— А почему ушел? Эта работа интереснее или…
— Или выгнали, ты хотела сказать? Нет, ты правильно определила. Скучно мне там стало. Не знаю, как тебе это объяснить. Просто наступил момент, когда передо мной был выбор. С одной стороны, всю жизнь корпеть над приборами, проводить опыты, писать статьи и диссертации. Они, конечно, нужны, но польза от них… Ни Ломоносовым, ни Ландау я себя не чувствую, поэтому польза сомнительная. Так, средненький ученый, разнорабочий науки. А здесь… Сюда меня взяли как раз из-за моих разносторонних способностей, здесь жизнь. И не потому, что опасности, приключения, схватки. Схваток и приключений, как ты видишь, маловато. Больше приходится ждать, но здесь я понимаю, что нужен. Ты вот пришла…
— Нашел смысл жизни? Я вот тоже пытаюсь найти.
— А что для тебя в жизни главное? — осторожно спросил Веня.
— Как и для любой современной дурочки, — усмехнулась Юля, — чтобы ко мне прискакал принц на белом коне, чтобы меня любили сильнее всех на свете, чтобы все розы мира были к моим ногам.
— А если серьезно?
— А если серьезно, то не знаю. Пока меня ведет отец, пока я его слушаюсь, пока я иду по его пути. А нужно ли мне это, я не знаю.
— Семейный бизнес, серьезное дело. Разве это не достойный путь? Не разрушить созданное до тебя, а приумножить.
— Ты говоришь, как в старину в купеческих семьях говорили.
— Ты в старину жила в купеческих семьях? — пошутил Веня.
Юля тихо засмеялась в темноте. Потом замолчала и вздохнула.
— Понимаешь, в этой среде ты не перестаешь быть уязвимым. Это простому человеку, у которого, кроме холодильника «Атлант» в квартире и автомашины «Жигули» в гараже, ничего нет, беспокоиться не о чем. А у нас ты… да и что говорить, раз ты и твои парни сидят здесь, в Чите, и занимаются моими проблемами.
— Ты не хочешь такой жизни?
— Не знаю, я не о том. От достатка трудно отказаться, это если говорить честно. Но с другой стороны, я не знаю, как жить, когда приходится все время ждать с любой стороны подвоха, если не пули. Ты думаешь, что эта история самое неприятное в моей жизни? Если все остальное сложить в кучу, то оно перевесит чашу терпения. Любую. Моя на грани. Девчонки на курсе смотрят на меня, как на принцессу Забайкалья, мальчишки боятся подойти, злой шепот за спиной во время сессий. Которые, кстати, я сдаю сама, без дураков. Ну, а уж от женихов…
— Отбоя нет?
— Не отбоя, а в самый неподходящий момент они обнаруживаются на дороге. То сынок кого-то из правительства с цветами и чувствами возникает, то… А в этом году неожиданно обнаружилось, что главный технолог с наших приисков воспылал ко мне любовью. Главное, с таким жаром кинулся ухаживать, что пришлось отшить. — Юля снова засмеялась в своем кресле. — Папа сильно ворчал. Я уж не поняла на кого: то ли на меня, то ли на него. Как-то у меня получилось очень… унизительно для этого Проводина. Папа, наверное, боялся, что тот уволится, не сможет работать. Ничего, утерся как миленький и работает. Женишок!
— По-моему, ты не очень поверила в искренность его чувств, — предположил Веня.
— А я не виновата, что как-то не особенно верится.
— А в чувства Глеба тебе верится?
— Глеб — дело совсем другое… Он другой. С ним можно от всего этого отдохнуть, как в другой мир окунуться, где не говорят о процентах, о доходах, о налогах и лизинге.
— Ну, ребята, тут причины две! — горячился Иванов, запершись в санузле палаты Глеба и включив воду на всю. С экрана ноутбука на него смотрели все, кроме Вени Волохова. — Во-первых, с Борисовым мы видели, что воспоминания можно вызвать под гипнозом. Значит, есть шанс, но рисковать нельзя, не с моими кустарными познаниями этим заниматься.
— Это мы поняли, — перебил его с экрана Борисов, угрюмо теребивший свой нос. — Вторую причину давай.
— Каждый безопасный для Глеба день, который он тут прожил, увеличивает возможность покушения на него. Вот вам вторая причина!
— Че это? — не понял Моргунов. — А если это было не покушение, а просто хулиганская выходка? Грабители?
— Грабителям никто не мешал ограбить. Забыл, что у Юли с Глебом ничего не пропало?
— Я помню, что у них кое-что ценное осталось, — возразил Моргунов.
