А потом та же рука наносит на лицо, так часто освещавшееся ободряющей Илью улыбкой, порезы…
Просит ее простить!
Но как? Как такое простить?
Тетя Марина была ему больше чем друг. Почти как мать. А он для нее… Сын? Наверное, нет. Илье иной раз казалось, что Марина любит его как мужчину. Но он убеждал себя в том, что это ему лишь мерещится.
– Откуда ты узнал обо всем этом? – услышал он голос Тани и встряхнулся, как выбравшаяся из воды собака.
– Маша рассказала. Мы встретились с ней на могиле Марины. Она была привычно пьяна. Тогда я увидел ее впервые после разлуки. При Маше была бутылка какой-то дешевой водки. Мы выпили за упокой. Ее развезло еще больше. Я поехал ее провожать. Не мог бросить в таком состоянии. Она раньше жила с матерью в квартире, а когда та умерла, Маша обменяла свое жилье на другое. Переехала в дом на окраине. Сразу за ним был лесок… Там я ее и похоронил.
– Зачем ты убил ее?
– Не смог сдержаться. Она рассказала мне все! Покаяться решила. А я был зол на весь мир и так. Отсидел ни за что. Единственный друг убит. И по чьей вине? По ее! Я ударил Машу по голове тем, что попалось под руку. Это была табуретка. И проломил ей череп. Маша умерла. Я вынес ее труп из дома и закопал в лесочке.
– И вот его нашли, – сказал Роман.
– Нашли… – эхом повторил Илья.
Он удивлялся самому себе. Не думал, что сможет рассказать кому-то о том, что совершил. Да еще так бесстрастно…
Когда он встретил Машу на кладбище, его чуть не разорвало изнутри. В нем забурлило сразу столько разных чувств, что он почувствовал себя емкостью, в которой смешали химические реактивы, которые при контакте друг с другом взрываются.
Он все еще ее любил…
И ненавидел.
Проклинал…
И желал счастья.
Простил и понял…
Затаил обиду и так до сих пор не постиг, почему она так с ним поступила.
Хотел все вернуть назад и…
И убежать от нее, как от зачумленной.
Илья не думал, что в человеке могут жить два диаметрально противоположных чувства – любовь и ненависть. В книгах, которые он запоем читал в детстве и юности, герои испытывали их постоянно. А он не верил, что такое возможно. Считал это художественным вымыслом. И вот наступил момент, когда на него снизошло озарение. Все бывает в этой жизни! И человек может испытывать даже любовь и ненависть одновременно.
После общения и распития водки на могиле тети Марины Илья еще и жалеть Машу начал. «Бедная, бедная, – думал он, – сломала ее та трагедия. Меня нет, а ее…»
Тогда он еще не знал, что конкретно ее сломало.
А когда узнал… Произошла та самая реакция, которая вызывает взрыв!
Она превратила Илью в орудие поражения. Дотянувшись до табурета, он обхватил пальцами его ножку и… ударил Машу с такой силой, что ее череп треснул, как переспелый арбуз. Это было отвратительно. Илью мгновенно затошнило и вырвало бы, если б он не зажал рот рукой.
Дальнейшие действия он производил на автопилоте. Заворачивал тело в ковер, выносил его, искал лопату, рыл могилу, хоронил Машу, забрасывал ее тело землей… затем ровнял ее… возвращался в дом, отмывался.
Просто чудо, что никто не застукал его за одним из этих занятий!
И снова к действительности его вернул голос брата. К нему обращался Роман:
– Что ты намерен теперь делать?
– Бежать!
– Куда?
– Куда глаза глядят. В тюрьму я не вернусь. Хватит с меня!
– Неверное решение. Ты должен оформить явку с повинной. Твое старое дело будет пересмотрено и…
– Да на меня всех собак навешают, неужто ты не понимаешь? Доказательств моим словам нет! Зато есть труп! Куча трупов… Меня как маньяка засадят в тюрягу до скончания дней.
– Но бегство тоже не выход. Ты не можешь скрываться всю жизнь.
– И все же я попробую. Деньги на левый паспорт у меня есть, знакомые, которые помогут его выправить, – тоже.
– Что ж… как знаешь, – сказал Роман.
– Отдохну немного и свалю. Только надо пару звонков сделать, прежде чем телефон выкину.
– Зачем выкидывать? – округлила глаза Таня.
– Запеленгуют по нему меня. – Илья шумно выдохнул. – Ладно, пойду я.
– Куда?
– Позвоню, потом полежу часа три. Спать не смогу, наверное, но хоть отдохну. Давайте прощаться.
– Сейчас?
– Лучше сейчас.
– Подумай еще разок, Илья, – сказал Рома. – Пока будешь отдыхать.
– Нет, я все решил. Прощай!
– Прощай.
Они обменялись кивками. Руку друг другу не пожали.
– И ты, Дэн!
Младший помахал Илье искусственной рукой.
