Я осмотрелась вокруг. За соседним столиком сидела семья из пяти человек – азербайджанцы по виду. Мать держала на коленях маленькую девочку и пыталась напоить ее из бутылочки молоком, тогда как двое старших детей, близнецы, устроили шутливое сражение на пластиковых ложках в ожидании заказа. Детишки выглядели ухоженными и симпатичными. Они были так похожи, что различались лишь цветом курточек: на одном мальчике – синяя, а на втором...
И в этот момент меня пронзила неожиданная мысль. Трясущимися руками, боясь поверить самой себе, я вытащила мобильный и набрала номер Кобзева. Он ответил почти сразу, и я выпалила в трубку:
– Павел, у вас под рукой личные дела пострадавших в нашем деле?
Он ответил утвердительно.
– Вы думаете, Агния, мы что-то упустили?
– Пока не уверена, но мне нужно кое-что знать. Мы все время говорили только о тех детях, что пострадали в результате похищений, а что нам известно о других детях в этих семьях?
– Вы о чем? – не понял Павел.
– Ну, есть у них другие дети, кроме этих? Братья, сестры?
– Гм... Этот вопрос нас даже не интересовал, Агния, ведь речь идет только о тех, кого похищали. Но, если вам это кажется важным, я могу выяснить. Дайте мне минут сорок, идет?
Повесив трубку, я начала лихорадочно размышлять. Если Павел выяснит, что у остальных пострадавших есть другие дети, значит, я ошиблась. Лицкявичус отмахнулся от результатов ЭКО, считая их неважными в нашем деле, и хотел сосредоточиться именно на похищениях. Тем не менее одна мысль не давала мне покоя. Я убеждена в том, что все в нашей жизни происходит не случайно, все имеет свою причину, но мы не всегда достаточно внимательны, чтобы ее разглядеть за завесой из ничего не значащих событий и фактов.
Я успела выдуть еще две чашки капучино и одну – американо, когда позвонил Павел.
– Значит, так, Агния, смотрите: у Агеевых, Решетиловых и Лавровских нет других детей. Так же обстоит ситуация и с Ремизовыми, Энтиными, Ильясовыми и Жуковыми. У остальных есть другие дети, точнее – еще по одному ребенку.
– А эти дети, – замирая от мысли, что могу оказаться права в своих предположениях, – случайно не родились в те же годы, что и похищенные?
– Близнецы? Сейчас посмотрим... Так, две тысячи второй... Две тысячи пятый... Как странно! Интересно, Агния, откуда вы могли об этом узнать?
– Потом расскажу! – крикнула я в трубку. – Мне нужно срочно поговорить с Лицкявичусом!
– А что...
Но я уже дала отбой. Это, наверное, показалось Павлу не слишком вежливым, и, возможно, я даже торопила события, но мне не терпелось выдать главе ОМР версию, которая вполне могла развернуть все расследование на сто восемьдесят градусов. Набрав его номер, я с раздражением услышала механический голос, предлагающий мне оставить сообщение. Где, черт подери, его носит: рабочий день даже в Центре реконструкционной хирургии уже давно закончился! Обычно я не теряю времени на беседы с машинами, но теперь, не видя другого выхода, наговорила несколько предложений с требованием перезвонить, как только Лицкявичус освободится. Не успела я отключиться, как он позвонил. Голос в трубке звучал непривычно тихо и устало.
– Ну, Агния, что у вас за пожар?
– Надо срочно встретиться: у меня, похоже, есть кое-какая информация! Вы еще на работе? Я могу подъехать...
– Не тарахтите так, – попросил Лицкявичус, прервав неудержимый поток моей речи. – Я в больнице. В вашей больнице, Агния.
– У... вашей дочери?
– Можете приехать туда? – вместо ответа спросил он.
Через полчаса я уже влетела в отделение реанимации, едва не столкнувшись с Охлопковой, моей заведующей. Она подивилась тому, что видит меня на работе в свободный день, но я, чтобы не вдаваться в подробности, пояснила, что навещаю знакомую пациентку.
– Какую именно? – подозрительно уточнила Охлопкова. – Надеюсь, не ту, что круглые сутки охраняли ребята в форме?
– Ага, ее, – покраснев, подтвердила я. – А почему в прошедшем времени?
– Ее перевели в хирургию.
– Уже?!
– Да, – кивнула она. – Состояние в норме. Кстати, слава богу, что ее отсюда убрали: невозможная ведь ситуация: каждый божий день натыкаться на милицию! И что это за девица, которая всех так интересует, – преступница? Если так, то ее нужно перевести в тюремную больницу. Не понимаю я, куда они смотрят?
И, покачивая головой, заведующая удалилась в сторону своего кабинета.