— Ладно, я понял, — согласился Иванов. — Если бы это было покушение на Юлю, то оно повторилось бы. Но в доме ее не достать, и заказчик вполне может просто отложить задуманное, когда охрана расслабится. Придет осень, Юле нужно будет начинать ходить на занятия в университете. И все! Масса возможностей все повторить. Ну, а если убрать все-таки хотели Глеба? Им ведь тоже не очень важно, когда он умрет. Могут пару месяцев подождать. Это самые безобидные варианты, потому что за столько времени мы сможем наверняка вычислить и заказчика, и исполнителей. А вот если Глеб им нужен потому, что может вспомнить сейчас, тогда они ни перед чем не остановятся, даже перед тем, чтобы взорвать эту больницу. Это вы понимаете? Они могут организовать такое беспроигрышное нападение, что мы ничего будем не в состоянии противопоставить. А времени у них на подготовку было уже достаточно.
— А я с Диманом согласен, — вдруг сказал Халов. — Серьезные люди такой фигней не занимаются, серьезные люди доводят начатое до конца. Так или эдак, а Глеба надо срочно увозить отсюда в неизвестном направлении. Венька там из кожи лезет, чтобы давыдовская дочка снова не стала капризничать и проситься в больницу.
— Хорошо, — кивнул Борисов после долгого молчания, — я скажу Князю, что мы все проанализировали и решение приняли. Но ты, Дима, понимаешь, что, кроме твоей интуиции, нам опереться не на что?
Саня Халов, когда Борисов велел ему ехать в аэропорт и обезопасить самолет от возможных попыток диверсий, предложил свой план.
— Ребята, если все серьезно, то мы ставим под удар всех пассажиров. Чего проще избавиться от опасного свидетеля, гробанув весь самолет.
— М-да, — согласился Борисов, — я понимаю, что Давыдов из-за Глеба не будет нанимать целый самолет, чтобы везти его одного. Но какой выход?
— Запутать всех. Распространить информацию, что за Глебом прилетит спецборт, нанятый Давыдовым, параллельно пустить другую информацию, что Глеб полетит в клинику в Харбин, такую же, что в США, но и все же забронировать ему место на рейсовом до Москвы. К московскому борту он у нас не успеет прибыть. А мы тайно посадим его на любую местную колымагу до Улан-Удэ, а уж оттуда Глеб в самом деле полетит нормальным рейсом до Москвы. Правда, лететь с ним придется кому-то из нас. Например, мне. У меня нюх на взрывчатку.
— Хм, — Борисов почесал нос, хитро улыбаясь. — А что! Есть в этой идее резон, только придется подключить еще кое-кого. Если мы распустим слухи о разных вариантах маршрутов по разным направлениям? Скажем, здесь, в больнице, вариант с обычным рейсом на Москву, среди персонала и охранников в доме Давыдова — вариант, скажем, с Харбином.
— А в полицию запустим вариант с США, — подсказал Иванов. — Ты же будешь привлекать Коваля, его каналы.
— Ну, Ковалю можно верить, — неопределенно покрутив кистью в воздухе, сказал Борисов. — Но для порядка можно и туда. Значит, Коваль связывается по своей линии и просит особое внимание уделить подготовке рейса в США. Линейный отдел полиции привлечет службу безопасности аэропорта. Вариант с прямым рейсом Чита — Москва самый простой. Мы элементарно бронируем билет по телефону на Глеба с его паспортными данными. Кажется, все укладывается в схему. Только надо Глеба сажать в московский самолет не в Улан-Удэ, а в Иркутске. Там московский борт будет делать посадку, и Глеба возьмут на его же место по его же билету. Главное, чтобы он там успел в самую последнюю минуту регистрации появиться.
Глеба из больницы вывели ночью и посадили в неприметную, запыленную старенькую «Мазду» Иванова с затемненными стеклами. В палату тайком завели Халова, который меньше всех в группе выделялся громоздкостью атлета. Ему забинтовали голову так, что его нельзя было разглядеть в лицо. Утром Моргунов на «Волге» с шашечками, которую получили в местном таксопарке по запросу майора Коваля, подъехал к больнице. Пока Борисов заговаривал зубы лечащему врачу, Халов уселся в такси на заднее сиденье и положил голову на руки. Борисов всем помахал рукой и быстро занял переднее пассажирское сиденье в такси. Когда машина выехала за ворота и проехала квартал от больницы, Моргунов остановился, высадил Борисова, причем тот бережно уложил на заднем сиденье пациента, и всем снова демонстративно помахал рукой. Еще через пятнадцать минут езды в пробках Моргунов вдруг совершил заранее спланированный на карте маневр, оторвался от возможных наблюдателей и в условленном месте высадил Халова, который уже снял бинты с головы. Никто не беспокоился, что этот маневр вызвал бы подозрения у кого-то со стороны. Ничего необычного в том, что такси вдруг покидает перегруженную дорогу и углубляется во дворы и параллельные узкие улицы, ведь пассажир опаздывает в аэропорт, а таксист зарабатывает на скорости — все нормально.
