— Про чей?! — Мазай вскочил, обежал вокруг стола, схватил Матюшу за лацканы пиджака и встряхнул. — Это ты, придурок, скажи, чей труп после вас с Хорьком остался в том доме!
— Ах, ты про тот труп, что в загородном доме! — Матюша отвесил челюсть. — А я и забыл… Тут столько всего случилось — девчонка пропала, Хорька вырубили… Я и забыл тебе про труп сказать!
— Ну, не идиот ли? — протянул Мазай, внезапно успокаиваясь. — Ну, полный же идиот! Про труп забыл сказать! А больше ты ничего не забыл? Ты понимаешь, что теперь я из-за тебя в дело об убийстве замешан? — Он неприязненно покосился на Веригина.
— Постой, Мазай! — перебил его майор. — Позволь мне с ним поговорить. Может, он что-то важное вспомнит.
Мазай колебался, и тогда майор добавил:
— Я с ним поговорю и уйду, больше тебя по этому делу не побеспокою.
— Ладно, — решился наконец Мазай. — Только прямо сейчас разговаривай, при мне, а то ведь этот идиот такого наговорит — потом за всю жизнь не отмоешься!
— Идет, — согласился майор и повернулся к Матюше:
— Значит, этот жмурик — не ваша работа?
— Не-а, не наша! — с готовностью ответил бандит. — Когда мы пришли, он уже мертвый был. Он на меня из шкафа выпал. Я отскочил, упал и голову зашиб…
— Ты ее задолго до того зашиб, еще в детстве! — проговорил Мазай.
— Но ты его рассмотрел? — продолжал допрос Веригин.
— Еще бы не рассмотрел! — Матюша понизил голос. — Конечно, рассмотрел, раз он прямо на меня упал! Я его хорошо видел, вот как вас сейчас вижу!
— Его? — переспросил майор. — Значит, это был мужчина?
— Само собой, мужчина! — подтвердил бандит.
— А описать его можешь?
— Это как?
— Ну, какого роста, к примеру… Молодой или старый… Что-то ведь ты запомнил?
— Ну, не молодой… — протянул Матюша после непродолжительного раздумья. — Волосы седоватые… Наверное, вроде вас будет… Росту тоже вроде вашего или малость пониже…
— Значит, рост средний…
Матюша оценивающе взглянул на рослого майора и с сомнением проговорил:
— Ну, можно сказать, средний…
— А еще что-нибудь помнишь?
— Да нет, больше ничего не помню! Я ведь говорю — упал и головой приложился, а потом Хорек ушел и пропал… Я ведь ему говорил, что в доме кто-то есть, когда мы по двору шли, а он не поверил… Вот не поверил мне и поэтому пострадал…
— В доме кто-то был? — переспросил его майор. — Почему ты так думаешь?
— А я в окне кого-то увидел. Может, это тот жмурик был, а может, кто другой… Я Хорьку сказал, а он мне не поверил…
— А вообще — зачем вы в дом вошли? — спросил майор. — Вам ведь только присматривать за ним велели?
— Ну, на всякий случай… Раз девчонка уехала и собаку с собой забрала — очень подходящий случай…
— Вот, кстати, про эту девчонку, — оживился Веригин. — Ты говоришь, что она уехала. Значит, у нее была машина?
— А как же! В этом поселке без машины делать нечего!
— А какая у нее была машина — ты не помнишь?
— Старенькая «Хонда».
— Может, ты и номер запомнил?
— Нет, номер не запомнил!
— Какое там, — подал голос Мазай. — Он имя-то свое с трудом запомнил! Ну, все, хватит уже разговоров!
— Как скажешь, — ответил Веригин. — Думаю, что больше от твоего Эйнштейна толку не добьешься!
— Чего? — вдруг вскипел Матюша. — Чего это он меня Эйнштейном каким-то обзывает?
Тоне снился удивительный сон, в котором самым фантастическим образом переплелись дневные впечатления.
Сначала за ней гнались двое бандитов — Матюша и Хорек, только они почему-то были в боевой раскраске папуасов и в их же парадном одеянии из птичьих перьев и пальмовых листьев. Потом она оказалась на палубе старинного парусного корабля, который трещал и раскачивался под мощными порывами ветра. Тоня попыталась спрятаться от буйства стихии в каюте, но вместо этого оказалась в строго обставленном кабинете, на стене которого висел портрет выдающегося ученого Ломоносова. Напротив нее стояла железная женщина Соколова, и она заставляла Антонину есть сухой собачий корм…
Чудом вырвавшись из этого кабинета, с привкусом собачьего корма во рту, Антонина увидела перед собой Анфису, толстую соседку по коттеджному поселку. Анфиса летела на метле и протягивала Тоне вторую такую же.