Выяснив у сестры в хирургии, в какой палате находится Лариса Лицкявичус, я быстрым шагом направилась в конец коридора. На самом деле я могла бы и не спрашивать: у дверей сорок седьмой палаты, как изваяние, сидел молодой человек в форме и читал роман Бушкова.
– Вы куда? – поинтересовался он, приподнимаясь.
Вот оно – преимущество белого халата: если бы я была на работе и в униформе, парень наверняка пропустил бы меня, а ведь я вполне могла бы оказаться террористкой, прячущей под одеждой бомбу или компактный «узи»!
– Она ко мне пришла, – услышала я голос Лицкявичуса. Он как раз открывал дверь изнутри, словно почувствовал мое присутствие. – Мы поговорим снаружи, если не возражаете, – эти слова уже были обращены ко мне.
– Как она? – спросила я, когда мы оказались в холле и устроились на диване у окна.
– Неплохо – с учетом обстоятельств.
Лицкявичус ответил неохотно, словно предпочел бы, чтобы я вообще не знала о том, что его дочь находится здесь.
– Так что у вас за срочность? – спросил он, как будто боясь, что я захочу продолжить тему Ларисы.
Как только он задал этот вопрос, мне вдруг стало страшно. Что, если все это ничего не значит? Что, если Лицкявичус посчитает, что я сошла с ума и зазря сорвала его с места, заняла время, предназначенное для дочери? Тем не менее я сказала:
– Кажется, я выяснила, что общего есть между всеми семьями, чьи дети стали жертвами похищений!
– Да ну?
Глава ОМР смотрел на меня недоверчиво, но в его прозрачных глазах зажегся огонек интереса, сменив выражение отрешенности и легкого раздражения, вызванного моим присутствием.
– И что же это? – снова спросил он, так как я не торопилась продолжать.
– В общем, так, – набрав в легкие побольше воздуха, снова заговорила я. – Я попросила Павла узнать, есть ли в семьях другие дети, кроме тех, кого украли и потом вернули родителям. Мне пришло в голову, что мы не обращали внимания на этот факт, и, возможно, напрасно. Елена, Лавровские, Решетиловы и еще некоторые имеют только одного ребенка, зато у остальных – близнецы!
– Близнецы? – непонимающе переспросил Лицкявичус.
– Я, конечно, могу ошибаться, и это всего лишь предположение, но разве вы не видите, что я хочу сказать? Какова вероятность рождения близнецов, если только...
– Если только?.. – медленно проговорил глава ОМР, и лицо его, такое суровое всего секунду назад, стало понемногу проясняться.
– Боже мой, Агния, но вы-то как до этого додумались?
Мне этот вопрос показался до невозможности обидным. Я, конечно, догадывалась, что Лицкявичус считает меня не слишком сообразительной, но мне очень хотелось разрушить его представление обо мне как о недалеком и посредственном человеке. Наверное, это неразрешимая задача, и пора просто смириться с неизбежностью.
– Вы считаете, что все женщины, чьи дети подверглись изъятию органов, делали ЭКО? – продолжал Лицкявичус. – Насчет Елены – это несомненно, она и сама уже подтвердила, но остальные – почему?
– Видите ли, я встретила подругу... Это трудно объяснить, потому что идея пришла спонтанно, но ей тоже делали экстракорпоральное оплодотворение, так как она не смогла зачать естественным путем – между прочим, в той же клинике, что и Елена, но только совсем недавно. У Жени скоро родятся близнецы.
– При ЭКО это случается практически все время, – кивнул Лицкявичус. – Обычно «лишних» зародышей изымают, чтобы дать возможность правильно развиться более жизнеспособному. Значит, вы полагаете, что все матери, которые попали в поле нашего зрения, прошли через ЭКО? Большинство из них родили только по одному ребенку, но некоторым сохранили двух? А других детей у них просто не могло быть, так, Агния?
Я кивнула в знак подтверждения. Лицкявичус замолчал и не издавал ни звука в течение долгого времени – во всяком случае, так мне показалось. Наконец он сказал:
– Значит, нужно снова расспросить этих людей. Лучше всего поручить это тому журналисту, Олегу Гришаеву, как считаете?
Он спрашивает мое мнение – надо же, какой прогресс!
– Возможно, вы правы, – согласилась я. – Наши пострадавшие уже общались с ним и теперь вряд ли откажутся от очередной беседы.
– И нужно предупредить их всех – так, на всякий случай, о том, что похищение может повториться: хоть мы и не уверены наверняка, но Тамаре Решетиловой нужно им все рассказать. Думаю, пора нам свести всех этих людей вместе! А пока что дождемся результатов анализов Елены. Вы... вас кто-то подвозит? – неожиданно спросил Лицкявичус.
