Марита замолчала, как бы спохватившись о неуместной откровенности. Глеб больше ни о чем не спрашивал, и они сидели в полной тишине минут десять. Над головой отдаленно прошумел грузовик. Глеб оторвал полоску рубероида, поджег его и проверил, куда тянет дым: из теплокамеры, где была спрятана последняя винтовка Мариты, было два хода. Дым тянуло в оба.
- Куда пойдем? - спросил он.
- Эти трубы идут в школу, - указала Марита. - Там был выход в бойлерную. Я давно туда не ходила...
Она воевала вахтовым методом: пробиралась в город на пять дней, делала за это время несколько зарубок на прикладе и на неделю снова уходила на "румынскую" территорию - получать деньги и отдыхать от своего тяжкого труда. Часть продуктов она приносила с собой, часть добывала в городе у своих врагов, на ополченских полевых кухнях, где кормили всех подряд. Тут же, в теплотрассе, у нее были спрятаны выходное платье, туфли, колготки и серый неприметный плащ.
Марита на правах пленницы и проводника поползла вперед. Теперь кроме "винтореза", который все время мешал передвигаться в тесном пространстве, давала знать о себе и рана. Левая рука быстро уставала, набухала кровью повязка на плече. Кроме всего, раздражали компенсаторы - П-образные изгибы трассы, предназначенные гасить гидродинамические удары в трубах. Приходилось извиваться змеей, преодолевая лишние метры и тесные повороты. Головеров давно бросил бронежилет, хотя пожалел о нем ночью, когда от холода била дрожь, однако оставил шлем и теперь не стукался головой о бетонную кровлю, и можно было, опустив стеклянное забрало, отдыхать лицом вниз, чтобы расслабить всегда напряженные мышцы шеи. Сейчас же поврежденная пулей мышца быстро уставала, и Глеб полз, практически не поднимая головы.
Миновав четыре компенсатора - расстояние более ста метров, они оказались в просторном и совершенно сухом колодце с двумя люками. Глеб потолкал крышки стволом "винтореза" - привалено было на совесть.
- Осталось немного, - успокаивая дыхание, проговорила Марита. - Тем более с горки...
Головеров почиркал зажигалкой, используя один кремень, - экономил газ, сильно выжженный за вчерашний день. В коротких вспышках искр осмотрел стены и кровлю колодца - сделано прочно, по технологии, даже стыки плит промазаны раствором.
- Рана кровоточит, - заметила она.
- Стрелять не надо было, идиотка! - со злости ответил Глеб, хотя злость была не на нее, а на добросовестных строителей.
- Теперь поздно, - заключила Марита, забираясь в узкий лаз трассы.
Трубы и впрямь потянули с горки, повторяя внешний рельеф земли. Ползти было легче и быстрее, особенно там, где трубы изолировались стекловатой и рубероидом. От сетчатого же кожуха, обмазанного раствором, в кровь издирались локти и бедра.
После первого же компенсатора Глеб почувствовал запах сырости. Марита проползла вперед метров на десять и обреченно выдохнула:
- Вода... Затоплено...
Она могла разворачиваться в теплотрассе шириной до семидесяти сантиметров - складывалась пополам, поджимала ноги и медленно, со стоном совершала вращательное движение, хотя на первый взгляд пространство не позволяло этого сделать. Глеб, имеющий объем и вес в два раза больший, мог ползти только вперед или ногами назад.
Марита развернулась, подобралась к Головерову, ткнулась головой в шлем:
- Хода нет, вода...
Он уже ползал ногами вперед не один раз, вся нагрузка при этом ложилась на руки, приходилось буквально выдавливать себя из теплотрассы, как пасту из тюбика. Сейчас натруженная и поврежденная мышца не выдерживала напряжения, тем более ползти нужно было в гору. Марита подталкивала его сначала руками в шлем, затем развернулась еще раз и стала помогать ногами. Они оба скоро начали задыхаться в тесноте, застоявшийся воздух, насыщенный углекислым газом, почти не проветривал легких. Глеб отлеживался, затем делал рывок, но одолеть больше метра за один раз не мог - от недостатка кислорода раскалывалась голова. Вдруг он перестал ощущать толчки Мариты. Показалось, что она исчезла из теплотрассы - не слышалось привычного тяжелого дыхания и стона.
