Мне попадались какие-то записки, чеки, квитанции по оплате за квартиру и за телефон, разные бытовые записи, каких немало найдется в любой квартире среднестатистического российского гражданина. Ничего компрометирующего или наводящего на мысль.
Только одна квитанция привлекла мое внимание. Это был счет по оплате услуг типографии на очень крупную сумму. После мелких счетов за квартиру и телефон… я даже еще раз внимательно рассмотрела число — нет ли там в середине запятой, которую я второпях пропустила? Но запятой не было, и число сияло, записанное в нужной графе, во всей своей полноте и завершенности. Дата на квитанции свидетельствовала о том, что счет был оплачен еще при жизни профессора, а тип документа говорил о том, что оплатили наличными.
Факт существования квитанции еще не доказывает, что упомянутые наличные были собственными средствами профессора Разумова, но уж больно сумма хороша! Надо будет в эту типографию заглянуть.
Я сложила квитанцию и засунула ее в карман. Конечно, мои действия можно было квалифицировать как воровство, но, убежденная, что действую в интересах истины, я отпустила себе этот грех.
Тем временем из кухни стал доноситься чудесный запах, который доказывал, что Надежда Сергеевна готовит кофе почти так же хорошо, как и я.
— Вот и кофе, — сказала она, появившись в комнате с небольшим подносом, на котором располагались маленькие чашки и кофейник.
«Не хватает еще, чтобы это оказался какой-нибудь севрский фарфор», — подумала я, с большим интересом разглядывая сервиз, действительно очень тонкий и изящный.
— Танечка, кроме того, что я уже сообщила, я мало что смогу сказать вам, — говорила Надежда Сергеевна, продолжая монолог, начало которого я пропустила мимо ушей, пока разглядывала антикварные редкости, заполнявшие квартиру.
Мы сидели в креслах возле небольшого столика и, попивая напиток, действительно мастерски приготовленный, беседовали об особенностях взаимоотношений студентов и преподавателей.
— А вообще… например, Влад — как бы вы его охарактеризовали?
— О, это очень впечатлительный мальчик! Все эмоции — очень бурные, всегда ярко выраженные… причем частенько он мог от бурной восторженности тут же перейти к такому же бурному негодованию.
— А с Анатолием Федотовичем у него не возникало недоразумений из-за этого?
— Ну что вы! Какие недоразумения! Ведь Влад совсем еще мальчик, Анатолий Федотович прекрасно понимал это, — в голосе Надежды Сергеевны прозвучало самое искреннее удивление моим странным вопросом, и не было никакого намека на то, что она старается покрыть какие-либо конфликты, возникавшие между профессором и его учеником.
— Напротив, он всегда стремился внушить Владу, что не нужно так откровенно проявлять свои эмоции, пытался подействовать… воспитательными мерами, — продолжала она. — Но не напрямую, а намеками, примерами… Анатолий Федотович был очень деликатным человеком.
Моя собеседница снова загрустила, и я начала беспокоиться, как бы она опять не расплакалась. Сменю-ка я тему.
— А вы не знаете, у Влада есть девушка? Может быть, он дружил с кем-то или кто-то ему нравился?
— Насколько мне известно, нет. И думаю, всему виной именно его эмоциональность. Такие люди обычно не хотят довольствоваться просто равными себе, со всеми их достоинствами и недостатками. Они ищут идеал и хотят, чтобы их возлюбленный или возлюбленная непременно были воплощением всех мыслимых и немыслимых достоинств. — Надежда Сергеевна вздохнула. — Думаю, если бы у Влада была девушка, это могло бы очень помочь ему… во всем.
Девушка сорвалась. Значит, узнавать о возможных причинах испуга Зины и двусмысленного поведения студентов мне придется либо сейчас, у Надежды Сергеевны, либо, как бы ни претило мне использовать жесткие методы по отношению к ребенку, у самой Зины. Но сначала нужно попытать счастья здесь.
— А вы не припомните, когда Влад в последний раз был у вас, он… кстати, а когда он в последний раз был здесь?
— В последний раз? Может быть, за неделю или за полторы, до того как… все это случилось.
— Вы не заметили: в то свое посещение он не выказывал чего-то необычного в своем поведении? Не было ли каких-то поступков, нехарактерных для него?
— Кажется, нет… А почему вы спрашиваете?
Черт! Кажется, я прорвалась. Я поспешно дала задний ход, без остановки выбалтывая все, что приходило на язык, лишь бы только в голове у моей собеседницы не задержались ненужные подозрения, которые, кажется, возникли у нее из-за моего слишком прямого вопроса.
— Видите ли, Влад имел возможность контактировать с профессором и в рабочее время, в отличие от вас. Может быть, он стал свидетелем какого-то случая или происшествия, на первый взгляд незначительного, которое чем-то обратило на себя его внимание, и он в разговоре упомянул об этом… Иногда даже самая незначительная мелочь подсказывает очень ценные идеи.
