верь после этого звездам и предсказателям», — подумала Вершинина и, стряхнув пепел с сигареты, стала читать дальше.
«Удержаться на рабочем месте помогут коллеги, которые болеют за вас. Мужчины не должны сейчас слушать советов жены. В отношения с любимым человеком могут вмешаться родители».
Она отложила газету и задумалась. Она уже собиралась встать, чтобы найти на полке договор, как дверь в кабинет приоткрылась, и в образовавшуюся щель заглянул Толкушкин.
— Валентина Андреевна, к вам пришли.
— Кто?
— Лев Трауберг, — таинственно произнес Валера.
— Что ж, зови, — она вздохнула и затушила окурок в пепельнице.
Трауберг был мужчиной среднего роста, с брюшком, немного обрюзгшими чертами лица и огненно-рыжей шевелюрой, озарившей вершининский кабинет похлеще любого солнца. Несколько сединок в густой курчавой копне волос не умаляли их охряного блеска и силы. Крючковатый нос почти касался верхней губы.
«Запоминающаяся внешность», — подумала Вершинина, как только посетитель пересек порог ее кабинета.
Она поздоровалась в ответ на его картавое «здгасьте» и предложила сесть. На Трауберге был строгий темный костюм и ослепительно-белая рубашка. Узел галстука был немного ослаблен. Как-то смущенно поглядев на Валандру, он приземлился в кресло и тяжело задышал.
— У меня к вам дело, — медленно проговорил он так, словно у него спирало дыхание от каждого произносимого им слова.
— Мне доложили о вашем приходе, мы… ждали вас. Нужно решить вопрос с сигнализацией…
— Я, честно говоря, не за этим к вам пришел… Это сущая мелочь… — он беспокойно заерзал на кожаном сиденье, — вы ведь в курсе, что произошло…
— Лев… простите, не знаю вашего отчества, — Вершинина стряхнула пепел.
— Земович, — поспешил сказать гость, часто заморгав.
— Так вот, Лев Земович, для нас эта мелочь имеет определенное значение… Хотя я вас понимаю и очень сочувствую. Но ведь вы сами знаете, что никакие слова соболезнования…
— Спасибо, — сухо поблагодарил Трауберг, едва взглянув на Вершинину.
Было видно, что он с трудом сдерживает свои эмоции.
— Я хочу, — сказал он и закашлялся, — чтобы вы…
— Воды?
— Да, будьте любезны, — с трудом выдавил он, мотая рыжей головой.
Вершинина поднялась с кресла и, подойдя к журнальному столику, налила из высокого графина воды. Она протянула стакан гостю и вернулась на свое место.
— Спасибо, — более проникновенным голосом поблагодарил Трауберг, — я хочу, — повторил он после нескольких глотков, — чтобы вы нашли убийцу моей дочери.
Поставив стакан на стол, в ожидании ответа он сделал скорбное выражение лица и теперь, наклонив голову вперед, смотрел исподлобья.