- Марита? - позвал он. - Что с тобой? В ушах стучала кровь. Он ощупал пространство впереди себя - пусто. А снова сползать вниз не хотелось! Глеб достал зажигалку, выставил вперед руку: в свете язычка пламени он увидел Мариту, сложенную втрое, сжавшуюся в эмбрион. Она хотела развернуться и застряла. И скорее всего, не могла дышать, зажатая между трубами и плитами перекрытий. Глеб подполз к ней, нащупал голову, ноги, с трудом пропустил руку под шею и потянул на себя. И вдруг понял, что сейчас сломает ее - что-то хрустнуло в ее хрупком теле! Тогда он разорвал рубероид на трубах и начал выцарапывать из-под нее плотную слежавшуюся стекловату. Марита не дышала и не издавала ни звука. Обрушенная с труб изоляция расширила пространство. Глеб подтянул ее голову, затем распрямил ноги, таким образом развернув Мариту к себе лицом. Она вдруг протяжно всхлипнула, задышала и тут же закашлялась до рвотных позывов: воздух кругом был насыщен пылью стекловаты. Он выдрал из-под шлема маску, натянул ее на лицо Мариты.
- Дыши глубоко! - крикнул он. - Глубокие вдохи, ну!
Она с трудом справилась с удушьем, расслабилась. Глеб опустил забрало и лег вниз лицом. Это был не сон, а легкое забытье, в которое он впадал всякий раз, как только расслаблял мышцы, но даже и минутная "отключка" восстанавливала силы. Сейчас же он утерял счет времени, и показалось, что дремал долго, может быть, целый час. Очнулся оттого, что почувствовал на своей руке ладонь Мариты, колючую, шершавую, как наждачная бумага. Что-то вроде благодарности было в этом прикосновении или какой-то странной, пугливой ласки. Несколько минут он прислушивался к ее руке, и ему стало казаться, что колкость ладони Мариты не от огрубевшей кожи и не от стекловаты; это напоминало статическое электричество, когда между руками людей проскакивают синие колючие искры. А здесь, под землей, их не могло быть...
- Надо выползать, - не отнимая руки, сказал Глеб. - Сможешь?
- Постараюсь, - вымолвила Марита и сняла ладонь. - Очень хочется пить. Воды много, но вся грязная.
- Терпи, ты же воин, а не девица, - грубовато отозвался он. - Капризничать будешь у дедушки на хуторе.
До теплокамеры с двумя люками они ползли несколько часов. Вывалились из лотка полуживые. Отдышавшись - а воздух здесь был почище, - Глеб снял шлем, вытащил из него амортизаторы, затем ободрал изоляцию и прострелил трубу. Марита вскрикнула от внезапного выстрела, вскочила:
- Что? Почему ты стрелял? В кого?
- Спокойно, - он подставил шлем под трубу и услышал журчание воды. Набрал полкаски, пробоину экономно заткнул патроном, обернув его клочком тельняшки.
- Ее можно пить? - с надеждой спросила Марита.
- Одна ржавчина, - буркнул он и тщательно отмыл шлем изнутри, но выплескивать воду пожалел - умылся сам, заставил Мариту.
Обезвоживание организма уже ощущалось - от слабости подрагивали ноги, начинались судороги пальцев. Глеб в несколько раз сложил маску, прижал ее к пулевой пробоине и привязал проволокой. Вода через такой фильтр сочилась тончайшей струйкой и в свете искр кремня казалась голубой. Он пытался вспомнить, какое химическое вещество подмешивают в теплоноситель, чтобы не было известкования внутри труб и радиаторов - то ли кислоты, то ли щелочи, соображал с трудом. И это тоже был результат водного голодания. Наконец, вспомнил - щелочь, в небольших количествах. Учитывая экономические проблемы в Молдавии прошлой зимой, ее вряд ли подмешивали, разве что кальцинированную соду, чтобы смягчить...
- А ты дашь мне воды? - вдруг испугалась Марита. - Дашь чистой воды?
Она нащупала в темноте лицо Глеба - от ладоней побежали искры... Сначала он прополоскал рот, сплюнул и после этого попробовал воду на вкус - кроме железа, ничего не ощущалось, бывало, пили и хуже...
- Я - женщина! - сдавленным, сухим горлом воскликнула она.
- Наконец-то вспомнила, - проронил он со злостью и дал ей в руки каску.
Постоянная злость была результатом отравления углекислотой...
Марита пила медленно, тянула каждый глоток, наслаждалась, и отсутствие грубой жадности тоже подчеркивало пробуждающийся женский характер. Однако выпила всю воду, а было около литра. Глеб снова поставил шлем под струйку, положил "винторез" и сел на приклад, вытянул ноги. Судороги сводили уже ступни, и приходилось делать специальные упражнения - пятки вперед, носки на себя, чтобы не застонать от боли.
Вдруг земля вздрогнула, встряхнулась вместе с приглушенным, как дальний гром, грохотом: по городу снова заработала дальнобойная артиллерия "румын". Марита прижалась к его спине, задышала возле уха.
- Не бойся, ваши стреляют, - буркнул он. Марита замерла, затаила дыхание, ощупывая искрящимися ладонями лицо Глеба.
- У тебя губы сухие, потрескались, - проронила она, касаясь пальцами губ. - Я выпила всю воду...