— Да нет… В ту нашу встречу не случилось ничего особенного. Влад, как обычно, около часа занимался в кабинете с Анатолием Федотовичем, потом мы все вместе пили чай, затем он ушел.
— А за чаем… все было как обычно? Никто не рассказывал о каких-то странных происшествиях?
— Нет… Мы поговорили об учебе Влада, Анатолий Федотович пожурил его за лень, но, как и всегда, скорее в шутку. Потом Влад поблагодарил за чай и пошел домой…
«Смотри-ка ты, прямо святое семейство! Впрочем, это понятно: у Разумовых не было своих детей, вот они и привечали Влада… Но мотив, мотив! Как хотите, а мотива нет. Надежда Сергеевна, совершенно очевидно, не лукавит, и нарисованная ею идиллия если и не есть сама истина, то довольно близка к ней. Если бы и случился в отношениях профессора и ученика какой-нибудь негатив, она наверняка бы заметила это и не стала бы скрывать от меня. Просто не смогла бы. Такие дамочки по природе своей не способны правдиво врать, их обязательно глаза подведут. В связи с этим моя версия о причастности к убийству мужа моей клиентки звучит не так уж убедительно. Но для полной уверенности нужно проверить и ее. Итак, свойственно ли вам чувство ревности, уважаемая Надежда Сергеевна?» Я перешла к новой группе вопросов.
— Надежда Сергеевна, вы дали мне подробную характеристику Влада Незнамова. Не могли бы вы также охарактеризовать и Анатолия Федотовича? У меня сейчас в разработке находится несколько версий, и, чтобы более конкретно определить для себя, на какой из них нужно сосредоточить главные усилия, я должна иметь более точное представление о том, каким человеком был профессор Разумов, — в этот раз я уже была осторожнее. — Например, насколько он был коммуникабельным, склонным к новым знакомствам? — пыталась я незаметно забросить удочку.
— Толечка был не слишком общительным человеком. Он был очень разборчив в знакомствах, и даже… Вы знаете, я вспоминаю смешной случай. Как-то однажды, еще в молодости, мы ездили отдыхать в Крым. И там, в одном из летних кафе, Толечка встал в очередь за мороженым, а я сидела за столиком. К нему обратились две девушки. Такие загорелые, симпатичные. Что-то спросили, начали заигрывать с ним, кокетничать. Так он, бедный, чуть не бегом убежал из этой очереди, и пришлось нам искать другое кафе. Ох и подтрунивала я потом над ним! Целую неделю, наверное. Испугался девчонок!
Н-да-с… И это — в молодости! Когда все нормальные мужья так и ищут, где бы свернуть «налево», а все нормальные жены закатывают сцены ревности аккурат три раза в день. И эту женщину я пытаюсь подозревать в том, что, прожив со своим необщительным мужем не один десяток лет, она захочет лишить его жизни за роман с одной из коллег? Смех, да и только!
— И потом, — продолжала Надежда Сергеевна, — мы ведь жили очень бедно. Это в последнее время, когда и у Анатолия Федотовича сложилась прочная репутация, появилась возможность дополнительного заработка, мы понемногу начали обрастать… имуществом. А сначала… подумайте сами: оба преподаватели, зарплата одинаково низкая — какая это жизнь? Весь год копим, необходимого себя лишаем, чтобы хоть летом недели на две на юг съездить, совсем уж мхом не обрасти. Толечка всегда очень переживал из-за этого и винил себя. Мол, я, мужчина, не могу обеспечить семье нормальный уровень существования! Я разубеждала его, но он не успокаивался, старался дополнительные часы брать, подрабатывал где только можно было… В общем, если вы говорите об общении, то и возможностей у нас особых не было, и времени, чтобы на тусовки ходить. Общались с коллегами в основном.
«С ними же и романы крутили», — мысленно продолжила я. Ясно: если предполагаемый роман с Зильберг и имел место, Надежда Сергеевна не стала бы воспринимать это как трагедию, даже если бы и узнала о нем.
Результат моей сегодняшней беседы предельно очевиден. У студента мотива нет, у жены нет, а я снова по уши в разочарованиях, предсказанных мне гаданием. Даже узнать, имели ли исследования студентов какое-либо отношение к секте, мне не суждено. Если верить словам Надежды Сергеевны, профессор с Владом занимались в кабинете, присутствовать при занятиях она не могла; и, как человек интеллигентный и деликатный, наверняка не считала возможным вмешиваться в работу своего мужа и его учеников, приставая к ним с расспросами. Не говоря уже о том, что это вряд ли вообще интересовало ее. Ведь муж преподавал не иностранные языки.
