кинопроизводства, тут же кофе варят, на рунах гадают, по субботам, наверное, спиритические сеансы проводят, а по воскресеньям оргии устраивают. Твоя Яна — комок нервов, — задумчиво пробормотала Нора, сжимая ручку двумя руками. — Вот так… вот у нее все внутри сжато. Сказка ее… знаешь, я сначала думала, что она рассказывает, чтобы признаться, но теперь сомневаюсь.
— В чем признаться?
— Она пыталась выдать себя за Вету… наверное. Нет, не выдать, запутать… — Нора раздраженно щелкнула пальцами. — Сказка дурацкая, про сестер-близнецов, одна сестра была злая, а другая мудрая. За одной пришла Смерть, у которой глаза человека, которого ты при жизни больше всего любил. За которой — непонятно. И не то глаза сестры у смерти, не то ее собственные. Одна сестра в муках умерла, а вторая себя винит и ищет смерти.
— Яна такое любит, — равнодушно пожал плечами Яр. — Только это все херня.
— Внутри… — повторила Нора, снова сжимая ручку. — Такие сказки обычно рассказывают, когда признаться не могут, и я все думала, в чем же она признавалась. А потом поняла — да ни в чем. У нее как был этот… спазм, эти… нервы — так все и осталось. Она только под конец немного расслабилась, но не так, как люди, когда говорят правду.
— А она и не сказала правду. Напустила тумана и закрылась.
Нора молча кивнула. Яр попробовал пиво и решил, что она неправа — вполне терпимо.
— Что именно она сказала про глаза Смерти? — неожиданно для самого себя спросил Яр.
— Сейчас посмотрю, у меня есть расшифровка с диктофона… — Нора распутала белые завязки и сосредоточенно зашуршала листами. — А, вот. Она сказала: «И посмотрела глазами цвета летнего неба, отраженного в теплой воде».
— Ты ведь сделала мне копии?
— Конечно.
Что-то не так было со всеми этими отражениями в воде и летним небом. Яр вспомнил глаза Яны под черными линзами, вспомнил, как однажды линза выпала и разделила ее лицо пополам.
Яр забрал у Норы распечатку и быстро прочитал сказку. Яна и правда не сказала ничего. Она даже ни разу не разделила сестер на старшую и младшую. Словно они были одним целым. И чьи глаза у Смерти она тоже не сказала.
— Она не может быть Ветой, — сказал он, возвращая распечатку. — Вряд ли она на это вообще намекала, это слишком даже для Яны.
— Я сказала «выдать себя за Вету», — Нора задумчиво постучала ручкой по краю блюдца. — Нет, я неправильно сказала. Скорее она хотела намекнуть, что Вета умерла из-за нее? Или что она должна была умереть вместо Веты?
Яр вспомнил, как Яна смотрела на него каждый раз, когда он приходил в ее дом. Пожалуй, она считала его другом. И он даже мог бы считать другом ее, злую и напуганную женщину, которая никогда не закрывала дверь и которая сделала из собственной стены мемориал. Яр не желал Яне зла, но точно знал, что ей что-то известно. Она этого почти не скрывала.
«Искать силы рассказать», — сказала Яна, когда он спросил, что она сделает, если найдет убийцу своей сестры.
«На дороге я валялась, грязь слезами разбавляла».
«Хочешь об этом поговорить». Яна и Лем плохо прятались.
Нора допила вторую рюмку ликера и подумала на осевшую пивную пену в бокале. Сделала глоток, прищурилась и довольно облизнулась.
— А мне всегда казалось, что скорлупки от фисташек похожи на вырванные человеческие ногти, — сообщила она, пытаясь разбить солонкой закрытый орех. — Ой…
— Я думаю, Яна в чем-то виновата перед сестрой, — ответил он, не обращая внимания на виноватые взгляды Норы. Если она думает, что позволила себе бестактность — пускай думает дальше, ему же легче. — Скорее всего это какая-нибудь глупость. Не знаю. Поссорились кому идти в магазин за молоком, вышла Вета и ее убили.
— Она возвращалась из свадебного салона, — напомнила Нора. — Вряд ли Яна должна была идти в свадебный салон вместо сестры.
— Почему нет, они же одинаковые. — Яр заметил, как Нора закатила глаза и усмехнулся. — Ну может, должна была встретить и не встретила, заговорилась с ее женихом и он не забрал Вету, посоветовала в конце концов этот салон, рядом с которым ее убили — у всех есть такое «должен был», «посоветовал» и «не сделал».
Он не выдержал, отобрал у Норы орех и раздавил двумя пальцами. Вытряхнул ядро ей на ладонь, осколки скорлупы высыпал в пепельницу.
— Спасибо…
— Я не думаю, что Яна как-то напрямую причастна к убийствам. Я думаю, что она боится оставаться одна. Думаю, она не просто так постоянно собирает людей, ночует в прокате и постоянно проверяет решетки.
Яр мог бы считать себя другом Яны. И знал, что она просто так ни в чем не признается. Но он даже не пытался делать вид, что он из беспокойства о Яне собирает информацию, сотрудничает с Норой и позволяет считать себя более пьяным, чем он есть на самом деле. Впрочем, он этого и не скрывал. И Яна это знала, и Лем это знал.
— А, еще, — вспомнила Нора. — Смотри. Знаешь, кто это?
Она достала из кармана несколько фотографий. Яр равнодушно разглядывал могилу Рады — заваленную цветами, занесенную листьями и припорошенную снегом.
Норе нравилась идея слежки за могилами убитых девушек. У Норы было чутье, она была умной и писала хорошие статьи, но иногда ее заносило в детективные клише. Наверное, она мечтала о моменте, когда на всех фотографиях обнаружится один и тот же мужчина в тревожном черном пальто. Можно будет все карточки приколоть на пробковую доску и протянуть между ними красную нитку. Тогда сразу заиграют скрипки, тут же уходящие в крещендо, а нити сложатся в имя убийцы.
Яр знал, что Нора даже купила фотоаппарат кладбищенскому сторожу и каждый месяц платила ему за серию снимков. Яр считал это глупостью, но скидывался на фотографии. Больше глупостей спонсирует — меньше денег пропьет.
— Давай оплатим твоему сторожу курсы фотографии? — предложил Яр, вглядываясь в размытые снимки.
Девчонку он не узнавал. Высокая, в черном, на голове всегда платок или берет — это могла быть любая из примерно половины знакомых ему