Сестер Илья расцеловал. И, развернувшись, зашагал к корпусу. Остальные посидели еще какое-то время в беседке. Но разговор не клеился, всем было неуютно, и через четверть часа они последовали примеру Ильи.
Дэн сидел на подоконнике и грыз семечки. В раннем детстве, когда еще жил в России, он очень их любил. Но Таня не давала ему семечек. Он не умел их чистить и ел с кожурой, от чего, по мнению сестры, у него мог воспалиться аппендикс. Дэн клянчил их у бабушек, что сидели у подъездов. Или воровал из кармана сторожихи, когда находился в интернате. Переехав в Америку, Дэн о семечках позабыл. И вот, вернувшись на родину, вспомнил. Сразу по приезде купил целый пакет. Сгрыз их зараз, засыпав шелухой весь гостиничный номер.
Сейчас в его руках был другой пакет, приобретенный в баре турбазы. Дэн разгрызал семечки зубами, а шкурки выплевывал в окно. Точно как сторожиха из интерната.
Все разбрелись по комнатам и либо готовились ко сну, либо уже спали. Дэну же ложиться пока не хотелось. Или это семечки, зараза? Не оторвешься от них.
За спиной послышались шаги, Дэн обернулся:
– Мэри?
Сестра стояла босая, но в одеяле. Она закуталась в него с головой, как делала всегда, когда вставала ночью. Да и спала она обычно, зарывшись в него лицом и высунув ступни. Эта привычка осталась у нее с детства. Мэри боялась теней. Они казались ей привидениями. Дом, где они жили с приемными родителями, был окружен старыми вязами. В ветреную погоду их ветки качались, и тени от них метались по стенам спальни, наводя на Мэри ужас. Тогда-то она и стала укрываться с головой, чтобы не видеть «привидений». Но это не всегда помогало. Тогда она вставала, подходила с одеялом на голове к кровати брата и просилась к нему. С Дэном ей было не так страшно.
– Не спится? – спросил он у Мэри.
– Неуютно мне тут… – Она поежилась. – Комната холодная, сырая. А за окном мрачный лес. И деревья скрипят от ветра. Бррр…
– Вспомнились детские страхи?
– Нет, призраков я уже не боюсь. Просто меня постоянно что-то беспокоит. Посижу с тобой?
– Конечно.
Она забралась на подоконник.
– Будешь? – Он протянул ей пакетик с семечками.
– Нет, не хочу.
– Зря. Вкусно…
– Я хочу домой, – выпалила Мэри.
– Я захотел сразу, как только сюда приехал.
– Здесь все нам чужое.
– Да.
– В том числе и люди. Ты был во всем прав. Незачем было ехать сюда. Я дура. Признаю.
– Брось! – Он обнял ее. – Я не жалею, что мы приехали. Зато мы теперь точно знаем, что у нас не осталось ничего общего с нашими братьями и сестрой. Мне они чужие. И я забуду о них сразу, как только вернусь в Америку. У меня есть лишь ты.
– Но это неправильно. Ведь у всех нас течет одна кровь.
– Кто тебе самый близкий человек?
– Ты.
– А еще?
– Марлон.
– Но в нем течет другая кровь. Выходит, она ничего не значит.
Мэри посмотрела на брата с некоторым удивлением:
– Не думала, что услышу от тебя что-то подобное.
– Потому что я дурачок? – криво усмехнулся Дэн.
– Нет, не поэтому.
– Да ладно тебе! Я в курсе, что все, в том числе и ты, считают меня туповатым. В общем, я такой и есть. Я мало знаю, пишу с ошибками, да и говорю не очень складно. Но я не дурак. Я многое понимаю.
Тут Дэн встрепенулся:
– Смотри, кто идет! – И он указал на беседку, которая стояла в пяти метрах от корпуса. – Костя.
– Что-то в карман убирает.
– Вроде телефон. Звонил кому-то.
– Дочери, наверное. Ведь у него есть ребенок.
– Чтобы позвонить дочери, не нужно убегать на такое расстояние. Значит, не хотел, чтобы его услышала Таня. Вывод?
– Звонил жене, с которой до сих пор поддерживает отношения, или любовнице.
– Костя… как это по-русски… ходок? – Дэн проводил того взглядом. – Но хорош. Ничего не скажешь, хорош…
– Тебе он правда нравится?
– Очень. Костя сексуальный.
– Дэн, только не наделай глупостей!
– Не беспокойся. Я держу себя в руках.
– Я слышала это от тебя многократно, но ты умудряешься постоянно попадать в центр сексуального скандала. Чего только стоит твоя последняя выходка! Надо же было на вечеринке, устроенной моим журналом, затащить мужа редакторши в туалет и устроить там… – Мэри не договорила, замялась. – Это, Дэн, не Америка, где к геям относятся толерантно. Это дремучая Россия. За такие домогательства тебя здесь покалечить могут.
– Знаю, знаю, – успокаивающе проговорил Дэн. – И, ты видишь, веду себя, как паинька.