— Полетели со мной в Заречье, — кричала она. — Полетели скорее, там в сельпо распродажа японских кроликов!
— Но мне не нужны кролики, особенно японские, — отнекивалась Антонина.
— Как это не нужны? Очень хорошие кролики, на транзисторах! Знаешь, какие они вкусные, особенно если под белым соусом?
— Но я не люблю крольчатину, — упиралась Антонина. — Мне кролика жалко…
— Ну, все равно, полетели! Ты должна хоть немного полетать, ты даже не представляешь, какое это удивительное ощущение!
— Но я не могу оставить Рика, — возражала Антонина. — Ты же знаешь, у меня Рик…
— Рик… — повторила она сквозь сон и проснулась.
Рик сидел возле ее кровати и жалобно поскуливал. Она хорошо знала этот взгляд, и этот жалобный голос — так обычно Рик давал ей понять, что ему срочно нужно выйти на прогулку.
— Сейчас, Рикуша… — проговорила Тоня, протирая глаза. — Сейчас я тебя выведу…
Спросонья она не могла понять, где находится. Это была не ее комната в съемной квартире и не спальня в загородном доме…
Вглядевшись в редеющую темноту, она увидела перед собой удивительную птицу в фантастически ярких перьях и на долю секунды решила, что все еще спит.
Но потом в ее голове всплыли подробности вчерашнего бесконечного дня, она вспомнила, как их с Риком подсадил на шоссе пожилой водитель, как она рассказала ему о своем бедственном положении и как Платон Николаевич — вот, она вспомнила даже, как его зовут! — как Платон Николаевич привез ее в географический музей, где он работает ночным сторожем.
Теперь все встало на свои места.
Она ночевала в музейной подсобке, куда ее пристроил Платон Николаевич, и птица в ярких перьях ей не снится — это просто чучело из числа музейных экспонатов.
Рик снова заскулил — Антонина поняла, какая перед ней стоит нелегкая задача. Как выгулять Рика, никого при этом не разбудив и не подняв в музее тревогу?
— Рикуша, может, потерпишь еще часик? — спросила она без особой надежды.
Рик дал понять, что не потерпит. Что он и так терпел сколько мог, и ресурсы его организма подходят к концу.
— Ну, что с тобой делать! — вздохнула Антонина.
Она встала, стараясь не шуметь, оделась, пристегнула поводок к ошейнику и открыла дверь.
Видимо, она перепутала двери, потому что оказалась не в той корабельной каюте, в которую ее накануне привел Платон Николаевич, а в каком-то полутемном и захламленном коридоре, освещенном тусклой лампочкой.
По этому коридору они шли минут пять, потом оказались в маленькой и тоже захламленной комнате, из нее вышли в следующий коридор и наконец оказались перед дверью, над которой светилась надпись «Аварийный выход».
К счастью, открыть эту дверь не представило труда, и Тоня с Риком оказались во дворе.
Двор был большой и тоже очень захламленный. Кое-где здесь росли чахлые кустики — то ли сирень, то ли барбарис, и, едва Антонина отстегнула поводок, Рик помчался к ним, чтобы безотлагательно осуществить свои немудреные желания.
Антонина терпеливо его ждала, сонно потягиваясь и оглядываясь по сторонам.
Теперь Рик явно не спешил: он воспользовался случаем, чтобы обнюхать каждый кустик, каждый камень во дворе, выяснить, нет ли поблизости других собак, и не оставили ли они во дворе свои послания.
Скоро Антонине надоело его ждать.
Она позвала Рика, он, как обычно, сделал вид, что не слышит. Она позвала еще раз, погромче.
Наконец он явно нехотя вернулся.
Антонина открыла дверь, вошла в прежний коридор и пошла обратно, к своему новому убежищу.
Однако, открыв очередную дверь, она поняла, что заблудилась.
Они оказались в большой комнате, заставленной самыми разнообразными глобусами. Здесь были огромные глобусы, размером с небольшой аэростат, и небольшие, с детский мяч; старинные, из ценных пород дерева, с медной и серебряной отделкой — и современные, из пластмассы и металла. Проходя мимо одного из глобусов, Антонина случайно задела его и, видимо, привела в действие скрытый внутри механизм: глобус начал медленно вращаться, и из него полилась советская песня: «Широка страна моя родная…»
Пройдя через зал с глобусами, Антонина и Рик попали в следующий. Должно быть, это была музейная библиотека: все стены огромной комнаты представляли собой стеллажи, на которых стояли книги — огромные старинные фолианты в потертых кожаных переплетах с золотым тиснением и более поздние издания.
Посреди зала стояли длинные столы, на которых тоже были разложены книги и географические карты.
